Мир вашему дому!
В новом полупустом здании аэропорта Богашово, где гуляло звонкое эхо и невозможно было понять, что объявляет диспетчер, получили багаж и отправились на остановку автобусов. Было утро, как и во Владивостоке, откуда они улетели. Интересно было лететь, ощущая, что ты, обгоняешь новый день, обгоняя солнце.
Вещей с собой было немного. Экспедиционное оборудование оставили второй смене, вещи отправили по железной дороге. Так, что возвращались налегке, и из груза у Егора с собой был только его рюкзак. На пути к остановке автобуса, Егора неожиданно окликнул из стоящей на стоянке перед аэровокзалом светлой «Волги» Виктор Маркович.
— Привет, Егор! С возвращением!
Он был удивлён встрече, искренне ей рад, улыбался, и с удовольствием рассматривая Егора, говорил:
— Как ты хорошо отдохнул, возмужал! Море оно, наверное, для всех полезно! И бородка тебе идёт! Скоро она станет густой бородой. Ты её, пожалуйста, не сбривай хотя бы какое-то время. А то все нынешние мужчины или бритые, или со щетиной и мы уже забыли, как должен выглядеть настоящий русский мужчина двадцати лет от роду.
— Здравствуйте, Виктор Маркович, Вы тоже хорошо выглядите. Так всё лето и просидели в городе?
— Работа. Много работы.
— Но, всё равно лето, даже наше короткое сибирское лето, для всех полезно. А Вы, что здесь делаете?
— Жду Людмилу с ребятишками, тоже на море были. Должны прилететь из Сочи. Садись, поговорим.
Он гостеприимно раскрыл дверь и Егор сел в тесный салон машины.
— Вас здесь скоро будет много. И я ещё с рюкзаком. Так, что я не надолго, поговорим, и я доберусь до города на автобусе. Как там Елена? Анна Лаврентьевна? Марк Ефремович?
— Все живы здоровы. Лену пригласили смену поработать в пионерлагере, так, что она будет в городе через неделю. К ней можно будет съездить на автобусе. Или давай вместе съездим на машине.
— Нет, спасибо. Я тогда завтра, а может даже сегодня, тоже уеду домой. Дней на десять.
— Смотри сам, как тебе удобно. А я давно хочу поговорить с тобой.
— О чём?
— О твоём будущем.
— И чем привлекло Вас моё будущее?
— Ты скоро должен будешь познакомиться с местом будущего дипломирования и выбрать себе тему для диплома.
— Когда это будет!
— А я всегда считал, что ты далеко смотришь вперёд. И меня несколько удивляет это легкомысленное «когда это будет!».
— Отнесём это к тому, что море ещё шумит в моей голове.
— Ты всегда производил на меня впечатление очень собранного, целеустремлённого студента, грамотного, наделённого умом, интуицией, тренированной памятью, умением работать с литературой и анализировать. Трудолюбивого и способного докопаться до истины. Такой мне и нужен! Я скоро защищаю докторскую диссертацию, а тем и идей у меня очень много. Поэтому мне нужен толковый помощник, которому я могу доверять.
— То есть Вы предлагаете мне поработать на Вас.
— Нет. Ты будешь работать на себя. Моя идея, а куда и как ты её разовьёшь это уже твои проблемы. За мной контроль, критика. И моя поддержка.
— В чём это будет выражаться?
— На практику ты придёшь ко мне. И если ты не защитишь кандидатскую вместе с дипломом, то, уж точно, ты её защитишь через год. Пока молод, пока полон амбиций, мы не будем терять время зря, а тем и идей, как я уже сказал, у меня достаточно. Да и ты не без головы. Вскоре одолеем и докторскую степень. Ну а дальше? А дальше, большому кораблю – большое плавание и семь футов под килем.
— Заманчиво. Как недавно мне говорил мой дед: «для своего успеха ищи себе Учителя». Учитель сам нашёл меня. Спасибо! Правда, заманчиво! Но есть одна проблема.
— Нет проблем, которые мы не смогли бы разрешить! Какая это твоя проблема?
— Море ещё шумит в моей голове. Там на море, у Великого океана, я понял, как хрупок и беззащитен наш великий и прекрасный мир и дал себе зарок никогда не работать на войну.
— Я тоже никогда не работал на войну.
— Но Ваш институт – институт ядерной физики. А основным поставщиком научных и хоздоговорных работ для вас всегда являлся «почтовый ящик», раскинувшийся на просторах села Белобородово. Со своим забором, охраной, закрытой инфраструктурой и мощной атомной электростанцией.
— И в чём проблема?
— Проблема в том, что начинка для термоядерных бомб, угроза всему миру, и моему миру тоже, делается в Томске.
Виктор Маркович испуганно оглянулся вокруг.
— Кто тебе это сказал?
— Никто.
— А откуда тогда ты это можешь знать?
— Наш великий и прекрасный мир не так глуп, как его хотят представить. И то, что для нас является Страшной Тайной, в этом мире не является секретом и о нём открыто пишется в научных журналах. И не только в научных журналах. Во всяком случае, об этом я прочитал в «Физикс офферс».
— Но я об этом не знал, не знаю…
— И знать не хочу?
Виктор Маркович молчал.
— Но, как бы то ни было, я Вам искренне благодарен за заботу обо мне, за добросердечное предложение стать моим Учителем, за это, действительно, заманчивое предложение. Но, боюсь, что оно для меня не приемлемо. Я поищу своё место на кафедрах факультета.
Виктор Маркович явно был удивлён отказом и немного смущён.
— Но наш разговор, я думаю, не окончен. Море пошумит, пошумит и успокоится. А жизнь? Она продолжается. И время пока у нас есть. Думай! Ну, кажется, мне уже пора переместиться в зону прибытия. Не хочешь встретить со мной Людмилу и ребятишек? Они тебе всегда рады.
— Вы так давно не виделись. Вам, наверное, надо многое сказать друг другу. И я, боюсь, что буду вам мешать. Поэтому я поеду и постараюсь уехать сегодня в деревню. Так, что извините меня, и передайте им от меня большой и тёплый привет. Да, смотрите, привет не застудите! – улыбнулся Егор. – Большой привет и пожелания здоровья Анне Лаврентьевне и Марку Ефремовичу. До свиданья.
Они вышли из машины и отправились каждый в свою сторону.
**********
Асфальтированная часть дороги быстро кончилась, и автобус поехал по грунтовой дороге, громыхая на ухабах, расплёскивая лужи, образовавшиеся после вчерашнего дождя. Великая сибирская равнина с её дремучими лесами и непроходимыми болотами всё ближе и ближе подступала к дороге, тонкой связующей нити связывающей редкие поселения. Серые холодные туманы, прятавшиеся в низинах, говорили о том, как коротко сибирское лето. Длинный, насыщенный день утомил его и, зябко кутаясь в штормовку, он стал дремать.
— Домой приеду поздно. Дома ложатся рано, придётся будить. Неожиданная будет встреча. — Сквозь чуткую дремоту думал Егор. И сквозь эту чуткую дрёму он уловил , как его Разум, Дух и Тело, обсуждают его паническое бегство.
— Я предупреждал, что придёт время вернуться. И я не виноват, что наш Егор так позорно бежал от встречи с Еленой, не зная как себя вести, как смотреть в глаза своей невесте. – Молвил Разум.
— В Инне я нашел родственную душу, родственного мне по духу человека. И я ни о чём не жалею! – возразил Дух.
— Мои глаза наслаждались её красотой, мой слух упивался звуками её голоса, моё сердце билось в унисон с её сердцем, а тела сливались в экстазе. И я тоже ни о чём не жалею.
— Я тоже ни о чём не жалею, и сегодня я вам не противник. Я тоже много чему у неё научился, многое, что узнал. И главное, я понял, что те, кто живёт только Разумом, лишают себя радости жизни, её цели и смысла. — Убеждённо молвил Разум – И вопрос только в том, как найти достойный выход, из этой недостойной для нашего Егора ситуации, где лучший выход – бегство.
— Забыть Инну? Сделать вид, что ничего не произошло? С глаз долой – из сердца вон? – возмутилось Тело. – Я не согласно! Мне будет очень больно! И я не могу лгать себе.
— Молчи! – приказал Разум Телу.
— Опять, балбес, за старое! – возмутилось Тело.
— Молчи! – повторил Разум – Он познал женщину! И в нём проснулось желание, либидо. И, возможно, скоро ты, его Тело, будешь радо любому женскому телу.
— Нет, я не хочу её терять! Я люблю её и хочу только её. – растеряно бормотало Тело.
— Либидо сильнее нас! И Разума, и Духа, и Тела. Это мы должны знать, чтобы не потерять Егора, сохранить цельность его натуры, самобытность его характера.
— Поэтому мудрая Инна и говорила Егору, если найдёшь её достойной, то женись на своей Елене прекрасной. Счастье любящей женщины – счастье её возлюбленного. И, в данном случае это была высшая мера любви – самопожертвование. Я всегда буду помнить об этом.
— Что бы мы здесь и сейчас не решили Великий Фатум решит всё по-своему. И я, Дух, отвечающий за волю и мужество Егора, уверен в том, что его ум, воля и мужество найдут достойный выход из любой недостойной ситуации. А у каждого настоящего мужчины всегда найдётся свой скелет в шкафу! Так, что не будем пугать себя великим и ужасным либидо, не будем иронизировать по поводу минутной слабости Егора. Она пройдёт! Главное то, что мы нашли родственную нам душу, было счастье единения родственных душ, была большая любовь, и совесть наша осталась незапятнанной. Меня волнует другое. Сегодня Егор объявил войну государству.
— Как? Где? Когда? – насторожилось Тело. – Если все войны для Разума и Духа просто забава, то для Тела – беда и даже смерть! Но моя смерть это и ваша смерть! Вот глупый! Я думало, что он у нас умнее. Собрался козлёнок со скалой бодаться!
— Мы ему только советчики, а решение всегда за ним. Когда? Когда он отказался от своего блестящего будущего, предложенного ему Виктором Марковичем.
— Но это был его свободный выбор!
— Все победы во всех будущих войнах будут одержаны не на полях сражений, не в грохоте битв, а в тишине лабораторий. И государство, обучая его, надеялось, что он, став учёным, не задумываясь, войдёт в обойму талантов служащих ему, встанет на защиту его. Можно осуждать Егора, можно восхищаться его поступком, но всегда надо помнить, что в не свободном мире свободный выбор всегда непозволительная роскошь. Ещё пару месяцев назад он жил не задумываясь, наслаждаясь молодостью и жизнью, лишь догадываясь, что истина, добро, свобода, справедливость и прочие духовные ценности есть высшие ценности этого бренного мира. И я горжусь его выбором. – сказал Дух. – Но один в поле не воин и кто теперь его союзник? Ну, поговорили три доброхота между собой и разбрелись по разным меридианам. Кто? И в чём его опора?
— Поклонник Бэкона он поклонник английской культуры, — молвил Разум — выросшей на основе рационального языка, очищенного от слов паразитов и словесного мусора, разрушающего логическое мышление и деловую активность. Культуры народа, выросшего на уважении триединства понятий власть, сила и знания, несущим ему свободу, как гражданскую ответственность каждого за свою страну. Культуры политической жизни, позволяющей вести непримиримые гражданские войны исключительно в стенах парламента и исключительно в парламентских выражениях. И в этом смысле он англоман и хотел бы английский опыт применить для русской почвы.
— Но Англия после мировых войн стала второстепенной державой, вассалом США, передав Штатам, вместе с английским языком своё неуважение к slave, к славянскому, русскому миру, боязнь его мощи и огромных пространств. Поэтому Штаты, разбогатевшие после войны, ставшие мощной мировой сверхдержавой и мировым жандармом, в исторически обозримом будущем будут врагом русского мира. Неужели, он хочет стать союзником своего врага? Бедный, мальчик!
— В отличие от Англии, где всё прозрачно и выверено веками, американская охлократия, руководимая закулисой и, выдаваемая за демократию, у меня тоже вызывает сомнения. Религиозные фанатики, в своё время покинувшие Англию, они предали своих богов, фанатично поклоняясь идолам Алчность, Насилие и Гордыня. Даже свобода и демократия, которые они, с яростью сектантов, навязывают всему миру, стали для них идолами. Как говорил ещё Руссо: «Если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собою демократически. Но правление столь совершенное не подходит людям». И они, поклоняющиеся своим идолам, увы, совсем не боги.
— Да, всеобщее избирательное право, которым они так гордятся, не является показателем свободы и демократии. Расцвет демократии в Афинах, совпадающий по времени с расцветом культуры Эллады, приходился на то время, когда этим правом там пользовались только два процента жителей, имевших высокий ум, добрую волю и гражданское мужество и которые считались гражданами. Остальные относились к идиотам. Даже древние знали, как легко манипулировать серой массой, продажными индивидами, идиотами, толпой. И считали этот вид демократии охлократией. Так, что во внешнем мире у него не может быть ни союзников, ни друзей. — Согласился с Разумом Дух.
— Как и во внутреннем мире, где полно индивидов, которых ещё предстоит снова сделать личностями, пробудив в них ум, волю и гражданское мужество. Опираясь только на свою внутреннюю свободу, свой талант и трудолюбие. – Сделал свой вывод Разум.
— Ум, знания, свобода, талант без трудолюбия и гражданского мужества всегда лишь соблазн идти по пути наименьшего сопротивления и примкнуть к идиотам, чем грешат абсолютное большинство его сограждан.
— Один, кругом один! Бедный мальчик! – вздохнуло Тело
Автобус с шумом провалился в глубокую яму, заполненную водой, его сильно тряхнуло и Егор, освободившись от навалившейся на него дремоты, стал смотреть на мелькающую за окном тайгу.
— Скоро открытие сезона охоты на боровую дичь, надо будет этим воспользоваться. Побродить с ружьишком по колкам вдоль овсов, поохотиться там на тетеревов. – Подумал Егор.
Дальняя дорога располагала к размышлениям. Он сел удобнее и продолжил свои думы.
— Сам по себе американский народ, так же как и русский, талантлив и добр, но условия развития разные. Как сказала Инна про Россию: «страна у нас хорошая, а государство нет». Так же можно сказать и про Америку. Вообще то удивительно. Тысячу лет тому назад англы, саксы и славяне ушли с берегов Эльбы теснимые агрессивными швабами. Они создали две огромные соперничающие друг с другом империи российскую и британскую. Англосаксы и русские снова встретились на берегах Эльбы, разгромив общего тысячелетнего врага. И снова стали врагами. И это было бы смешно! Но не смешно то, что теперь они вооружены мощнейшим оружием, способным уничтожить всё живое на Земле. Вражда идеологий? Нет, мы русские, сами страдаем от навязанной нам чуждой западной идеологии, разрушающей Россию. Если покопаться в символике враждующих держав США и Советского Союза, то можно найти общие символы. Так масонские пятиконечные звезды входят в символы государственности обеих держав. Да и сами названия Советский Союз – Soviet Union и США – United States, их аббревиатуры SU и US – есть зеркальные отражения друг друга. Так, что или SU и US были созданы в рамках единого масонского проекта, или латинский алфавит состоит из двух букв. Третьего не дано. И эти проекты, похоже, вышли из под контроля. Я, Егор Краснов, сделал свой выбор, отказавшись от участия в опаснейшей гонке вооружений, стремящей планету к гибели. Пусть теперь и Майкл Браун сделает свой выбор. Я патриот своей страны. Враг моей страны – мой враг. Но я отказываюсь стремить мир к пропасти.
При всём моём не уважении к русской интеллигенции, к которой, помимо моего желания, я буду причислен, во мне, наверное, уже заговорил русский интеллигент с его категорическим неприятием кондового патернализма российской власти. Власти авторитарной, законной или не законной, но взятой однажды и навсегда. Власти только себя считающей силой, а своих подданных либо неразумными детьми, либо безмозглыми рабами. Власти не знающей, что такое общественный договор и не сознающей своей ответственности перед народом. Власти не способной к самоочищению, и находящейся в плену у воров, бездельников и проходимцев, жадною толпой толпящихся возле неё.
Власть – всегда насилие, зло и грязь! И верховная власть в Англии отдана женщине высокого благородства, высокой нравственности и добродетели, совести нации, матери всего народа – королеве. Которая властвует, но не управляет. Она выше суеты будней, грязи интриг и зла денег. Она гарант законных прав граждан и не подпишет решение, нарушающее эти права. Двенадцать поколений Смитов, защищённых законом, традициями, парламентом и верховной властью столетиями жили в условиях свободы, личной ответственности и нерушимых правил игры, полностью отдавая себя, свои силы и таланты на благо своей родины.
Двенадцать же поколений Красновых, вынуждены были прятать силы и таланты в этих непроходимых таёжных дебрях только потому, что слабая власть вместе с продажными патриархами и лжемитрополитами, чужими в чужой стране, лишила свой народ его корней, традиций, прав. Превратила патриотов своей страны, свято верящих в Россию, почитающих Москву за третий Рим, в изгоев. В преддверии «европеизации», расколола страну и повела её по пути лжи, насилия и предательства национальных интересов. Насаждая рабство и самодержавие, вела её против хода исторического процесса и была неспособна к самоочищению.
В Англии деятельность всех ветвей власти была направлена на усиление экономической, военной и политической мощи страны была под контролем парламента и общества, была прозрачна и самоочищалась, отторгая всякое злоупотребление властью. Например, Френсис Бэкон, будучи канцлером, стал приглашать к себе музыкантов, чтобы они играли ему во время работы, так как он заметил, что под музыку ему лучше думалось. Но парламент посчитал такую роскошь не позволительной, счёл это злоупотреблением властью, и уволил отца технического прогресса и «надежду всего прогрессивного человечества» с поста канцлера королевства. К счастью для человечества.
Егор достал свой самодельный транзистор, надел наушники и, поймав волну, некоторое время слушал музыку, но шипенье, треск и шорохи эфира его утомили, и он выключил приёмник, сунул его снова в рюкзак и задремал.
***
Утром он проснулся довольно поздно, родители уже ушли на работу, Лизы тоже не было дома. Он сделал зарядку, привёл себя в порядок, с удовольствием позавтракал, попил чаю с молоком и соцветиями лабазника, источающими медовый аромат, обильно намазав на чёрный душистый деревенский хлеб домашнего сливочного масла, политого сверху слоем благоухающего земляничного варенья сваренного на меду. И почувствовал себя дома. Всё-таки, как хорошо из дальних странствий возвратясь, почувствовать себя дома! – подумал он. – И какое это счастье – родительский дом, где тебе всегда рады.
Этот день он решил посвятить работам на роднике. Сегодня он планировал обустроить территорию вокруг родника, расчистить, сделать ровную площадку, найти в лесу, выкопать и посадить рябинки по углам площадки. Спилить, обтесать бревна и столбики для скамеек, установить скамейки. Подготовить фронт работ по украшению самого родника. Работы было много и надо было спешить.
Дома, вчера, конечно, удивились, когда он сказал, что с утра займётся родником. Но, чутко и справедливо решив, что ему, по какой-то причине, просто надо побыть одному, ему не возражали. И он был им за это благодарен, особенно Лизе, которая не приставала к нему с вопросом, почему он приехал один. Позавтракав, он собрал необходимый инструмент, проверил его качество, погрузил в рюкзак и с лопатой на плече отправился к роднику.
Когда он вошёл в тайгу и кроны могучих деревьев сомкнулись над его головой, он снова стал собран, спокоен и силён, как Антей, прикоснувшийся к матери Земле. Почувствовал, как внутри него вновь затеплился сладкий огонёк его сердца, питающий силой его тело, а душу энергией молодости, уверенностью в себе и радостью бытия. Ушло всё мелкое и он снова твердо шёл по своей земле и размышлял о вечном, пытаясь найти ответы на вечные вопросы, возникающие у каждого молодого человека, пытающегося нарисовать свою картину мира, и найти своё место в ней. И прежде всего ответить на вопросы: Кто Я? Что Я? Где Я? И зачем?
— Первоисточником всего сущего является Хаос, глобальный непрерывный процесс, начавшийся после Большого Взрыва диктующий темп времени для остывающей Вселенной. История развития Вселенной укладывается в рамки «Егоркиной грамоты», как её шутливо назвал Тюльпанов, где рост энтропии Вселенной порождает антиэнтропийный процесс биологической жизни, где каждый этап её развития соответствует своему эону. В процессе восхождения живого существа от простейшей клетки к человеку мыслящему, от жалкого существования к вершинам мысли, в вечном стремлении познать законы природы и приспособить их для своих нужд, развился его интеллект. В силу ограниченности его существования во времени, своей ничтожности и бессилия из мгновения настоящего охватить разумом бесконечность Хаоса и Времени и, хоть как-то влиять на них, средством его общения с Хаосом, источником информации об окружающем его мире всегда являлся Случай. Случай — состояние Хаоса, в мгновение настоящего зафиксированное человеческим вниманием. Как и Хаос, он не враг и не друг, а вдруг… Вдруг, неожиданно поставивший человека перед фактом, перед выбором. Череда этих фатальных вдруг и принятых решений, формирует человеческую судьбу, Фатум. Но, Мойры, ткущие нить судьбы, выше богов, так как и боги имеют свою судьбу. Случай, фиксирующий для человека ход хаотических процессов, за исключением трагических случаев, не довлеет над человеком, предоставляя его разуму свободу выбора для принятия решений, поощряя и развивая его интеллект. Мыслящее существо стало способным осмысливать ход событий и, сообразуясь со своим опытом, знаниями и силами, предвидеть их исход, и принимать собственные решения себе во благо. Так, что человек, как симбиоз биологических клеток объединённых целесообразностью, как триединство Тела, Разума и Духа, способный предпринимать осмысленные действия, действующий субъект хаотических процессов, в общении с природой, Хаосом, всегда был свободен в своём выборе и не являлся существом фатальным, полностью зависящим от стечения обстоятельств.
Так, шагая по тайге, и размышляя, он дошел до своего покоса, по хозяйски осмотрел стог и спустился к роднику. Свежий сруб, стоявший на склоне оврага, сделанный ещё летом, был полон чистой родниковой воды, в которой отражались сумрак и зелёные кроны кустов. Было ещё лето, но день заметно убавился, и надо было торопиться. Он разделся, взялся за лопату и стал раскорчёвывать участок, прилегающий к роднику. Он выкапывал кустарник, перебрасывал землю сверху вниз, трамбовал её и через час сруб уже стоял посередине ровной площадки, полный чистой родниковой воды, в которой отражалось небо. И, взяв лопату, он ушел в тайгу на поиски саженцев рябины. Там он продолжил свои размышления:
— А, что, собственно, я придумал нового? «Всё возникло из безграничного Хаоса – весь мир и бессмертные боги» — это старо, как мир. Ещё в древнегреческой философии сома – Тело, нус – сознание, Разум и пневма – Дух присутствовали, как триединство человеческой природы. Психея – душа, это то, что отлетает от человека, когда холодное мёртвое прошлое, заливает своим смертельным холодом его стремление в будущее, гасит светильники Разума и Духа, огонь настоящего, отнимая надежду, жизнь, оставляя в прошлом, в бренном суетном материальном мире только то, что ему принадлежит: внешнюю оболочку, холодное мёртвое тело. Будущее спит, прошлое мертво, лишь мгновения настоящего творят вечность! И, в рамках этой концепции, я пытаюсь понять, как взаимодействуют в этот бесконечно малый промежуток времени, в момент моего бытия Хаос, Случай, Тело, Разум и Дух. Увязать их в единую систему в моей, и только моей, картине мира ниспосланного мне в это мгновение.
Ребёнок рождается с определённой конституцией тела, наследственностью, инстинктами, рефлексами. Но человеком он становится, по мере роста, развития речи, когда условными символами-словами он начинает рисовать свою картину мира, искать своё место в этой, им же составленной из слов-символов модели мира. В силу своей любознательности, через речь, тексты и другие виды кодированной информации он постоянно её меняет, дополняет, стараясь приблизить к существующей реальности. Но она, всё равно будет отличаться от картины реального материального мира, в который мы погружены, о котором мы многое не знаем, многое не понимаем. В силу ограниченности нашего мышления и знаний, она условна и ограничена, полна мифов, заблуждений, во многом формируется авторитетами, бывает и ложными. В ней Солнце может вращаться вокруг Земли, Земля стоять на трёх китах, звёзды быть приклеенными к хрустальным сферам, тоталитарный режим слыть справедливым. Но это мой мир! Моё видение мира, моё место в этом мире! Мои знания, мой опыт, мои ошибки и навязанные мне заблуждения. Мой поиск истины. Это и есть Я. Я, как единство моего Тела, Разума, Духа, моего Бога и мирового Хаоса! Моя жизнь, моя душа, моя Психея. Он достаточно долго бродил по лесу в поисках саженцев, но рябины поблизости не встречалось. Иногда его внимание отвлекали рябчики, снующие по лесу, но он всегда возвращался к своим рассуждениям:
— Сома – Тело это миллиарды клеток-граждан, объединившихся в единый организм-государство в процессе эволюции вида для выполнения функций, определённых конституцией вида и её наследственным механизмом. Жизнь это энергозатратный процесс и цель объединившихся клеток быть полезными друг другу для надёжного энергообеспечения жизнедеятельности каждой клетки. Принципы организации этого симбиоза, как и любого государственного объединения: «не делай другому того, чтобы не пожелал бы себе», «возлюби ближнего и будь полезен сообществу» «выполняй свои функции в полной мере», «защищай и защищайся». И пока каждая клетка симбиоза добросовестно выполняет свои функции, трудится на общее благо, она надёжно защищена от внешних чужеродных вторжений и тело живёт полноценной полнокровной жизнью. Оно здорово, сильно и способно выполнить то, ради чего оно было создано в процессе эволюции. Добыть пищу, усвоить её, снабдить каждую клетку энергией и продуктами необходимыми для её жизнедеятельности, дать потомство. Расти и совершенствоваться! Жизнь это многосложный хаотический, случайный энергозатратный процесс, связанный с окружающим материальным миром, с бесконечным числом одновременно протекающих случайных процессов, Хаосом, только мгновением настоящего. В каждое мгновение живое тело, получая от внешнего мира сигналы, посредством своих органов чувств, словами-символами, рисует существующую на данный момент картину мира, кодирует её и передаёт сознанию, нусу на обработку. Нус, Разум её принимает, сравнивает с имеющейся у него в подсознании картиной, находит разницу, анализирует ситуацию, ищет оптимальный вариант решения задачи и принимает решение. Передаёт телу приказ на выполнение решения. Тело этот символьный приказ декодирует, превращает в биохимические процессы, в электрические импульсы и направляет исполнительным органам, мышцам рук, ног, голосовым связкам и прочим, приказ на исполнение действия. Такая вечная игра в пинг-понг, которая посредством мгновения настоящего проверяет надёжность органов чувств, степень совпадения реального мира с воображаемым символьным миром, умение быстро принимать правильное решение, реакцию ответа на вызов настоящего, его адекватность. Действие, возвращённое в окружающий мир, изменяет его и служит источником существования организма, его безопасности, его энергоснабжения. А, что это будет, бросок на жертву или отчаянный скачок от опасности, решит Случай.
Но нус, Разум, в поиске оптимальных решений бывает беспринципным, ищет легкие пути достижения цели, подвержен сиюминутной выгоде, верит сказкам авторитетов, склонен к самообману, хитрости и сомнительным удовольствиям. Но это путь вырождения человека, человечества, путь катастрофы. Чтобы избежать катастрофы, чтобы человек стал личностью, творцом, существует пневма – Дух, который наполняет человека смыслом и целью существования. Как воздух наполняет мяч, превращая его из безвольной бесформенной шкурки-покрышки в упругий прыгучий и готовый поражать цели мяч, так и дух наполняет Разум, волей и мужеством, трудолюбием и целеустремлённостью. Создаёт жизненные принципы и нравственные ценности, чтобы преобразовывать общество и мир.
Внезапно среди зелени берёз и осин ярким сполохом сверкнули начинающие краснеть гроздья ягод рябины. Узкие, ланцетовидные с зубчиками по краям, листья рябины зелёные, но уже тронутые багровым цветом осени, они заметно выделялись из окружающей их листвы. Он подошёл, полюбовался небольшой рощицей рябины и начал искать и выкапывать саженцы.
— Тело, разум и дух человека, в процессе обмена символьной информацией и порождёнными ею предметами материальной культуры с другими людьми, создают сообщества, у которых вырабатываются единый язык общения, единое понимание событий, единая картина мира, единая философия, идеология, религия, единая материальная и духовная культура. Формируются симбиозы более высокого порядка: племена, нации, государства. Появляются понятия «коллективный разум», «дух нации» и другие. Кроме хаоса материального мира, появляется хаос более высокого порядка, основанный на символах, хаос человеческих отношений, характеризующийся неизмеримо более высокой степенью неопределённости стечения обстоятельств, рисков, более высокой опасностью. Хаос материального мира и хаос человеческих отношений создают Хаос, в котором обречён существовать человек. Вечно бушующий океан Хаоса. Его приливы и отливы, его шторма и ураганы, его течения и подводные рифы, порой создают условия, где жизнь человека становится невыносимой, а мир, окружающий мир, не совместимым с жизнью. И, чтобы не только выжить в этом бушующем океане Хаоса, но и объединиться для создания безопасной комфортной среды обитания, надёжного энергообеспечения, нужен надёжный, один на всех, лоцман – Бог. Бог объединяющее начало, Бог гармония с окружающим миром, вера в которого даёт надежду и силы, является компасом, которым руководствуются ум, воля и мужество, ведущие каждого человека к цели. Моисей увидел его в пылающем кусте терновника, и Он назвался Вездесущим, чтобы скрыть своё истинное лицо и имя – Хаос.
Вездесущий, Всесильный, Всемогущий, Яхве, Адонай, Саваоф, Элохим, Аллах это всё имена Бога, имена безграничного безликого Хаоса из которого произошло всё. Мудрый Моисей не мог или не захотел увидеть Его лица, услышать Его имени, чтобы дать людям заповедь «не сотвори себе кумира», и обязать своих последователей общаться со своим Богом через свой свободный выбор, свой ум, свою волю, своё мужество. История Ветхого Завета, это история преступлений и наказаний еврейского народа. Его взлётов и побед, когда, руководствуясь своим свободным выбором, волей и мужеством, среди вечно бушующего океана хаоса, он, свободный, чтил своего Бога, подчиняясь заповеди, начертанной на храме Соломона: «не сотвори себе кумира». Его падений и неизбежного плена, когда он прельщался золотом, женщинами и винами хеттеев, амореев, терял ум, волю и мужество и переставал служить своему Богу. Изменял себе, создавая ложных идолов и кумиров. И тогда Вездесущий Бог, Всемогущий Хаос неотвратимо карал остановившихся в своём развитии. И еврейский народ терял и свободный выбор, и свободу, становился пленником и изгнанником.
Но Хаос это бог внешнего мира, движущая сила мироздания, связь с которым осуществляется человеком только через мгновение настоящего, в течение которого событие становится Случаем. Случай диктует условия, ставит перед выбором, но «жестоковыйный» человек имеет своё мнение, своё Я, свою картину мира, своего Бога, свой выбор. И свой выбор, руководствуясь личной волей, мужеством и средой обитания, он должен сделать в пользу своего Я, своего Бога, своей среды обитания, чтобы не разрушить того, что он имеет на данный момент. И этот личный Бог, объединяющее начало, гармония отношений с миром и людьми, конечно, Любовь! «Из Хаоса родилась и могучая сила, всё оживляющая Любовь – Эрос». Три с лишним тысячи лет понадобилось человечеству, чтобы пройти через дикость и варварство, ужас войн и страданий, сменить множество суеверий и вер, в жестоких испытаниях закалить ум, волю и мужество, чтобы, наконец, признать неотъемлемое право Любви снова быть богиней. Но, видно, каждому эону – своё.
Объединяющее начало, бог гармонии с окружающим миром это, конечно, Любовь. Его можно не видеть, но услышать всегда можно. Рано утром, проснувшись, прислушайся к своему организму, слушай, как миллиарды клеток живут в гармонии со своим миром, в согласии и в любви, обеспечивая свои потребности тем, что, выполняя свои функции, поддерживают твоё здоровье, работоспособность и тонус. Спроси себя, как это им удалось? И организм ответит: только через любовь. Созданием внутри организма нравственной среды, где каждая живая клетка руководствуется принципами «не делай другому того, чтобы ты не пожелал бы себе», «возлюби ближнего и будь полезен сообществу», «выполняй свои функции в полной мере», «защищай и защищайся», а иногда и «сам погибай, а товарищей выручай». И пока эти принципы взаимной любви выполняются безусловно, организм здоров, работоспособен, находится в тонусе и обеспечивает клетки питательными веществами и энергией. Иное дело, когда в силу тех или иных причин, клетка или клетки нарушают эти принципы взаимной любви, уважения и полезности. Тогда приходят боль, страдание, тогда приходит болезнь, тогда приходит смерть.
Он принес саженцы, выкопал глубокие ямки и посадил деревца рябины, обильно полив их водой. Потом сходил в лес спилил не толстую лиственницу на столбики для скамеек, ошкурил её и, распилив на метровые чурки, перенёс их к роднику. Потом спилил осину и, распилив её на двухметровые брёвна, тоже перенёс их на площадку. И сел на них перекусить. Тяжёлые смолистые водостойкие брёвнышки лиственницы, будут вкопаны в землю, на них ляжет сиденье из тёплого дерева осины. Перекусив, он начал тесать брёвна осины, делая из них сиденья для скамеек. И продолжил свои рассуждения:
— Так и в человеческом сообществе, в символьном мире, где люди-клетки объединились на основе взаимной любви и уважения, чтобы быть полезными друг другу. Заключили общественный договор, создали условия для развития объединяющего начала, гармонии человеческих отношений.
И в этом ключе Любовь – что же это такое? Гражданская ответственность каждого за всё происходящее? Религиозное чувство единства и сопричастности? Созидательное сосуществование на основе доброжелательности, ставшее нормой поведения для каждого? Решимость воли, выбравшей благородную цель, Мужество добра, победившее зло? Наверное, это всё вместе. Христианский бог, сказавший миру: «не мир, но меч принёс я вам», как право человека на обоюдоострый меч свободного выбора и, провозгласивший: «возлюби ближнего своего», за две тысячи лет так и не сумел авторитетом церкви пробудить в людях любовь к ближнему. Ни огнём, ни мечом, ни страхом, ни убеждением, не сумел победить эгоизм и человеческие пороки, разъединяющие людей. Что сможет сделать Он за оставшиеся человечеству двести пятьдесят лет? Ничего! Место богов займут идолы и жизнь ставшего бесконечно одиноким человека, в нарождающуюся эпоху хомокиберов и киберхомов, в созданных ими для людей концлагерях и лабораториях, станет для человеческой расы пиром во время чумы. Верить в слова безумия, ложные ценности и ложных богов, что может быть бессмысленнеее? А человеку верить всё равно во что-то надо, всё равно во что-то верить он будет. Ведь вера отличает человека от животного. Хуже атеизма ничего не бывает. Как говорил великий Бэкон: «Атеизм — это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну». Так, что думай сам, решай сам: быть ли тебе безмозглым животным в стаде атеистов или пронести через свою жизнь религию, свою религию Любви, где Любовь гражданский долг, Любовь нравственное начало, Любовь норма поведения, Любовь гармония с окружающим миром. Любовь-Эрос, дарующая жизнь, радость жизни и преемственность поколений. И неважно, как она назовётся – религия Любви, учение Нового Лотоса или ещё как-нибудь. Важно то, что счастливое детство человечества началось со слов о безграничном Хаосе и Эросе-Любви, давшим начало всему сущему. И, выполнив достойно свой этап в развитии Вселенной, человечество достойно уйдёт, веря в безграничный Хаос и всемогущую Любовь.
При словах «учение Нового Лотоса» тёплая волна воспоминаний нахлынула на него, своим теплом согрела его душу, ставшую такой одинокой. Он с благодарностью вспомнил те счастливые дни на далёком острове и почувствовал, что он теперь не один в своих рассуждениях, что там остался его близкий человек, единомышленник, второй адепт Нового Лотоса, Инна, его друг, его любовь. Что есть близкий человек, который думает о нём и невидимая нить по-прежнему связывает их и он не одинок в этом мире. Вместе с тем чувство тревоги охватило его, как необходимость разобраться в образовавшемся треугольнике своих запутавшихся связей. Да, Инна стремительно вошла в его жизнь, дав его Телу радость встречи, его Уму радость общения, его Духу радость полёта мысли. Дала ему любовь и радость. И это был сон, сладкий трепетный сон, трепет которого помнит каждая клеточка его тела, каждая частичка его души. Он был благодарен каждому мгновению, проведённому с ней рядом. Но рок, судьба, Фатум, разорвали эту трепетную связь, разлучили, развели их по разным меридианам и теперь ему предстоит разобраться, что такое Инна в его жизни. Чудесное воспоминание, фантом из прошлого лишённый будущего? Журавль в небе, который пролетит над его головой осенью, в Москву, чтобы исчезнуть из его жизни навсегда? Или она и есть любовь и радость, ради которых стоит жить? Тот жаркий любовный шок и трепет, наполнивший их души, связавший их на короткое время, до глубины потрясший его и, независимо от того, как сложатся их отношения в будущем, оставит в его душе огонёк немеркнущей свечи, свет и тепло, которой он будет хранить вечно.
Елена! Синица в кулаке, к которой он вернулся и так постыдно бежал, унося израненную душу и длинный павлиний хвост своей короткой связи? Да, теперь их чистые отношения завидного жениха и непорочной невесты уже никогда не будут такими. Даже, если они и встретятся, то он будет вынужден лгать, что для него было немыслимо. Разыграть, как в плохом водевиле, радостную встречу, сделать вид, что ничего не было, это значит лгать, а это было выше его сил. Поэтому он и бежал. Честно рассказать ей о женщине, потрясшей его душу, поймёт ли она его, оценит ли по достоинству достоинства соперницы, чтобы стать выше, сильнее и прекраснее соперницы, простит ли она? Конечно, нет! Что может быть для невесты обиднее измены. Но он и Елена одинаково виновны в случившемся. За прошедшие полгода их отношений они так и не смогли одолеть своё душевное одиночество, они не стали близкими по духу людьми, и это он всегда чувствовал. Инстинктивные чувства мужчины и женщины влекли их друг другу, как разнополярные полюса двух магнитов. Может быть, со временем всё бы устоялось и всё бы срослось. Семья её брата, Виктора Марковича и Людмилы, прекрасный тому пример, как они понимают друг друга, дорожат друг другом, помогают, создают условия для раскрытия своих творческих потенциалов. Виктор Маркович прекрасный Учитель, дающий Егору возможность, заняться тем, чего он всегда желал, наукой, в одном из самых её востребованных разделов. И будь его предложение на пару месяцев пораньше Егор, без сомнений, с радостью принял бы его. Но даже если их отношения наладятся, а Инна напишет, что хочет заехать к нему осенью, то он будет этому только рад, и будет не в силах ей отказать. Как ни крути, как ни крутись, а шила в мешке не утаить
Он положил последнее отёсанное бревно на вкопанные лиственничные стойки, скрепил скамью, совместив пазы, сел на неё и огляделся. Хаос был упорядочен на двух десятках квадратных метров его трудом и потом. Хаос всегда друг и союзник тем, кто идёт к цели. Весь мир – хаос, и в нём нет ни добра, ни зла, ни радости, ни печали, ни правды, ни лжи. Добро и зло создаём мы сами, умом, волей и мужеством управляя хаосом внутри себя, и выпуская его своими словами, мыслями и делами во внешний мир.
Ровная площадка радовала глаз, солнце, наконец, пробившееся сквозь низкие кроны кустов, играло бликами на светлой струе воды. И это было хорошо!
Он зарисовал колодец, замерил его размеры: дома надо будет изготовить деревянную обшивку и крышку, украсить их затейливой резьбой, привезти это украшение и закрепить его на срубе. И тогда мир станет не только чуть-чуть добрее, но и чуть-чуть прекраснее. Но это будет потом.
Дело было к вечеру, и пора было собираться домой.
******
По окончании сезона в пионерлагере и возвращении домой, Елена узнала от родителей, что Виктор встретил Егора в аэропорту неделю тому назад, и захотела переговорить с братом. В её подростковых и юношеских спорах с родителями, брат часто выступал, как третейский судья, иногда поддерживая её сторону. Сейчас она тоже нуждалась в его совете и поддержке.
Она пришла в институт, позвонила ему от вахтёра и попросила встречи. Он, как и обещал, вышел к ней через полчаса, и они пошли в Лагерный сад, который был рядом с институтом. С высокого крутого берега, открывался вид на излучину Томи, на заречный низкий берег с просторными лугами и, заросшей ивняком протокой пересекающей луга посередине. С уходящим за горизонт сизым сосновым бором, пронизанным солнцем и ветрами. Бескрайним бором, где радуют глаз растущие среди белых мхов звонкие корабельные сосны, пахнущие грибами и сосновой смолой.
Они сели в беседке стоящей на краю обрыва.
— Что-то случилось, сестра?
— Нет, ничего. Я хотела узнать про Егора. Как он выглядит? Почему не захотел встретиться со мной, а сразу поехал домой?
— Морские волны и ветра расправили его плечи. Высокий и крепкий, он стал ещё крепче и выше. Выглядит он великолепно! Отдохнул хорошо, отпустил бородку. Настоящий мужчина! Почему он сразу проехал домой – этого я не скажу. Не спрашивал, не знаю.
— Но он мне был так нужен.
— Я же вижу, что что-то с тобой случилось?
— Да, случилось. Ко мне в пионерлагерь приезжал Костя Винтер. Может, помнишь, Костя, который в школе носил мои портфели.
— Он, кажется, учится где-то в Новосибирске?
— Да. Наш мединститут ему не подошёл, потому что там не учат стоматологии.
— Мудрый Костя! Число жителей города умножил на тридцать два зуба и решил, что в условиях дефицита стоматологов, без работы он не останется. И если учесть что часть зубов будет золотыми, то и золотую жилу он себе тоже обеспечил. И, что хотел от тебя этот мудрый Костя?
— Он сказал, что всегда любил только меня, любит меня по-прежнему, и просит стать его невестой.
— Но ты же невеста Егора! И как ты к этому отнеслась?
— Не знаю. Я сказала, что подумаю.
— Ты, что больше не любишь Егора?
— Егора я любила и люблю. Но меня коробит его небрежное отношение к житейским благам. Со всеми его талантами и энергией, с его поисками и принципиальностью, я боюсь, что он жизнь свою положит на то, чтобы стать младшим научным сотрудником со ставкой сто пять рэ в месяц. И остаться им навсегда.
— Твой мудрый Костя предложил тебе что-то большее? Но жизнь это блуждание в тёмном лесу полном соблазнов и миражей. Долгая дорога с неизвестностью, что там за поворотом. Обманчивая игра света и тени, потерь и находок, удач и поражений. Где даже кажущаяся удача часто оказывается просто миражом, игрой воображения. Тебе выпала большая удача – ты нашла любимого человека, человека достойного твоей любви, и за которого стоит бороться. Почему же ты так легко хочешь вычеркнуть его из своей жизни?
— Егорушку из своей жизни мне уже не вычеркнуть никогда. Он вошёл в мою жизнь, как мужчина, пробудивший во мне чувство доверия, благодарности и любви. Согревший моё одинокое холодное Эго. И я ему за это благодарна. Я хотела бы разделить с ним свою судьбу. Я его любила и сейчас люблю. Люблю всем сердцем и всей душой. Он этого достоин. Но Егорушка не так прост, как может показаться. И его предстоящий жизненный путь я вижу, как путь взлётов и падений, лишений и невзгод. И это меня пугает. Рядом с ним должна быть сильная женщина. Как Настасья Марковна у протопопа Аввакума, которая, обессилев от лишений долгой дороги, упав, бедная пеняет: «Долго ль, протопоп, эти мучения будут?» И он, представляешь, её обрадовал: «до самой, до смерти, Марковна». Она же вздохнув, отвечает: «Добро, Петрович, тогда ещё побредём». Наверное, она любила его. И я Марковна, и он Петрович, и я тоже люблю его, но я боюсь повторить их судьбу. Но, к счастью, мир изменился, и мы изменились тоже. У нас теперь есть свой выбор. И цели теперь у нас разные и любим мы теперь по-разному, особенно себя. Пусть Егорушка считает, что он пришел в этот мир, чтобы что-то сделать, решить, оставить после себя свой след. Я же пришла в этот мир, чтобы взять то, что принадлежит мне по праву рождения. И если нашёлся человек, который за то, что он меня любит, готов мне всё это дать, то я буду с ним. Любовь любовью, а живём-то мы один только раз.
— Чем же ты будешь платить за этот щедрый подарок, сестра, если твоя любовь, твоё сердце отдано другому? И если ты действительно любишь Егора всей душой, и так легко готова предать свою любовь, скажем прямо, по меркантильным соображениям, то мне тебя жаль. Мне даже представить себе страшно, как потом тебе будет холодно и пусто, когда ты, как одинокая волчица, будешь выть в ночи, дрожать от холода и одиночества на золотой кровати под золотым одеялом, вспоминая свою любовь, проданную за серебренники. И проклинать своё предательство.
— Почему предательство? Это мой выбор.
— Да. Это будет твой, и только твой выбор, и только твой холодный расчёт, который, увы, не сделает тебя счастливой. И здесь я тебе не советчик. Я не могу быть на твоей стороне, сестра. Ты ведь помнишь, как мы поженились с Людмилой?
Он помолчал, тепло улыбнулся солнечному свету немного смущённой улыбкой скромного, но уверенного в себе человека и медленно, как бы вытягивая из сумерек воспоминаний дела давно минувших дней, продолжил.
— Я ехал из Новосибирска ночным поездом, и в одном купе оказался с девушкой. Мы познакомились. Чтоб не мешать другим попутчикам, мы с ней вышли в тамбур, где проговорили до утра. Утром к нам пришло озарение, и в наших душах проснулась любовь. По прибытии в Томск, нам вдруг стало страшно, что мы сейчас разойдёмся в разные стороны. Что эта разлука, как трещина, разведёт нас по разным холодным льдинам и поток серых холодных будней сотрёт яркость наших проснувшихся чувств, погасит тепло согревшее наши одинокие души, унесёт нас в безрадостную серую даль, в тоскливую безнадёжную суету одиночества, и мы можем потерять друг друга навсегда. И прямо с поезда мы отправились в ЗАГС, где подали заявление на регистрацию брака. Благо паспорта были с нами. Ты, наверное, помнишь тот ужасный скандал, разыгравшийся дома, когда родители узнали о таком нашем безрассудном мгновенном решении. Лишь ты, моя маленькая сестрёнка, поддерживала меня, рассуждала мудро и здраво: «может, это любовь!». А мне и сейчас представить страшно, что случилось бы со мной, без этой твоей поддержки, если бы я тогда, под напором родителей забрал своё заявление и потерял бы Людмилу. Может быть, после этой потери, после своего предательства, я перестал бы уважать себя и, подобно многим, залил бы своё предательство, свою боль утраты водкою и спился. Может быть. Но благодаря тебе мы с ней прошли всё. И эти полуголодные «сто пять рэ», и радости первых побед. Позже, глядя на вас, мы радовались за вас и повторяли те же слова: «может, это любовь!». И я спрашиваю тебя, что случилось с тобой, если ты сейчас собираешься так легко предать и продать свою любовь?
— Наверное, я повзрослела, поумнела.
— Поглупела, сказать было бы правильнее. Как отнеслись к этому родители?
— Они любят Егора, и я им пока ничего не говорила. Но, неужели, за эти десять лет вашей совместной жизни с Людмилой, на дороге петляющей вверх вниз тебя ни разу не занесло налево?
— Нет.
— Скучный ты человек! А ведь не замухрышка какой-нибудь. Видный, красивый, удачливый. Таких женщины должны любить. И я никогда не поверю, что это не так.
— Это их право. Но, я думаю, что, сделав свой свободный выбор, взяв на себя обязательства, ты осознано лишаешь себя своей свободы. Помнишь, как у Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»
— Но и Мудрый Лис, сказавший эти мудрые слова, всегда был неравнодушен к молоденьким курочкам. Правда, боялся охотников. А долгая человеческая жизнь всегда полна соблазнов и предательств. Так чего же больше боится, мой мудрый брат – предательского соблазна курочек, или предательства соблазнительных охотниц?
— Себя.
— Почему же?
— Ничто человеческое мне не чуждо. И я, наверное, влюбчивый человек. Моя женитьба на Людмиле тому пример. Но, сделав свой счастливый выбор, я дорожу им. И, я думаю, что он, наш счастливый выбор, счастлив лишь потому, что мы оба дорожим им.
— А соблазны были?
— Конечно!
— Интересно, расскажи.
— Ну, вот один случай. Ко мне пришла новая группа студентов. Как обычно на лекции, я свободно ходил по аудитории и, знакомясь со студентами, читал им свою первую вводную лекцию. Я подошёл к незнакомке, посмотрел на неё, задержал свой взгляд на её глазах… И вдруг я утонул в их бездонном омуте! Что это было? Удар молнии? Внезапный шок? Мгновенный любовный импульс? Потрясение души и её трепет? Мистическое наваждение ведьмы? Искус сатаны? Удар беса в ребро? Я этого не понял, не знаю. Но вдруг я почувствовал, что я не владею собой, что я в плену у этих глаз, что я утонул в их глубине. Непонятная мощная сила потрясла меня, смяла, снесла все защитные укрепления моей души. Я понял, что беззащитен перед этими очами, что я погиб.
— Но ведь не погиб!
— Лишь потому, что позорно бежал. Потрясённый, едва продержавшийся до перерыва, в панике я кинулся на кафедру и упросил сотрудника подменить меня, сказав, что у меня расстройство желудка, и я не дотяну до конца лекции.
Елена весело смеялась.
— Уважительный повод для позорного бегства! Ну, а потом?
— А потом наваждение прошло, и я мог спокойно рассмотреть её. Симпатичная девушка, но ничего особенного. Но теперь, стараясь избежать повторения уже пережитого шока, я держался от неё подальше.
— А счастье, может быть, оно было так близко!
— Зачем мне оно? От добра, добра не ищут! А я счастливый человек! У меня есть моя любимая Мила, моя любимая семья, интересная работа, которая занимает всё моё время. И непутёвая сестрёнка, которая хочет разрушить своё хрупкое счастье, предать свою любовь. А любовь, у Экзюпери, это не тогда, когда смотрят друг на друга, а когда оба смотрят в одну сторону. То есть видят мир одинаково. А это требует доверия и взаимопонимания, много терпения и много сил.
Он немного подумал и продолжил.
— Егор, конечно, идеалист. Я всегда высоко ценил его целеустремлённость, знания, интуицию и, там, в Богашово, я предложил ему дипломироваться у меня, обещая свою поддержку, а со временем, кандидатскую и докторскую диссертации – это в моих силах. А это уже не сто пять рублей в месяц. Кроме того, будут научные труды, будет и престиж, и уважение. Но, ты представляешь, он отказался от моего предложения по идейным соображениям. Не будем говорить по каким. Предпочёл, в будущем, быть ассистентом где-то на кафедре. После этого разве он не идеалист? Я мечтал, что мы, два грамотных специалиста, два упёртых мужика, будем дневать и ночевать на экспериментах, но мы перепашем всё это поле скопившихся проблем, а вы с Людмилой, будете для нас точкой опоры, опираясь, на которую, мы перевернём мир.
— Не надо делать из меня точку опоры! Не надо мир переворачивать! Мне он весёлый и радостный и так нравится. И орбита у него привычная, обжитая, и замкнутая. Каждый год – Новый год, и дни рождения только успевают мелькать. А вы, сдуру, перевернёте мир, и тогда, может быть, и праздновать то нечего будет. Вам, русским мужикам, только что-нибудь да где-нибудь перевернуть бы кверху дном. Но мир – не стопка!
— Мир не стопка! – подтвердил брат – Но и древнегреческим мужикам тоже нужна была точка опоры, как и русским. Ведь во все времена, главным для мужчины, было, есть и будет, есть ли у него любимая работа, и есть ли у него любимая точка опоры.
— Что же мне делать?
— Не знаю. Если любишь и не желаешь жить на сто пять рублей в месяц, то ступай к нему, будь хитрой и мудрой, нежной и ласковой, терпеливой и настойчивой. Будь любящей женщиной, борись за свою любовь! Уговаривай, умоляй, обольщай, совращай, но действуй так, чтоб он пришёл ко мне. А там попробуем решить ваши проблемы. И наши тоже.
— Но, почему он не захотел встретиться со мной, а поехал сразу домой? Может быть, там, на море, он тоже пережил шок и трепет? И, мой герой, он не мог позволить себе позорно бежать от соблазнительной русалки?
— Может быть. Это у него и спроси. Но запомни, что за свою любовь надо бороться. В нашем призрачном мире полном соблазнов и предательств это, пожалуй, единственное, за что стоит бороться.
***
Два последующих дня Егор посвятил качке мёда на своей пасеке. Это можно было сделать и быстрее, но Лиза, вызвавшаяся ему помочь, хотела знать о море всё, как он провёл время, что он там видел. Он начинал рассказывать, как обычно, интересно и вдохновенно, но внезапно замолкал, и его уже не было рядом с нею, он снова был, где-то, там, на далёком море, на загадочном острове. Это вызвало у неё беспокойство:
— Ты не поссорился с Еленой?
— Нет. Мы с ней не виделись с моего отъезда на море.
И Лиза, поняв, что есть что-то, что она не понимает и, что брат не хочет ей рассказывать, чтобы насильно не лезть к нему в душу, отстала от него и занялась своими делами. Он остался один.
Вечерами он уходил к себе в комнату, что-то читал, что-то писал. Приехал дед и забрал его на пасеку. Там он, помимо качки мёда, занялся охотой на тетеревов, бесцельно и безрезультатно бродя вдоль посевов овса, и тоже попытался вести жизнь затворника. Но дед вызвал его на откровенный разговор, внимательно выслушав его, и быстро с ним разобрался:
— Женить тебя надо, парень. Как меня отец. Сосватали мне невесту, Марьюшку, не спросив меня, и делу конец. И прожили мы с ней душа в душу тридцать с лишним лет. Жалели, берегли и любили друг друга, и каждый знал своё дело, своё место, и каждый был опорой семьи.
— Я плохо помню бабушку. Какая она была?
— Нашего кержацкого роду, крепкая, надёжная. Дождалась меня с войны и на руках у меня угасла, зоренька моя ненаглядная. – Глаза его подёрнулись туманом печали, он замолк и, отвернувшись смахнул навернувшуюся слезу, погрузился в воспоминания ушедшей куда-то молодости, полной сил и надежд, радости и любви.
— А, что случилось? — Осторожно спросил Егор.
— Война, проклятая, будь она неладна! Всем досталось, и на фронте, и в тылу. Всё для фронта, всё для победы! Может быть, кто-то где-то и щадил себя, но не моя Марьюшка! Надорвалась на непосильной работе и угасла, жаворонок мой певучий.
— Наверное, ты мог жениться снова. Некому было, что ли, тебе новую невесту сосватать?
— Наверное, мог. Но кто по настоящему любит, тот никогда не изменит ни любимому, ни даже его памяти. Это всё равно, что отрезать от себя кусок самого себя.
Он замолк, глядя на колеблющийся язык пламени фонаря «Летучая мышь», сквозь закопченное стекло отвоевавшему у необъятной ночи маленький кусочек освещённого пространства и призвавшего туда из бездонных глубин памяти огромную боль утраты и осколки минувшего счастья. Молчал и Егор. Потом дед сказал:
— Но ты ни о чём не жалей. Если так случилось, это значит, что ты не нашёл ещё свою настоящую любовь. Постарайся отпустить от себя Елену, как можно мягче, не поранив её ни в чём не повинную душу. Хотя, конечно, виновата и она. «Да прилепится жена к мужу!» Наверное, не прилепилась, не стала твоей половиной.
— Нет, мы никогда бы не стали половинками друг друга, потому что наша будущая жизнь была бы вечная война за независимость. Я это понимал и раньше, но я считал, что у меня хватит ума и терпения, чтобы хранить семью.
— Тогда, тем более, ни о чём не жалей.
— Но Инна! Она отдала мне себя всю без остатка, как и я себя ей. Это было единство родственных душ, мы оба могли бы с ней стать половинками жалеющими, берегущими и любящими друг друга и любая ссора или измена, для каждого из нас, была бы потерей части себя. Но такая разница в возрасте и такие расстояния легшие между нами! Конечно, можно довериться почте и годами оттачивать свой ум и свои чувства, изощряться в эпистолярном жанре, но уйдут годы, наши лучшие годы, которых у нас и так немного осталось. И будет ли встреча? Так, что, дедуля, душа моя болит, а тело жаждет встречи! И я не знаю, как мне быть?
— Не горюй, внучок! Где бы я не был, чем бы я не занимался, я всегда чувствовал себя самым счастливым человеком, избранником бога, потому что я любил, любил свою Марьюшку. И я рад за тебя, что ты испытал такое же потрясение духа. Не надо его бояться, не надо его стыдиться, но и нельзя быть его рабом. Будь самим собой, неси своё бремя с гордостью и доверься времени. Оно лучший лекарь. И, может быть, где-то рядом ходит девушка, женщина, которая разбудит в тебе такое же чувство, а, может быть, ещё сильнее и глубже. Главное, что ты на него способен. И я рад за тебя. Если оказалось, что ты способен полюбить человека, то ты способен полюбить людей, полюбить мир, полюбить жизнь. И это, поверь, многого стоит. А время всё расставит по своим местам.
Он пошёл, вскипятил чайник и, когда они уже пили чай, дед сказал:
— А всё-таки женить тебя надо, парень.
На завтра он запланировал поездку в соседнюю деревню к бондарю Филофею, который изготовил для пасеки четыре новых улья и, которые уже давно надо было забрать.
Застоявшийся Воронок, бойко трусил по лесной дороге. Дед правил, а Егор, растянувшийся на сене, на дне повозки, после ночного разговора, снова почувствовал себя вернувшимся к жизни, спокойным и уверенным, с внутренним теплом и благодарностью судьбе, за то, что где-то далеко есть человек, разделивший с ним такую, как оказалось, тяжкую ношу любви и разлуки. Теперь он знал те слова, которые от него ждёт Инна. Ночью он разорвал написанные ей письма, полные мольбы и отчаяния, которые он хотел отправить ей по возвращении в город. Он, мужчина, должен был успокоить её мятущуюся женскую душу, как и он страдающую, полную отчаяния от огромной потери и бесконечно долгой разлуки, и ожидания несбыточного призрачного счастья. Успокоить её душу, которая, как и его душа больна, и её тело, которое тоже жаждет встречи. Он найдёт слова благодарности ей и судьбе, подарившим ему великое потрясение, великое счастье любить и быть любимым. Успокоит её, поддержит, и поможет ей довериться времени. А там, дальше, как судьбе будет угодно. Мы ведь дали друг другу полную свободу. И «надежды юношей питают»!
Внезапно Воронок замедлил бег, запрядал ушами, и понукаемый дедом, неохотно шагом пошёл по дороге.
— Волки. – Сказал дед. – Сейчас они сыты, но не дай бог встретиться с ними зимой.
И он начал рассказывать о повадках волков, об их уме, и верности своему семейству.
— Сейчас, бывает, охотятся на них с вертолёта. И мне рассказывали, что охотники обнаружили стаю волков, перестреляли всех, кроме одного. Долго его искали, и обнаружили стоящим на задних лапах, прижавшимся к дереву, почти с ним слившимся. Так он хотел жить, думал так спастись, замаскироваться.
— И убили?
— Хищник ведь. Не думают, что он тоже зверь полезный. Без него в тайге вырождается лось, даже зайцев становится меньше. Санитар леса – должность у него такая.
— Я заметил, что и тетеревов стало значительно меньше.
— Ну, уж это наших рук дело. Кто-то, там наверху, решил сэкономить пуд зерна при посеве, и приказал зерно травить. Гибнут мыши, гибнут лисы, гибнут тетерева и другие птицы. Скоро лес совсем станет пустым и безмолвным. И всё из-за пуда зерна.
— И кто же тогда самый главный хищник на планете?
— Конечно, человек. И его безответственная власть.
Бородатый Филофей строгал под навесом клёпки для бочек. Залаяла собака и, увидев, что к нему приехали, он привязал собаку, сказал ей «Свои!», и пошёл к ним навстречу.
— Мир дому сему! – приветствовал его дед.
— Мир вашему дому! – сдержанно ответил ему Филофей на старинное приветствие. Обтёр руки о фартук и поздоровался с ними за руку. Было видно, что он рад старому знакомому и, чтобы скрыть свою радость, оглянувшись на дом, крикнул:
— Уля, у нас гости. Встречай дорогих гостей.
И повёл гостей под навес, где были составлены готовые бочки и добротно сделанные улья.
— Выбирай!
— А, что мне выбирать! Я то знаю, что у тебя плохого товара не бывает. Вот эти крайние и беру.
Они отставили в сторону эти улья. Собака недоумевающе повизгивала у просторной тёплой будки, как бы приговаривая: «Свои, так свои! И нечего приличную собаку на цепи держать!». Хозяин, внял её уговорам и, говоря ей спокойно «Свои, свои, свои», отпустил её. И она, обнюхав гостей, встала около Егора.
— Правда, за своего приняла. Наверное, недавно на охоте был, порохом ещё пахнет. За этот запах Стрелка свою собачью душу отдаст. Страсть, как любит охоту. – говорил Филофей, гладя собаку по голове. Та в ответ благодарно улыбалась и согласно кивала головой.
Потом хозяин повёл гостей в дом.
— А это моя Уленька – сказал Филофей, представляя гостям свою дочь. – родилась она, а я тогда свой первый улей сделал, поэтому и назвал её Ульяной. И, слава богу, ни мой первый улей, ни моя Уленька первым блином для меня не стали.
Ульяна, стройная, красивая девушка, лет шестнадцати, стояла у печи и густо покраснела при словах отца.
— Да, хороша уточка – зачастил дед – а наш селезень тоже….
— Перестань – сердито прервал его Егор.
— А я, что свататься приехал? Я за ульями. А разве я не прав, что уточка то хороша? – хитро щуря глазки, оправдывался дед.
— И селезень то хорош – поддержал Филофей – но только не наш, залётный. А у нас в деревне ни орлов, ни чижиков скоро не останется, все в армию ломятся, чтобы потом в городе остаться. Одни девки да старики и старухи скоро останутся. Мать то у нас сегодня в поле так, что Уленька принимай командование.
Уля сняла с печки чугунок, полный наваристого борща и поставила на стол. Дед сказал:
— А мы то в гости со своей посудой ходим. Так, что я схожу, принесу чашки, ложки.
— И стопки не забудь — подсказал ему Филофей — надо сделку то обмыть. Потом, опасливо оглянулся на образа и добавил — Прости, Господи, нас грешных! Не пьём, Господи, а лечимся!
Ульяна разлила мужчинам наваристый борщ, добавив туда по куску напревшего мяса, и ушла на улицу. Филофей степенно, не торопясь, разлил по гранёным стаканам «Московскую». Егор отказываться не стал.
— Красивая у тебя дочка, Филофей! — Сказал дед — И красивая и статная, и хозяйка хорошая, ну, как моя Марьюшка когда-то. И имя красивое, Ульяна. Моряки говорят, как корабль назовёшь, так он и поплывёт
— Наш агроном её ещё по-городскому называет — Юлианна.
— Подумать только! — Ахнул дед — Это же целое богатство! Днём Юля, а ночью Анна!
— Нет уж, лучше пусть будет ночью тёплая Юля, утром красивая Анна, а днём Ульяна, домашняя трудолюбивая, пахнущая мёдом сладкая пчёлка, умеющая и радость подарить и за себя постоять. — счастливо смеялся Филофей.
В этой атмосфере шуток, в тёплой домашней обстановке, после выпитой стопки, Егор почувствовал себя легко и свободно. Его забавляло и старание деда, нахваливающего Улю, которая действительно ему понравилась, и была такая, какой её старался представить дед, и подыгрывание ему Филофея. И, когда он решил, что они переходят грань, за которой кончается шутка, он обратился к Филофею:
— Я слышал, что именно бондари изобрели интегральное исчисление.
Филофей ничего не изобретал.
— А, как вы рассчитываете объём будущей бочки?
И Филофей стал рассказывать ему, как для каждого сантиметра длины бочки он рассчитывает его объём и складывая эти объёмы получает вместимость бочки.
— Наверное, погрешность большая вырастает?
— По опыту я знаю, какая у меня погрешность в расчетах получается, и учитываю её. Но если надо рассчитать более точно, то надо будет брать шаг поменьше не в сантиметрах, а в миллиметрах.
— Я же о том и говорю. — Сказал Егор и начал рассказывать ему основы интегрального исчисления. Филофей его быстро понял, но интегралы брать не стал, а сказал:
— Главная математика у меня начинается, когда я строгаю кромку клёпки, малейшая ошибка и клёпка идёт на растопку, бочки из неё уже не получится. А это дорогой лес, который сушится годами.
Уля давно пришла с улицы и сидела рядом с ними, подперев подбородок рукой, и внимательно слушала.
Семейная идиллия продолжалась до тех пор, пока дед не произнёс шутливо, обращаясь к Егору:
— Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?
Все рассмеялись шутке, и гости стали собираться. Егор на прощание сказал.
— А мне понравилась ваша Стрелка, охотница. Не уступите ли мне её на некоторое время для охоты. А то Пират способен только дичь пугать.
Филофей распорядился:
— Уленька, сходи, подготовь собаку, смени ошейник и принеси лёгкий поводок.
Они вышли на улицу и, подозвав Стрелку, хозяин, указав на Егора сказал два слова: «Егор!» и «Охота!». При слове «Охота» собака запрыгала, закружилась вокруг них. А Егору он сказал:
— Пока ты на охоте она тебя не покинет. Но, когда охотиться перестанешь, выведи её на дорогу и прикажи «Домой!», и она сама вернётся домой.
Погрузили и закрепили улья, уселись на повозку, забрав туда Стрелку, и Воронок потрусил домой. Егор сидел на крышках ульев, держа в одной руке поводок, а другой, прижав к себе собаку. Стрелка с телеги с удивлением смотрела на меняющийся перед ней мир, но вскоре это её утомило, и она сделала попытку спрыгнуть с повозки. Егор её отпустил, держа на поводке, а сам передвинулся вперёд и сел рядом с дедом. Дед пододвинулся и сказал:
— Как тебе Уленька? Не правда ли, прелесть?
— Хорошая девочка. Но ребёнок ещё.
— Хорош ребёнок! Борщ, то какой уже варит! Через год окончит школу, и всё! Готовая невеста с аттестатом.
— Может быть. А причём тут я?
— Наши кержачки — женщины сдержанные, но меня не проведёшь! Я наблюдал за ней и видел, как она смотрела на тебя. Ты задел самые нежные струны её юной души. Так сыграй хоть что-нибудь.
— Каждый волен любить или не любить! И я тут ни причём. Видит бог, я ни словом, ни взглядом никуда её не манил, ничего ей не обещал. Влюблённость молодости, она быстро проходит.
— Извини, — засмеялся дед — я забыл, что ты у меня такой старый, всё повидавший человек.
— Нет, ну, правда, что я с ней буду делать, о чём с ней говорить. Разные мы с ней люди. — оправдывался Егор.
— Конечно, разные. Она женщина, ты мужчина. Что делать? Если сам не знаешь, что надо делать с женщиной, — она тебя научит. Не знаешь о чём говорить, говори об интегральном исчислении. Она так внимательно тебя слушала! — Улыбнулся дед. Он замолчал, молчал и Егор. Потом дед продолжил.
— Гордыня всё это, грех. Главное в жизни мужчины это семья, безопасность и любовь. Оттуда и должно вырастать всё остальное. Если у мужчины есть любимая семья, есть доверие-безопасность, есть любовь то он счастливый человек. Утром он с радостью идёт добывать всё остальное, а вечером с радостью возвращается в семью. Тогда никогда не возникнут вопросы, что делать и о чём говорить. Знания, честолюбие, успех — всё это вторично. Потому, что во многая мудрости много печали, а твоя главная цель в этой жизни — радость твоя и счастье твоих близких.
— Но всё остальное работа, знания, честолюбие, связи, личные качества, успех — всё это деньги, средства к существованию. Говорят: не в деньгах счастье, а в их количестве! И как совместить эти два счастья?
— Никогда не думай о деньгах, никогда не думай об успехе — они вторичны. Имей достойную цель и упорно работай и всё это придёт само собой. А, чтобы иметь это всё, надо иметь надёжный фундамент, тыл, любимую семью, дом, откуда ты сильный и уверенный в себе, утром шёл бы к своей цели, к своей работе, а вечером, счастливый и радостный возвращался к себе домой.
— И, что мне делать? Она же ещё девочка.
— Ничего не делать. Довериться времени и ждать. А насчёт девочки? То в каждой девочке всегда видна женщина, как и в каждом мужчине всегда виден ребёнок. И я вижу красивую, умную, надёжную женщину. Крепкий, надёжный стержень всей семьи. Так, что сам не будь ребёнком.
— Но у меня уже есть невеста — Елена. Есть большая любовь — Инна. И, что мне делать?
— Довериться времени и ждать. Делай, что должен, и пусть будет, что будет. Я, думаю, что ты сам разберёшься со своими городскими завлекалками и развлекалками. Не хватало только, чтобы ты разбросал моих правнуков по различным городам и весям.
— А в чём дело?
— Беда распутного, развратного народа в том, что никто не знает, чей он сын, чья она дочь и кровосмесительные связи из поколения в поколение ведут его к вырождению, к гибели.
Впрочем, я ни на чём, не настаиваю, насильно женить тебя я не собираюсь, это будет только твоё решение. И времени у тебя в запасе целый год. Всё это, как говорит Павел, информация к размышлению.
Дед замолчал. Молчал и Егор, обдумывая услышанное. Потом дед продолжил:
— Инна у тебя, действительно, хорошая умная женщина, которая понимает двойственность своего положения, его тяжесть из-за разницы в возрасте. Как умная и сильная женщина, она должна будет взять на себя тяготы ответственности за атмосферу семьи. Но, ставя себя в положение старшей, управляя мужем и семьёй, она, хочет того или не хочет, выдвинет на первый план перед тобой свой опыт, свой возраст. Выдвинет на первый план в себе материнские струны души, а в тебе — детские, а не мужские. А это взрастит в тебе не только черточки иждивенчества, но и отчуждения, начнёт губить в тебе волю и мужество лучшие черты мужского характера, струны действия, силы и покровительства женской слабости. Это вызовет у тебя сопротивление, и твоя любовь неизбежно погаснет из-за того, что женщина играет не на активных струнах твоей мужественности, а на пассивных струнах детской привязанности. И это независимо от того какая она умная, добрая, красивая, какая атмосфера будет царить в семье или какие узы и связи будут связывать вас воедино.
— Может быть. Наверное, этого она и боится. Древние греки считали, что когда-то мужчина и женщина были в одном теле. Женомужи, андрогины, были здоровы, сильны и счастливы настолько, что боги завидовали им. И Зевс распорядился рассечь их пополам. С тех пор каждый человек ищет свою половинку. Я, наверное, нашёл свою половинку, но, как жаль, что мы с нею, кажется, разошлись во времени! «Я поторопилась родиться раньше тебя» — говорила она мне плача.
— И в нынешних условиях, я думаю, для тебя лучше будет, если ты будешь на несколько лет старше жены. Твои знания и опыт заставят тебя принять на свои плечи главные тяготы супружества и оберегать от них молодую жену. От этого в тебе зазвучат светлые мелодии мужественности, силы и действия, будут задействованы самые нужные для семейной жизни пружины заботы и покровительства женщине. Это позволит создать крепкую семью, а жене такое твоё отношение даст чувство защищенности, от которого расцветет её красота и женственность. А насчёт своей половинки, то советую тебе её не искать, а создавать. И материал, кажется, замечательный! Поработать, конечно, надо будет, но если ничего не делать, так ничто и получится!
Егор с восхищением смотрел на деда.
— Если ничего не делать, так ничто и получится! — повторил он — Дедуль, ты даже не понимаешь, как коротко и ясно ты сформулировал суть основного закона хаоса, сложного для понимания второго закона термодинамики. Энтропия мира, хаос мира возрастает, а это значит, что всё в этом мире должно остыть, распасться, сломаться, остановиться, разрушиться, если ничего не делать, ничего не предпринимать. И человек появился в этом мире для того, чтобы построить свой мир, организовать его таким, каким он его хочет видеть. И если ничего не делать, так ничто и получится! И для того, чтобы работать, познавать и преобразовывать хаос, мне будут нужны моя любовь, воля и мужество. И я их никому не отдам!
От тряски по лесной дороге корпуса ульев сместились на одну сторону, грозя перевернуть телегу. Егор слез, поправил груз, распределив нагрузку равномерно и, влезая обратно на телегу, спросил:
— Дедуль, ты, что тоже выращивал свою половинку? Ты же сказал, что женили тебя без твоего на то согласия?
— Всех тогда так женили. И ничего, разводов не было. Брали жену, как богом данный жребий.
— Это, что, лотерея такая была?
— Никакой лотереи не было. Обычай пришел издревле и все мы были к этому готовы. Воспитанные в трудолюбии и в любви к ближнему, в ответственности перед богом и в честности перед людьми, в уважении к мнению старших и морально готовые к семейным узам, мы принимали свою пару, как данность, как подарок судьбы. Ну, а дальше кому как повезёт. И не потому, что подарок был плох, а потому, как каждый из новобрачных был готов свои обязанности нести, делиться друг с другом добрым словом, лаской, нежностью, был готов богом данную половинку впустить в своё сердце. И тут надо было попотеть. Тут, кому как повезёт! Но винить то некого – сам виноват. Мне с Марьюшкой повезло. Не знаю, как у других, но я то знал, что любовь — это доверие, что не любить меня невозможно! И делал всё, чтобы так оно и было! Так же думала о себе и моя Марьюшка. И оба мы, как твои андрогины, с удовольствием несли своё бремя, доверяли, дарили друг другу любовь и дружбу, тепло и свет, радость слова и дела. Понимали своё счастье, как соучастье. Мы были едины – моя боль это была её боль, её боль это была моя боль. Так же, к моему счастью, ведут себя в семьях и наши дети.
— Сейчас катастрофически растёт число разводов и, чтобы уменьшить их число психологи придумывают разные теории совместимости в браке.
— Водил меня как-то Паша на такую лекцию. Что я могу сказать? Старо как мир, но можно повторять снова и снова: во многая мудрости много печали. И чем больше будет этих теорий, тем больше будет разводов. Каждый будет копаться в следствиях и искать множество причин. А причина одна — отсутствие должного воспитания в детстве. А следствия: отсутствие трудолюбия и любви к ближнему, ответственности и честности в отношениях, уважения и дружбы в семье, готовности нести бремя брака, умения дарить и получать радость. Каждый считает себя умным, выращивает в себе колючки и иголки, забывая, что чем сложнее люди, тем сложнее им найти своё счастье. Поэтому мы, простые люди, более подготовлены к счастью.
А эти психологи мне напоминают пауков, которые ночью заплетают своей паутиной экраны телевизоров. Но приходит утро, экраны протирают чистой тряпочкой, и каждый телевизор снова становится самовластным хозяином в каждом доме. И все их теории разбиваются об эту скалу.
Стрелка, набегавшись, решила, что лучше плохо ехать, чем хорошо бежать, бежала рядом с телегой, не решаясь запрыгнуть в телегу. Егор пригласил её, похлопав ладонью по краю телеги, она ловко запрыгнула и села рядом с ним. И, прижав к себе собаку, Егор продолжил разговор.
— Наверное, время было другое! Вы жили в безбрежном океане чистых отношений, в бездонной глубине чувств. Пути господни нежданно сводили вас в одной лодке, и эта лодка оказывалась подводной лодкой — никуда из неё не деться. Можно позавидовать вашему терпению, вашей любви, вашему счастью, я ведь сам рос и грелся у этого костра. Но времена и окружающая среда уже другие и в ней нет места для широких душ, для такой глубины чувств.
— Почему?
— Современный город, куда ломится сельская молодёжь, кажется им раем. Но это не так. Город это ад, это смог, и не только смог атмосферный. Это людской смог — коррозия душ, душевный смог людской суеты с тысячами коротких связей, где каждый ни к чему не привязан, никому ничем не обязан. Где каждый ежедневно ежечасно должен играть свою роль токаря, пекаря, лекаря, инженера, начальника, клиента, посетителя, просителя, пассажира и тысячи других ролей, встречаться с множеством людей, разменивать свою душу, терять её часть, дробя её при каждом случайном контакте. Поэтому души наши мельчают, и плаваем мы на утлых челноках судьбы по мелкому болоту мелких ощущений и мелких чувств. И если Случаю будет угодно посадить в мой утлый челн попутчицу, то уйти ей от меня — только ноги замочить.
— Мы тоже не в раю жили, играли и сейчас вынуждены играть множество ролей, вплоть до своей последней роли — покойника. Но, в этом промежутке времени мы боролись и боремся с разрухой и хаосом, противопоставляя им свой разум, волю и мужество. Если ничего не делать, так ничто и получится! Но, конечно, масштабы нашей психологической нагрузки несравнимы с городскими. Но к чему этот разговор?
— Там, на далёком острове, у глубокого чистого моря, испытав глубокие и чистые чувства, я не хочу снова оказаться одиноким в том болоте, который мне предлагает город. Чтобы быть в своём одиночестве вдвоём для этого мне достаточно и Елены.
— К чему этот разговор? — повторил свой вопрос дед
— Увлечь, охмурить простую невинную девочку, мечтающую покинуть деревню, где и женихов то скоро не останется, наверное, труда мне не составит, не сделает мне чести, и ума много не надо. Но, что мне с нею делать, когда она окажется рядом со мной в городе с его тысячами соблазнов, тысячами ни к чему не обязывающих контактов? Город растопчет её, так как в своей порочности он считает, что простота хуже воровства.
— Ты был таким же ещё четыре года тому назад и, ничего, выплыл. Не стал ни мелким, ни слабым, ни порочным, ни глупым потому, что в тебе был наш кержацкий стержень из сплава уверенности в своих силах, разума, воли и мужества. Такой же закалки и её натура. Она красива, здорова, хорошо учится и, конечно, покинет деревню, найдёт себя в городе и без твоей заботы. Но, смотри, не кусай потом локти.
— И, что мне делать?
— А, что ты сделаешь за те несколько дней, которые у тебя здесь остались? — Он задумался — Если не уверен в себе, то, конечно, ни увлекать, ни завлекать не надо. Стань ей старшим товарищем, надёжным другом и советчиком, научи её доверять тебе, излагать свои мысли на бумаге. Ей, в нашей глуши, это жизненно необходимо. Через письма, разбуди в ней ум, интерес к жизни, подготовь к соблазнам и опасностям города, воспитай в ней надёжного человека, который тебе доверяет, который тебе интересен, и делай это по-дружески, искренне и бескорыстно. Без лишних слов и эмоций, никуда не увлекая, ничего не обещая. И время расставит всё по своим местам. Если ты почувствуешь, что это твой человек, твоя половинка, захочешь любить и быть любимым, то прочь сомнения, знай, что не любить тебя не возможно, и делай всё, чтоб так оно и было! И тогда, я думаю, мелкий шум мелкого болота большого города, окажется вне вашей подводной лодки, защищённой глубиной и надёжным корпусом.
***
Назавтра он и Стрелка отправились на охоту. Утро было росное. Капельки росы крупными бриллиантами вспыхивали отражённым светом на стеблях овса и обильными каплями дождя падали на Стрелку, потревожившую стебли. Вскоре они промокли оба. Тетерева же не торопились промокнуть и прятались, где-то в лесу, в крепи. Он переместился на скошенное поле, там было суше, но птицы, на открытом пространстве, видели их издалека и улетали в крепь, не подпуская на выстрел. Тогда Егор решил переждать, и начать охоту ближе к полудню, чтобы дать овсам просохнуть. Он постелил солому у скирды скошенного овса, и они со Стрелкой устроились на соломе. Времени было много, душа, после разговоров с дедом, была спокойна и он решил не думать о женщинах, а подумать об «Егоркиной грамоте», попробовать привязать развитие человеческой цивилизации к выделенным им эонам развития Вселенной.
Гоминидный, инструментальный, огненный, вербальный, пещерный, каменный, бронзовый, железный, аграрный, индустриальный, информационный, бионический эоны были привязаны им к летоисчислению и были ступенями развития человеческой цивилизации. Они несли определённые функции, которые плавно перетекали из одного эона в другой. Справедливо решив, что женщин много, а Вселенная одна, он решил попробовать связать свои разрозненные мысли воедино в эти мгновения настоящего, позволившие ему и Стрелке потеряться во Вселенной на эти два-три часа. Стрелка устроилась у его ног, сунув нос между лапами, и решала, наверное, какие-то свои собачьи проблемы. Он же в полёте человеческой мысли вернулся к тому моменту, когда неведомые сверхтекучие энергии, по каким то неведомым причинам, вдруг оказались в одной неведомой точке пространства и рванули Большим Взрывом, чтобы среди разрушения и хаоса посеять семена жизни, вершиной развития которой стал человек. И он намеревался отследить этапы развития человека и человечества.
— Во все времена движущими силами развития человечества были: Голод, как стимул овладения ресурсами, Страх, как инстинкт самосохранения и желание устроить свой быт без рисков и угроз, Удивление, как желание объяснить необъяснимое, и Любовь, как инстинкт размножения, зависимость от стада и связь, соединяющая одинокого с одиноким. Эти силы оставались неизменными на всём протяжении развития человечества, включая наши дни. Причём Страх по мере роста знаний, овладения пищевыми и энергетическими ресурсами и роста безопасности, модифицировался от эона к эону, принимая более мягкие формы: ужас, страх, боязнь, тревога, безопасность, комфорт. И это ощущалось как прогресс.
Гоминидный, инструментальный, огненный, вербальный, пещерный, каменный эоны, общая продолжительность свыше 4,5 млн. лет. Каждый эон выполнял свою роль в формировании Homo sapiens, как человека разумного, развивая навыки и речь. К концу каменного эона человек обозначил словами-символами основные предметы, действия и ощущения, овладел речью, как искусством общения с членами своего племени. Одновременно с речью развивается память, приобретается опыт, формируются обычаи и обряды. Появляется возможность аккумулировать опыт предыдущих поколений. Слова-символы вступают во взаимодействия, формируя символы более высокого порядка: образы. Из этих символов образов для каждой особи формируется своя картина мира, ограниченная бытом и потребностями племени, ощущение своего Я, своего места в племени. Символы формируют сознание и проникают в подсознание. Формируется матрица поведения. Стадное животное постепенно превращается в человека. Появляется дух и грань между материальным и духовным началами.
Бронзовый эон (9596 г. до н.э. —2132 г. до н.э.) Племена выдвигают вождей, которые не только решают бытовые проблемы племени, но и воюют за плодородные земли, торговые пути и просто ради грабежа. Среди множества культов главной духовной ценностью, их идолом, предметом культового поклонения становится Сила. Искусством общения завоевателя с завоёванным становится письмо— приказы, договора и обязательства зафиксированные словами-символами на носителе, которые можно передать с гонцом и сохранить во времени. Появляются ремёсла и первые деньги, как эквивалент обмена. Поклонение Силе формирует свою картину мира, своё Я, своё место в этом мире. Ощущением им своего времени можно назвать Страх.
Железный эон (2132 г. до н.э. — 614 г. н.э.), Сила рождает Власть. Племена, народы ведут кровопролитные войны, истребляя друг друга, результатом этих войн является появление сильных империй и государств, цель которых защитить подданных от истребления, создать условия для развития ремёсел и торговли. Появляются законы, как символьная матрица, регламентирующая отношения между подданными и их отношения с государством. В недрах эона вызревает, множество культов и религий. Все религии мира считают богами героев победивших Хаос и давших миру смысл и порядок. Бог Авраама единственный, кто своим трудом сотворил свой мир, создал человека по своему образу и подобию и, оценив качество сделанного, сказал: «Хорошо!». Дал законы, где любовь нравственная сила, способная объединить людей. Это дало человеку уверенность в себе и право творить и созидать самому и позволило иудаизму, христианству и исламу, авраамическим религиям, со временем вытеснить остальные верования и религии на значительной части Евразии.
Искусством общения подданных с властью становится закон. Законы отождествляются с порядком. Приобретают большое значение деньги, как символ способный оценить затраченный труд, качество и спрос на товар. Пройдя жестокую школу предыдущего эона, когда толпы племён, их вождей и предводителей, используя силу, проливали моря крови, творили произвол, человек оценил преимущество единоначалия. Поклонение Власти формирует новую картину его мира, которая неизмеримо шире, чем в предыдущем эоне, повышает статус своего Я и своего места в этом мире.
Аграрный эон. (614—1624гг) Раннее христианство было гуманистической религией, в центре которой стоял человек: «Царствие божие внутрь вас есть». Однако после того, как из религии бедных ремесленников и рабов она превратилась в религию правителей Римской империи, христианство стало авторитарной религией, где Бог стал внешней силой, управляющей судьбой человека и требующей от него послушания и поклонения. Церкви стали жилищами Бога, а церковные иерархи раз и навсегда нарисовали свою картину мира, обязательную для всех, где мир конечен, звёзды приклеены к хрустальным сферам, а Солнце вращается вокруг Земли. Это было благое намерение поставить божье творение, человека, в центре мира, чтобы научить его уважать себя и быть с ближними братом во Христе. Это частично удалось, гуманизм, выстраданный предыдущим эоном, получил новое дыхание, были сформированы моральные и нравственные ценности, но поступательное развитие человечества было заморожено на века.
Венецианские купцы ещё в ХIII веке, вопреки религиозным канонам, стали давать деньги в рост, кредиты под проценты, что привело к созданию в Европе нового класса буржуазии, требующего не только братства, но и равенства и свободы. В недрах эона зреет бунт против всесилия церкви, зреет научная мысль и каждый эон рождает своих героев. Джордано Бруно заявляет о бесконечности мира, о бесконечном числе миров и ставит исключительное значение данного мира под сомнение. Трудами Галилея Земля перестала быть центром мира и становится одной из планет, вращающихся вокруг Солнца, а человек и его Земля стали ничтожными пылинками во Вселенной. Бруно сожгли на костре, Галилея заставили отречься от своих убеждений. И это было не только крушение церкви и её иллюзий. Это было и крушение самого человека, в одночасье ставшего бездомным бродягой, затерявшимся в просторах Вселенной. Потерявшим не только свой надёжный дом в центре мироздания, но и Отца Небесного, жившего среди хрустальных сфер, делавшего всех людей братьями, учившего любить и доверять друг другу. Картина мира обогатилась географическими и научными открытиями, Я стало сугубо индивидуальным, а место человека в мире — автономным.
Он встал, дошёл до кромки леса, прошёлся по траве, оценивая её влажность. Трава была ещё мокрой и тетерева ещё не должны были лететь в овсы на кормежку, чтобы не мочить перья. Он пошёл обратно к своей лёжке, чтобы продолжить размышления. Но тут он обратил внимание на клочок бумаги, торчащий из ошейника Стрелки. Надёжно спрятанный между слоями кожи ошейника, край его немного вылез наружу, наверное, когда Стрелка стала обсыхать после росной «бани» и начала чесаться. Он достал, развернул и начал читать. На листке из ученической тетради, чётким каллиграфическим почерком химическим карандашом было написано три слова: «Ты мне нравишься!»
Жизнь, женщины, объективная реальность звали его вернуться назад на грешную землю. Но он уже решил довериться времени и, положив записку в нагрудный карман, усилием воли заставил себя вернуться к своим рассуждениям.
— Индустриальный эон. (1624—1996гг). Географические и научные открытия, индивидуальность и автономность, ничем не ограниченное стремление к прибыли, использование машин все это выглядело как мощный всплеск неведомых, но реальных, сил на бывшем поле чудес. Человек стал переживать мир и самого себя в нем совершенно по-новому. Его наполнила непреодолимая уверенность, что теперь и начинается то Настоящее, для которого все предшествующее было только прологом, что он стоит, наконец, лицом к лицу с действительностью и теперь ему должны открыться все тайны мира, все его энергии, все источники бытия.
Но мир, из которого изъяли Бога, оказался просто природой, а религия, из которой исчез Святой Дух совести и любви, стала просто культурой. Изменился и сам человек. Нет такого человека, у которого не было бы религиозной потребности — потребности в системе ориентации и объекте для служения. И человек, убив в себе Бога, выпустил джинов из кувшина, оказался окружённым идолами – кумирами им же сотворёнными, делом рук человеческих. Идол Сила вооружил его техникой, идол Власть назначил его царём природы, идол Деньги поразил его алчностью, а идол Успех лишил его богоподобной человечности. Но если идолы ещё хоть как-то годятся для системы ориентации, то никак не подходят, чтобы стать объектами для служения. Разум, на который уповали просветители, оказался просто рассудком, охотно прогибающимся перед Силой, Властью, Деньгами и Успехом. Истиной стало то, что считает истинным большинство, потребностью контакта со стадом и страхом оказаться в изоляции. Культура тоже оказалась шлюхой, не способной устоять перед идолами и ей перестали доверять. Идол Успех убил братство, идол Власть — равенство, идол Деньги — свободу, идол Сила добивает природу, тысячи других мелких идолов разорвали, раздробили человеческие души, сделав их мелкими и эгоистическими. Объединившись, эти идолы залили Землю кровью и нечистотами. У каннибалов тоже была своя культура. Когда им хотелось кушать, а кушать было нечего, они выбирали жертву среди сородичей. Но просто сожрать жертву было бы слишком вульгарно, у них ведь тоже свои понятия чести и культурного поведения. Они загоняли жертву на пальму, водили вокруг пальмы хороводы, трясли её, пока «плод» не созреет и не упадёт. Тогда они говорили: «Кокос упал», «Кушать подано», «Танцуют все» и бал продолжался. Так же поступает и современная цивилизация, современная культура, из которых изгнаны Бог и заповедь «возлюби ближнего». Только вместо человека на пальме сидит человечество, а «Танцуют все». И не только идолы, но и банкиры их создавшие.
Гуманизм, от слова гумус — земля, существовал пока рабочий твёрдо стоял на земле и имел дело с конечным продуктом, кончился, когда Форд, оторвав рабочих от земли и конечного продукта, усадил их за конвейер, а оператор стал манипулятором невидимых потоков энергий и реагентов. Лишённый своего Я, обезличенный индивид, брошенный и одинокий, стал массой безоговорочно потребляющей продукцию массового производства и массовой культуры. Три дамокловых меча смертельной опасности повисли над человечеством: меч смерти в термоядерной войне, меч экологической гибели и меч эгоизации людей, их нравственного вырождения. Эти мечи были выкованы идолами нынешней цивилизации сформировавшими её промышленно-техническую базу, тип поселения — нынешний город. Само положение человека в укладе массовой цивилизации, где индивидуальный, автономный, одинокий человек раздроблен на мозаику враждующих желаний, запросов и склонностей, где души ближних больше соперничают, чем живут в согласии.
Информационный эон. (1996—2132гг.). Стало очевидным, что культура неверно видит человека не только в частностях, но и в самой сути. Фундаментальные цели человеческого существования: быть независимым и творческим, любить и мыслить остались прежними, но оказались деформированы реалиями предыдущего эона.
В повиновении идолу Власть, анонимной власти, сильному государству человек избегает чувства одиночества и ограниченности. Капитулируя перед Властью он теряет независимость и цельность как индивид, становится «массой», но обретает чувство сопричастности и защищенности, становясь как бы частью высшей силы внушающей ему благоговение.
Быть творческим значит быть свободным. Но идол Деньги и его символы, золотые слитки и монеты, в условиях современной экономики, имеют способность собираться в одних руках частных или государственных, которые противостоят остальному человечеству. Их богатство покупает им свободу и творчество человека и отдаёт их на потеху идолам.
Служа идолу Успех человек теряет основополагающие жизненные ценности — любовь, истину, справедливость, нежность, милосердие и другие и, даже исповедуя эти идеалы, он к ним не стремиться. Обедняя себя и человечество в целом, лишает его радости и смысла существования. А в союзе с другими идолами, постоянно ставит мир на грань гибели.
Идол Сила, ежегодно выбрасывая из недр Земли сотни миллиардов тонн ископаемых, засоряет ими предельно тонкий и хрупкий слой биосферы, разжигает войны, взрывает города бомбами, сжигает джунгли напалмом и под символами демократии, прогресса и научно -технической революции гонит человечество к краю бездны, не давая времени на осмысление ситуации.
Власть, сила, деньги, успех всё это было и раньше, присутствовало в жизни человека, но было ограничено, освящалось и контролировалось Богом. Отвергнув Бога, мы выпустили джинов на свободу и они стали идолами — всесильной Властью, всевластной Силой, денежным Успехом, и успешными Деньгами, не контролируемыми и неуправляемыми, разрушающими, а не созидающими. К ним добавилось Государство всесильное и всевластное, безликое и анонимное с калейдоскопом чиновников и правителей, требующее повиновения и поклонения, несущее коррупцию и злоупотребление властью, исключающее из обихода граждан свободу, любовь и справедливость. Ветхий Завет говорит об отношении Бога к Государству. Как только поклонение евреев этому идолу становилось чрезмерным, то государство разрушалось, а народ отправлялся в изгнание, очищаясь там от этой скверны. Этот пример и слова из Евангелия: «Что пользы человеку, если он приобретет весь мир, но потеряет душу свою?» звучат как реквием по изменившим себе, потерявшим любовь и совесть. А как только любовь исчезала, ведь только она, сила объединяющая людей, могла совладать с хаосом, душа народа терялась, и хаос довершал разрушение.
Сам человек, как и всё в этом меняющемся мире, тоже случайный хаотический процесс, общающийся с Хаосом только посредством мгновения настоящего и ограниченный временем бытия. «Случайная флуктуация в океане Хаоса», как сказал бы Лев. И в этом его родство со всем окружающим миром. Всесильные Хаос и Случай творят произвол, разрушая всё косное и застывшее. «Если ничего не делать, то ничто и получится»! Но хаос, ценя стремление человека выжить, стремление к знаниям, к жизни, к сородичам, в процессе эволюции дал ему разум, память, воображение, подсознательный опыт миллионов лет эволюции и сознательный опыт прожитых лет. Дал время, место бытия, современников, сверстников, близких, их любовь и ответственность за них. Дал ему свободу выбора, чтобы, руководствуясь разумом, волей и мужеством, противостоять натиску Случая. Любовь, как зависимость от стада, всегда присутствовала в сознании людей, и по мере роста самосознания человека, приобрела индивидуальный характер, но всегда это было чувство, объединяющее людей, позволяющее им преодолевать все вызовы времени, хаоса и случая. Но само это чувство не может существовать в одиночестве, ему нужен объект любви.
Вначале было Слово! И вместе со словами-символами, появились символы более высокого порядка — образы, рисующие его картину мира. Его Я, его место в этом мире, его зависимость от внешних сил, его удивление, его ответственность, его привязанности, его любовь, сделавшие его человеком. У современного человека этих образов-символов в тысячи раз больше, чем словарный запас. Знамёна, герои, боги, идолы — всё это лишь символы, рождённые из слов. Даже танец это песня, спетая на языке символов. История, как и жизнь человека, пишется символами. Они формируют цели и идеалы, а люди всегда именно такие, в какие идеалы они верят, и какие цели они ставят. Формируют духовные ценности, образ жизни, образ мышления, образ поведения и психофизиологические комплексы — привычки, характер, ту единственность и неповторимость человеческой индивидуальности и сущности, которая не зависит от обстоятельств, и отстаивать которую обязанность человека. Но человек не вещь в себе. Поставленный идолопоклонством перед идолами индустриального эона, враждебными истине, любви и справедливости, признающими только погоню за удовольствиями, он поставлен перед выбором или исчезнуть или раствориться «в массе». Но в его душе ещё теплится вера в то, что, будучи однажды доставленным, в этот лучший из миров Богом в самом себе, с единственной обязанностью любить ближнего своего, он не может быть подмененным или вытесненным «массой». Ибо как только он растворится в массе, любовь исчезнет, и наступивший хаос довершит разрушение. Значит, возникает потребность в высшей силе, способной защитить человека от произвола идолов, в объекте для поклонения и служения. И это значит, что надо загнать этих выпущенных человеком джинов снова в кувшин? Отвергнуть власть созданных руками человека идолов, поставить их под контроль общества? Вернуть Бога на небеса ради жизни и радости, любви и справедливости, свободы и созидания? Ради сохранения человеческой индивидуальности и сущности? И что такое Бог?
Все боги мира это герои, победившие Хаос, давшие миру закон и порядок, и они ушли, оставив мир трудолюбивому богу Авраама, который не побеждал Хаос, а, как истинный еврей, в силу своего понимания и возможностей только его немного упорядочил. Этот бог, явившийся Моисею в пламени, называл себя Сущим и Безымянным. Он мог назвать себя безликим, безмерным, безграничным, ибо всё это был один и тот же вездесущий, бессмертный, беспредельный, бесконечный Хаос — единственный всесильный бог в этом мире. И с ним не надо воевать — никто не может победить необъятное. Он всесилен и бесконечен и подобен горизонту, миражу манящему и загадочному, а воевать с горизонтом — значит искать новые миражи. Мы пришли в Его мир и с ним надо дружить, познавать Его законы и общаться с ним по Его законам, любить Его, как он любит нас, как он хранит нас, так зависящих от Случая, всю свою жизнь, каждое своё мгновение блуждающих в лабиринтах бытия. Его любовь, вера в него, его религия должна развивать разум человека, чтобы он мог понять себя, свое отношение к другим людям и свое место во Вселенной. Он должен с любовью относиться к окружающим и окружающему. Ведь требование «Люби ближнего твоего, как самого себя» является ещё и важнейшей нормой жизни, здоровья общества и человека. Нарушение его — главная причина несчастий и умственных болезней. На что бы ни жаловался невротик, какие бы ни проявлял симптомы — все они проистекают из его неспособности любить, если любовью обозначить доверие, способность испытывать чувства заботы, ответственности, уважения и понимания в отношении других людей. И, если в нем нет любви — он лишь пустая оболочка, даже если он сосредоточил в своих руках всю власть, всю силу, всё золото мира. Как сказал Альберт Эйнштейн: «Мы живем для других людей — и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье».
Человек должен понимать различие между добром и злом, должен научиться внимать голосу совести и следовать ему. Ведь совесть, сестра любви, — хранитель нашей цельности, внутренний голос самого человека, призывающий обратить внимание на свой поступок, на себя, на ту грань, за которой ему грозит опасность утраты самого себя, потери своего лица, своей любви, опасность совершить грех и, прежде всего в отношении себя, а не бога. Осознав в себе своё божественное Я, Богочеловека, развивать в себе удивление и радость жизни, способность любви к другим, как к себе самому, чувствовать единство всех живых существ и через это обретать радость, смирение и братскую любовь. Обладать знаниями, работать, быть профессионалом, иметь волю, мужество, основополагающие принципы, чтобы, преодолевая сопротивление Случая, стремиться к постижению истины, сообразуясь со своей ограниченностью и своими возможностями. Религиозный опыт в этой религии Хаоса — иметь разум, волю и мужество осознанного ограничения своего эгоизма, индивидуализма, а иногда и даже свободы, для противостояния агрессии стада и печали одиночества, для защиты своих принципов и своей любви. Его картина мира, — переживание единства со всем, основанное на родстве человека с миром, постигаемым мыслью и любовью. Человеческая реальность, стоящая за концепцией любви к богу, есть способность любить созидательно, без жадности, повиновения и господства, любить всей полнотой души, подобно тому, как божья любовь есть символ любви, исполненной силы, а не слабости. И задача человека, взяв любовь за основу взрастить в себе бога Любовь, способного вернуть нам вновь братскую любовь, объединить нас для сосуществования с Хаосом, противостояния Случаю, идолам. Взрастить своё Царствие Божие внутри себя для достижения величайшей силы, а не величайшего бессилия, как в современных религиях. В этой религии бог — должен быть образом высшей человеческой самостоятельности, символом того, чем человек потенциально является или каким он должен быть. Его добродетелью должна стать самореализация, а не послушание, справедливостью — правда строящаяся на законе, а не беззаконии, верой — достоверность убеждения основанного на опыте, а не на бездумном принятии чужих суждений. Активностью — гражданская позиция созидания добра и противостояния злу, наполненная стремлением к истине, терпением и терпимостью, свободой и гражданской ответственностью, братской любовью и радостью. Его язык общения с Хаосом — наука. Наука как искусство передачи накопленных знаний новым поколениям, открытия новых законов Мироздания, позволяющих говорить с Хаосом на понятном ему языке формул и уравнений. И никакой агрессии! Никаких ложных ценностей и слов безумия. Истинно только то, что можно подтвердить экспериментом. Не надо ничего завоёвывать или отвоёвывать. Хаос любит нас, мы его дети. Только он, Всесильный и Всемогущий, вдохнувший в нас разум, волю и мужество, давший нам любовь и свободу выбора, может защитить нас от беспредела идолов и коварства Случая.
Бионический эон. (2132—2183гг.) Приход эры хомокиберов. Конец истории.
История кончилась, и пора было приниматься за охоту. Они вернулись на нескошенные овсы. Егор шёл по краю поля, а Стрелка рыскала среди посевов. И сразу же, на краю поля и леса она сделала стойку. Егор взвёл курки и с ружьём наизготовку, осторожно приблизился к ней. С громким резким треском хлопающих крыльев, вызывающих некоторую оторопь, взлетела старая тетёрка, матка. Стрелять матку запрещалось всеми писанными и неписанными законами, и Егор едва сдержал свой палец на курке. Но матка эти законы не читала, и камнем упала вниз и, притворившись раненой, стала бегать среди овса, привлекая внимание собаки, самоотверженно уводя её от затаившегося выводка. Стрелка, поддалась на провокацию и бросилась к ней, но Егор свистом позвал её назад и она, поняв свою оплошность, стала искать затаившийся выводок. И вскоре она его учуяла и сделала стойку, но тетеревята тоже её учуяли, и овес зашевелился, они стали разбегаться. Наконец, один из них, решив, что он уже убежал на безопасное расстояние, взлетел, чтобы укрыться в крепи. Чтобы нечаянно не ранить собаку, Егор его отпустил на безопасное расстояние и нажал курок. Раздался грохот выстрела, и тетерев упал вниз. Стрелка быстро его нашла и, горя охотничьим азартом, радостно улыбаясь и виляя хвостом, принесла ему его первую добычу. Егор взял добычу, похвалил Стрелку, поощрив её заготовленным ранее кусочком мяса. Радости и счастью собаки не было предела. Это был, довольно крупный петушок, с уже сформировавшейся лирой хвоста. Вскоре он должен был покинуть мать, примкнуть к чисто мужской компании, сидеть на вершинах берёз, слушать песни ветра и нескончаемые легенды самцов чернышей, и самому бубнить для них выученные когда-то в детстве стишки. Но не сложилось, извини! Он привязал добычу к поясу, они пошли по краю поля и добыли ещё четыре тетерева. Пора было возвращаться на пасеку.
Там он общипал, почистил тетеревов и, оставив одного из них, пообещав деду вернуться, пошёл домой, чтобы отнести добычу и положить её на ледник. Отца дома не было, мать и Лиза обрадовались ему, и они проговорили до позднего вечера, пока не пришёл отец. Они поужинали вместе и Егор, забрав велосипед, вернулся на пасеку. Поднявшись в свою «светёлку», при свете фонаря, он написал письмо Инне, полное нежности и любви, достоинства и надежды, без отчаяния и страдания, которыми были переполнены разорванные им письма. Он ощущал её уже не как рану, разорвавшую ему сердце, а как благодарность за подаренное ему чувство любви, счастье, давшее ему опору и силу для движения вперёд. Он запечатал конверт и вспомнил о записке взятой им из ошейника пса. Спустился вниз, разыскал куртку и, взяв записку, поднялся наверх. Он долго смотрел на неё, как будто не знал, что это такое. Предложение деда изваять ему самому свою Галатею, было интересным и заманчивым, но, что будет, когда Галатея вырастет, оживёт, когда застучит её сердце, когда её губы станут алыми, а бёдра жаркими? В ней чувствовалась добротная основа, чистый каррарский мрамор, но он, как скульптор, должен будет убрать всё лишнее, чтобы из бесформенной глыбы получилась его, и только его, прекрасная Галатея. Чем он может заполнить её душу, чтобы рядом с ним оказался надёжный верный друг, его опора и сила для движения вперёд, его любовь, ставшая частью его самого, которой он должен будет внушить свои понятия величия и добродетели для будущего будущих детей? Надо будет думать. А пока надо оценить, как ей было не просто первой сделать шаг ему навстречу. Он взял записку, развернул, прочитал её и на обратной стороне написал: «Ты мне нравишься тоже !»
Утром он проснулся поздно, выйдя на крыльцо, некоторое время наблюдал издали, как дед, раскрыв улей, окружённый живым облаком гневно гудящих пчёл, переселял их в новый улей. Стрелка, привязанная в безопасном месте, вдали от возбуждённых пчёл была уже сыта. Он поел сам, собрал себе провиант в дорогу, косточки для Стрелки, отвязал Стрелку, и они снова отправились на охоту.
Они ходили вдоль полей, но безрезультатно. Тетеревов год от года, становилось всё меньше и меньше, и это обнищание природы, происходящее у него на глазах, вернуло его к вопросу прошлой ночи: Какой мир он оставит будущим детям?
Сама природа, ещё боготворимая на заре индустриального эона, материальная по своей сути, стала заложницей человеческих идолов Сила, Власть, Деньги, Успех, вооруживших человека исполинской мощью, превративших природу в безропотную служанку духовно нищего человека, потерявшего любовь и ответственность перед богом, природой, обществом. Сами по себе сила, власть, деньги, успех всегда присутствуют в жизни человека, общества, и носят созидательный характер, пока они находятся под контролем человека и не занимают в его душе места больше, чем любовь. Но они становятся страшными разрушительными идолами Сила, Власть, Деньги, Успех, когда они разрастаются до чудовищных размеров, убивая в его душе, в душе народа, любовь и все остальные чувства. И, неизбежно, они выводят на передовые рубежи своих людей или группу лиц, обслуживающих Силу, Власть, Деньги, Успех, делающих их своими идолами, наделяя своих приверженцев неограниченной технической и финансовой мощью, превращающих всех остальных людей в бездуховную, бессильную, безвластную, безденежную массу. Их мощь это мощь идолов. В современном мире мощь идолов будет только возрастать, поскольку это сейчас называется прогрессом, будет возрастать и духовное обнищание человека. И если этому не противодействовать, то человечество должно исчезнуть, как плесень, которая покрыла Землю и сама себя съела.
Стрелка сделала стойку, но Егор, занятый своими мыслями, этого даже не заметил и распугал дичь.
— Но, что он, ничтожный, может сделать один, чтобы предотвратить катастрофу. Проповедовать Любовь, как единственный вариант спасения? Но был уже один, который тоже проповедовал Любовь, и за это его распяли фарисеи. Проповедовать Любовь современным фарисеям, адептам идолов, это всё равно, что сыпать бисер перед свиньями, а конец известен. Быть распятым не страшно! Страшно то, что это жертва будет впустую. На кого можно опереться в этом мире? Америка? Современная Америка это цитадель идолов. В городе Жёлтого Дьявола можно только болтать о свободе, правах человека, демократии, но реально там их быть не может. Легенда о Москве, как о третьем Риме? Но русский народ аморфен и сыпуч, как песок, лишён глубины мысли, погряз в мелочах и самомнении, ленив и не любопытен, и вряд ли ему, что-нибудь хоть лаской, хоть таской внушить можно. Почему? Почему имея такие огромные пространства, трудолюбивое талантливое население, такие неисчерпаемые ресурсы, такие возможности, Россия постоянно заимствует чужие идеи, проигрывает Европе своё духовное пространство, и не способна дать своему народу достойные его нормы жизни?
Суровые климатические условия? Столетия гнёта самодержавия, сменившиеся гнётом большевиков? Слом культуры, вызванный революцией и массовым переселением безграмотных крестьян в города? Все страны проходили через войны, революции, кризисы. И Финляндия, которая севернее нас, которая была частью российской империи, вполне успешная страна.
Православие? В современном мире успешны иудеи и протестанты, предпочитающие Ветхий Завет и личную ответственность перед богом. Религиозный Раскол XVII века, разделил русский народ на принявших диктат церкви и государства, рабство и нищету, церковь и кабак, дегенеративную экономику, где государственная монополия на производство алкоголя и спаивание народа источник денежных доходов государства. А пьянство, порождающее множество грехов и кающихся грешников, источник доходов церкви. И раскольников-староверов, отвергнувших диктат властей, отстаивавших своё человеческое достоинство, право на частную жизнь, на своего бога, на свой выбор быть свободными людьми. То, что сделало успешным современный протестантизм. И Раскол, пожалуй, ключевой момент русской истории.
Предательство русской интеллигенции, считающей народ настолько глупым, что его надо насильно тащить к счастью? Спасибо, притащили! Интеллигенции, заражённой западным либерализмом, и до сих пор не понявшей, что, там, на Западе, либералы и консерваторы это два здоровых крыла здорового государства. Где либералы, свободные в своём выборе, патриоты своей страны, смотрят далеко вперёд, работают на её будущее. А консерваторы следят за тем, чтобы смотрящие вперёд шагали широко и свободно, но так, чтобы штаны не порвали, не разрушили свою среду обитания, те ценности и традиции, которые связывают народ воедино и делают государство успешным государством. И, сражаясь насмерть в стенах парламента в парламентских выражениях, вместе они творят законы, цель которых — созидание. А цель нашей интеллигенции, наших либералов всегда была пошла и бессмысленна: дразнить власть и множить пустоту.
Семантика? Мы считаем, что управляем словами, но это не так. Слова управляют нами. Поэтому европейские языки с четырнадцатого века гладко выбриты «бритвой Оккама», применительно к языку гласящей: «больше смысла, меньше слов». В противовес русскому языку они содержат минимум словесного мусора и бранных слов, оскорбляющих слух, унижающих честь и достоинство человека, делающие его мозги аморфными, а народ ленивым и не любопытным. О силе и мощи семантики, чёткого определения и правильного набора слов, говорят факты: создаётся среда и культура общения, как фактор развития, сохраняются неизменные правила игры, формируется дух созидания. Оказалось, что при бережном отношении к языку можно всего из четырёх союзов: «И», «ИЛИ», «ЕСЛИ» и «НЕ» и двух цифр «0» и «1» разработать Булеву алгебру, писать алгоритмы, создать науку кибернетику, множество языков программирования, новые отрасли промышленности, роботизировать промышленность. Изменить мир. При неуважении же к языку, даже если он великий и могучий, интеллект выше слова из трёх букв не поднимается. На все вызовы времени он отвечает: «хусим». И безродный калека Хусим калечит души подростков, судьбы граждан и страны, во все времена рулит мозгами, людьми, страной. Создаётся культура разобщения. Каждый раздолбай, взобравшийся на Олимп власти, считает своим долгом менять историю, менять правила игры, оставляя после себя разобщённую среду, дух разгильдяйства и разруху.
Принадлежность к женской цивилизации? Действительно, воспитание детей мы отдали женщинам. И сколько бы мы ни матерились, сколько бы ни пили водки, как бы ни махали кулаками и шашками, как бы ни надували щёки, мужчинами нас делает только то, что мы можем сказать женщине. Как говорила Инна, ссылаясь на Руссо: «Люди всегда будут такими, какими делают их женщины; поэтому, если вы хотите, чтобы были великие и добродетельные люди, внушите женщинам, что такое величие и добродетель». Конечно, женщины, особенно бабушки, любят своих детей и внуков и желают им счастливого будущего. Но лишённые поддержки мужчин, вынужденные не жить, а выживать, погружённые в мелочи быта и эмоции, не знающие, что такое величие и добродетель, что могут дать они своим детям и внукам? И дети вырастают подверженные мелочным эмоциям, лишённые гражданского мужества и социальной ответственности, с мировоззрением не далеко ушедшим от архаичного мировоззрения своих любимых бабушек.
— Что такое величие и добродетель? – Спросил он Стрелку, на морде у которой было написано её возмущение его отношением к охоте, но она этого тоже не знала, и виновато опустила свои умные глаза. – «Никониане» и «табашники», в преддверии европеизации, предавшие анафеме свою историю, что они могли знать о величии и добродетели? Русская элита, презирающая свой народ, что она могла знать о величии и добродетели? Пролетарии, разрушившие этот мир лжи и насилия, что они знают о величии и добродетели? Европа это знала и знает. Но вряд ли, кто из нас ответит на этот вопрос. Что позволило, в своё время, маркизу де Кюстин заявить: «Россия – страна фасадов», где есть только видимость, но нет главного – жизни. Нет принципов, идеалов, служения величию и добродетели.
«Кругом одно предательство» — записал в своём дневнике Николай II в феврале 1917 г. Да, самодержец, но скромный и вежливый человек, при нём впервые стали оживать фасады, Россия воспряла, культура, экономика и демография круто взлетели вверх. Он мог сделать Россию ведущей державой мира. Но вся «Святая Русь», со священным трепетом безмолвно наблюдала, как святотатцы убивали царей, рушили золотые купола храмов. Готовые умереть за Сталина, мы аплодировали, когда распинали его память. Да, тиран, но только так он провёл Россию по краю пропасти. Нет принципов и идеалов, нет воли и мужества, желания и умения договариваться, кругом одни фасады, среди которых по-прежнему народ безмолвствует. А, что ему сказать болезному, если он не знает, что такое величие и добродетель, и некому ему это объяснить. «Кругом одно предательство».
«Не нравился мне век, и люди в нём!» — как говорил Гамлет, принц датский.
Стрелка снова сделала стойку. Егор поднял ружье, но было уже поздно, косачи уже взлетели, и он палил им вслед, в белый свет, как в копеечку. Стрелка не смогла скрыть своего возмущения.
Назревал собачий бунт. И Егор вынужден был прервать свои рассуждения и заняться охотой. Тем, ради чего возмущённая Стрелка, была вынуждена покинуть свою добротную будку, своих добрых хозяев. И, собрав себя, он занялся охотой и, когда собака снова сделала стойку, обнаружив выводок, он добыл первого косача. Затем и второго. И был прощён. А, когда они присели на травку под берёзой пообедать, и Стрелка была поощрена за службу парой вкусных косточек, она полностью вернула ему свою любовь и доверие. Но после обеда, когда Егор снова занялся своими рассуждениями, и продолжил зевать и мазать, она опять поменяла своё мнение о нём. А Егор думал:
— Нравится, не нравится? Но это мой век, моё время, мои современники. Других не будет. И людей плохих, я почти не встречал. Как говорила Инна: страна у нас хорошая, а государство нет. И это моя страна, моё отечество, а его, как и родителей, не выбирают. И здесь мне искать свою радость, ставить цели, добиваться успеха. И, значит, менять мир вокруг себя! Как? Он почувствовал себя на перепутье трёх дорог. Три дороги, три женщины, три судьбы!
— Елена! Он, конечно, найдёт нужные слова, чтобы вернуть мир своей душе и сохранить её любовь и доверие. Это будет ложь, но это будет ложь во благо. Благо в том, что он сделает то, о чём он мечтал ещё пару месяцев назад, придёт к Виктору Марковичу, отрешится от проблем человечества, спрячется в лаборатории, и будет служить науке в одной из самых востребованных её разделов. Воевать с Хаосом клещами логики и опыта вырывать у него неведомые секреты Мироздания, двигать прогресс, а, значит, служить идолам и стремить мир к гибели. Сам по себе прогресс, конечно, вещь полезная, пока он служит делу любви объединяющей человечество. Но уже сейчас становится ясным, что он служит Силе, Власти, Деньгам и Успеху частных лиц, узкой группы лиц, или государства, ставших всесильными, всевластными бесконтрольными идолами, на пути к успеху, сосредоточившими в себе всю силу, всю власть, все деньги мира, но лишённым опыта совести, любви и ответственности. Как результат такого прогресса исчезнут пчёлы, замолчат птицы, запустеют поля. Каменные джунгли городов станут безлюдными, разрушится хрупкий слой биосферы. И человечество, как плесень, сожравшая себя, должно будет исчезнуть. И победителей не будет!
Они ходили уже целый час. И всё это время, занятый своими мыслями, он был никудышный охотник. Собака добросовестно выполняла свою работу, а он всегда опаздывал и стрелял впустую. Стрелке это надоело, надоело и то, что он не обращает внимание на её негодование, и она стала нехотя уходить в овсы, нехотя вела поиск и больше времени находилась рядом с ним, пытаясь отвлечь его от, как ей казалось, грустных мыслей.
— Инна! Его друг, его единомышленник. Опираясь на её любовь и поддержку, он не будет прятаться в лаборатории, воевать с Хаосом, служить прогрессу и стремить мир к гибели. Он найдёт свою аудиторию, станет преподавателем, публичным лицом, помимо преподавательской работы, занятым общественной деятельностью. Не конфликтуя с властью, будет работать «на осадок», сея семена личной свободы, воли и мужества, братской любви и гражданской ответственности, не позволяющим идолам, подчинить себе прогресс, стремить мир к гибели. Строить мир так, чтобы сила, власть, деньги и успех целенаправленно и добросовестно работали на прогресс, плоды которого не присваивались бы кучкой проходимцев, сделавших Силу, Власть, Деньги, Успех, своими идолами, а принадлежали бы всему обществу. И бог Любовь, заповеди Нового Лотоса будут положены в основу его деятельности познания законов Хаоса и сопротивления Случаю. «Ты юности прекрасную мечту, Не разменяй на мерзости порока. Храни её святую чистоту, Как чистоту судьбы истока!». И Инна его верный и преданный друг, и соратник на благородном пути преобразования общества.
Стрелка, устав от бездействия и, чтобы заставить охотника, наконец, заняться охотой, решила перейти на новый способ охоты. По краю поля она убегала вперёд метров на сто, заходила в овсы и, рыская там, гнала дичь на Егора. Тетерева убегали от неё, но, обнаружив впереди охотника, взлетали перед ним, с таким шумом, что могли разбудить и мёртвого. Охотник и, правда, вздрогнул, очнулся от своих мыслей, похвалил Стрелку за сообразительность, и начал охотиться. Так они добыли ещё два косача. Но потом он опять ушёл в себя.
— Ульяна! Он почувствовал в душе тепло родительского дома. Воспитанные в одинаковой среде, в уважении к прошлому, в радостном восприятии настоящего, в стремлении к будущему, основанному на единстве труда и знаний, слова и дела, они уже должны иметь общие духовные ценности связующие их. Красивая, умная, здоровая девушка, в которой дед уже увидел красивую, умную, надёжную женщину. Крепкий, надёжный стержень всей семьи. А будущая семья и будущая работа главные факторы в его системе ценностей, и они должны быть любимыми, чтобы дарить радость ему и счастье его близким. А эту любовь, уверенность и силу может дать только женщина, надёжный стержень всей семьи. Молодая? Так надо довериться времени и ждать. У времени есть одна удивительная особенность — оно быстро проходит. Поэтому его нельзя терять.
Охота не ладилась, и, свистнув Стрелку, он похвалил, приласкал собаку, заложил ей в ошейник записку, и они направились домой.
Уже на подходе к пасеке, выйдя на дорогу, Егор поставил собаку в направлении её дома и приказал: «Домой!» И, оглянувшись на прощание, собака поспешила домой.
На пасеке дед увидел его без собаки и, хитро улыбнувшись, спросил:
— Отохотился? А поводок то, кто отвезёт?
— Завтра и отвезу. Я видел у Филофея резные ставни и наличники для окон, а мне нужны узоры для облицовки сруба на роднике. Так, что завтра и съезжу.
— Узоры резать не простое дело и инструмент особый нужен. Так, что ездить тебе туда, не переездить.
— Пока время есть.
— Ну, тогда вперёд, селезень мой залётный! Смотри, не залети окончательно. — Улыбнулся дед.
Он взял у Егора тетеревов общипал, и, почистив, обсыпал их тушки зерном пшеницы и обернул крапивой для лучшей сохранности.
Рано утром, прихватив парочку косачей и эскиз сруба родника, оседлав велосипед, Егор покатил к Филофею. Когда он въехал в деревню, он увидел Ульяну, черпающую воду из деревенского колодца. Он слез с велосипеда, издали полюбовался её стройной девичьей фигурой, незаметно подошёл к ней, когда она снимала наполненное ведро с цепи, и сказал:
— Напой, красавица, ключевой водицей странника.
Она обернулась. Глаза её сверкнули удивлённо и радостно, от неожиданности она отпустила ведро и оно, разматывая цепь, стремительно полетело вниз. Ручка ворота яростно закрутилась так, что Егор едва успел увернуться от неё и уронил велосипед. Потом они долго смеялись то ли с перепугу, то ли с радости и Егор, повесив на коромысло вёдра, с шутками и прибаутками понёс их по улице домой, а она, по-детски радостно смеясь грудным смехом, медленно ехала рядом с ним на его велосипеде. Стрелка обрадовалась их появлению, а Филофей был удивлён.
— Мир вашему дому! Я привёз вам поводок! — поздоровался с ним Егор.
— Мир вашему дому! Так не к спеху же.
Егор объяснил ему, что ему нужны рисунки узоров, которыми он хочет украсить облицовку родника у покоса и изготовить саму облицовку. Сама идея хозяину понравилась, но он возразил:
— Так это же не просто.
— А я ученик способный! И учитель, кажется, подходящий. И время пока у меня есть. — Возразил ему Егор.
И Филофей, стряхнув с бороды стружки, принёс, выполненные на плотной бумаге, заготовки узоров, трафареты с орнаментами, и они склонились над ними, выбирая подходящий рисунок.
Уля, взяв тетеревов, ушла на кухню, а мужчины остались под навесом. Потом Филофей принёс ящик для инструмента, где лежали рубанки и рубаночки, киянки и кияночки, разного вида и размеров пилки и стамески. Они выбрали плаху, подходящую по ширине, не сухую и с минимумом сучков, и Егор начал пилить и строгать доски, а Филофей вернулся к своей работе. Уля подходила, с видом знатока смотрела на его старания, но с советами не лезла, и он был благодарен ей за это. И, когда он, разгорячённый работой, напилил, отстрогал доски для облицовки сруба и собрал крышку родника, она пригласила их обедать. Хотя Егор привёз собой, как в прошлый раз, свою посуду, стол был накрыт на троих, и это о многом говорило. Горячее жаркое, из тетёрки со свежим картофелем, луком и зеленью, томившееся в большом чугунке на печке, источало отменный аромат. Домашний чёрный хлеб с кориандром был свеж и душист. Прохладный вкусный квас горчил ягодой рябины. Всё в этом доме было чисто, основательно и добротно и всё говорило о добросердечных отношениях в семье. И это нравилось Егору.
После обеда они нанесли рисунок будущего барельефа на доску, а Филофей, познакомив его с инструментом и, показав как им надо работать, вернулся к своей работе, а Егор, то и дело, меняя резцы, стамески и кияночки, продолжил работу, кропотливо, как скульптор, удаляя с доски всё лишнее дерево, стал вырезать рельефный узор. И эта работа скульптора увлекла его, он как бы не замечал Ульяну, односложно отвечая на все её вопросы, лишь к замечаниям учителя был внимателен. И первый блин, хотя и был полон сколов и огрехов, но и не был комом. Он учился, ведь этот узор надо было повторить ещё на трёх досках. Это продолжалось неопределённо долго, пока с поля не вернулась мать и семья села ужинать. Пригласили и его, он поблагодарил, но ужинать не стал, а сел на велосипед и уехал. Назавтра рано утром он был на месте. Вчерашний опыт пошел ему на пользу и работал он уверенно и быстро. Филофей похвалил ученика, но ученик и без похвалы работал быстро и раскованно, творил так, чтобы ему самому нравилось.
Уля всё своё свободное от кухни время проводила рядом с ним. Они уже знали, что нравятся друг другу, и она, не стесняясь его, рассказывала ему о себе, о своих успехах в школе, о своих мечтах учиться дальше. Он, не отвлекаясь от работы, тоже рассказывал о себе, о своих увлечениях, о своей учёбе. Её удивляла способность Егора быстро и толково находить ответы на все встающие перед ней вопросы и, узнав, что ему скоро уезжать, она опечалилась, и попросила разрешения писать ему, если у неё возникнут какие-нибудь новые вопросы.
К вечеру доски облицовки и крышка были готовы, и они собрали из них под навесом макет родника. Филофей принёс шарниры и морилку, и крышка родника была прикручена к своей доске, а доски окрашены морилкой в красивый светло-коричневый цвет. Егор поблагодарил хозяина за помощь, и дал ему двадцать пять рублей в качестве платы за материал. Филофей был удивлён, но отказываться не стал и, поблагодарив, обещал помогать ему и в будущем, если у него появятся новые добрые дела.
Утром он запряг Воронка и заехал домой, чтобы взять инструмент и гвозди. Лиза, узнав, куда он едет, захотела посмотреть на «Егоркин родник» и поехала вместе с ним. Когда они погрузили доски, Уля тоже попросилась съездить вместе с ними, посмотреть, как будет выглядеть этот «Егоркин родник» на месте. Отец был не против, но с условием, что они довезут её до дома на обратном пути.
Пока девушки гуляли по осеннему лесу, он облицевал родник, очистил его от осенней падающей листвы, прикрыл крышкой и, отступив на край площадки, осмотрел своё детище, и сказал «Хорошо»!
«Хорошо!» сказали и девушки, вернувшись из лесу. Но пора было возвращаться.
***
Он сел в автобус. Путь предстоял довольно долгий, поэтому он устроился удобнее и огляделся. Внимание его привлекла молодая красавица, мать с тремя детьми. Они занимали два места на одном сидении, мать держала на руках младенца, завёрнутого в пелёнки, а двое мальчиков погодков трёх и четырёх лет сидели по обе стороны от неё, плотно прижавшись к матери. Один держал в руках добротно сделанный деревянный автомобиль, а другой такой же танк со сломанной пушкой. Им вчетвером было тесно на двух местах и Егор пригласил «танкиста» сесть рядом с ним на пустое сидение, но тот только теснее прижался к матери. Егор с удовольствием рассматривал семейство. Молодая, ухоженная, в не богатой, но чистой и опрятной одежде, мать была красива и привлекательна тем, что излучала счастье и радость, и чувствовалось, что она любит и любима. Он любовался её смуглой гладкой кожей, глубиной глаз полных материнской заботы, разлётом бровей, гордой посадкой головы. Таёжная мадонна — решил он, и пожалел, что он не художник, чтобы запечатлеть мадонну на холсте. Ему было приятно видеть счастливого человека, он любовался ею, её радостью и счастьем, и чувствовал, что тепло исходящее от неё согревает ему душу. Мадонна, на какое то мгновение, уловив его тёплый внимательный взгляд, ответила ему коротким кротким и благодарным взглядом, улыбнулась, краешками губ, как бы поблагодарив за оказанное ей внимание, и снова вернулась к детям. А он, стараясь сохранить в душе тепло и свет, подаренные ему хорошим человеком, вернулся к размышлениям о своих женщинах.
Елена — синица в кулаке, невеста, к которой он едет. Девушка своенравная, не готовая ни в настоящем, ни в будущем составить его счастье, пример которого находился рядом. Их брак, если бы и состоялся, это было бы соревнование по перетягиванию каната, борьба под узким одеялом, где каждый бы старался перетянуть одеяло на себя. А это ему надо? Испытавший потрясение большой жертвенной любви, он уже не был согласен на малое. Быть, как все? И, как все развестись через пару лет! К самопожертвованию ему, семье, детям она не готова, и никогда не будет готова. Счастье мадонны ей недоступно. Виктор Маркович хороший человек, но служит современной науке, а значит безответственным идолам, угрожающим всему миру, а это, значит ему с ним тоже не по пути. И его задача на данный момент, как можно мягче раскрыть кулак и, как птичку синичку с ладони, легко и свободно отпустить Елену на волю. Всё остальное будет ложь и безнравственность.
Инна — журавль в небе. Подарившая мне любовь, потрясение, изменившее для меня мир. Я благодарен ей, как женщине, другу и единомышленнику. Она стала частью меня самого. Но огромные расстояния легли между нами и уже сейчас её образ для меня печален и недоступен, как этот пролетающий в облаках воспоминаний журавлиный клин улетающих журавлей, их печальный крик в печальном осеннем небе. А моя конкретная жизнь это радость моя и счастье моих близких. И, конечно, это будущие дети. Мудрая, добрая, надёжная женщина, но во многая мудрости много печали, и образ мадонны ей тоже недоступен. А я хочу иметь свою мадонну! Или свою Галатею!
— Ульяна! Что-то близкое и родное, и такое маленькое и беззащитное. И неопределённое. Они оба воспитанные в труде, в честности и простоте отношений более подходили друг другу. Молода? Счастливые дети счастливы в своей простоте, основе детского счастья. И люди простые всегда более готовы к счастью и всегда более счастливы, чем люди сложные, имеющие свой внутренний мир, который сложно сочетать с внутренним миром такого же сложного партнёра по браку. Во многая мудрости много печали! Поэтому, если он решил, что Ульяна его будущее счастье, его мадонна, на которую он захочет молиться, то молодость, не испорченность и свежесть её чувств, главные её достоинства. И он должен будет воспитать в ней те чувства и знания, которые бы позволили ей сохранить свежесть своих чувств, простоту отношений и создать счастье взаимопонимания, счастье, основанное на интеллектуальной совместимости их внутренних миров, с учётом обязанностей и предназначения мужчины и женщины. Трудно? Но в этом и счастье скульптора, его радость ваять свою Галатею. Она красива, она уже почти готовая Галатея, осталось только оживить её, наполнить форму внутренним содержанием. Она трудолюбива, жива, любознательна, хорошо учится, мечтает о будущем, она ему нравилась. Но надо помнить слова деда, что пока он сам не созрел, чтобы любить и быть любимым, быть уверенным, что не любить его не возможно, он не должен её никуда увлекать, ничего ей не обещать. Быть строгим и осторожным к своим словам, сохранить бесстрастность и осторожность отношений скульптора с мрамором, стараясь ни словом, ни делом не разжечь раньше времени ни её чувств, ни её надежд, чтобы нечаянно не растоптать её нежную доверившуюся ему душу своими сапогами. Не навреди! И он ощутил азарт и собранность хирурга, готовящегося к сложной операции. Вместе с тем ощутил он и печаль одиночества — он снова остался один! Ни синицы в кулаке, ни журавля в небе, только туманная даль нового горизонта манила его новым призраком радости, счастья и любви. Но такова жизнь! Это его проблемы поиска, его проблемы выбора. До сих пор он шёл вперёд, расширяя свои горизонты познания, теперь его горизонт сузился до простой человеческой слабости ожидания чуда. Но если ничего не делать, то ничто и получится! Он вернулся к своим истокам, к своему народу. Он доверился времени его простоте и его сложности.
«Не нравился мне век, и люди в нём не нравились»? Неправда! Я всегда чувствовал себя частью этого народа, свою связь с ним. Это правда, униженный и закрепощённый, оскорблённый и расколотый народ, чтобы скрыть своё унижение и свою навязанную ему крепостниками и вождями никчёмность, стал заложником у безродного бродяги Хусим, позволяющему ему отмахнуться от безысходности возникающих проблем. Своего рода защита от них, способ сбрасывать накопившийся негатив, простой метод релаксации. Конечно, словесный мусор очень мешает ему приходить к общему мнению, но постоянная мыслительная работа, постоянный поиск здравого смысла среди гор словесного хлама, позволили ему натренировать свой ум, повысили умственные способности и способности в нестандартных ситуациях принимать нестандартные решения. И нет задач, которых он бы не решил. Глубина русской поэзии и литературы тому пример. Безмерность наших границ. Достижения в образовании, науке и технике. Русскоязычные гроссмейстеры непременные чемпионы мира по шахматам. Что недоступно для англоязычных рациональных, гладко выбритых и зажатых.
Словесный мусор делает мозги ленивыми и не любопытными? Это правда! Рациональные, гладко выбритые и зажатые европейцы успешны потому, что, тревожась о своём будущем, умеют слышать друг друга, держат свои задачи под постоянным контролем, решают их своевременно, не доводя их до нестандартной ситуации. Русские же, в силу забитости их мозгов словесным мусором, и проистекающих отсюда не желания и не умения слышать друг друга, ленивости и не любопытности, погрязшие в мелочности и самомнении, любое дело сделают нестандартной ситуацией, чтобы, заплатив высокую цену, его успешно решить. Это разный способ мышления, разная группа крови, и поэтому Европа не доверяет России из-за её непредсказуемости, боится агрессии русских варваров. Но откуда этой агрессии взяться, если мы, разгильдяи, уверенные, что мы надёжно защищены бескрайними просторами своей страны, никогда к войнам не были готовы. Били всех захватчиков на своей территории и только тогда, когда создавалась нестандартная ситуация и мы, уже на грани поражения, под твёрдой рукой, вынуждены были оставлять семантические распри, отказываться от словесного мусора, собираться, и учиться понимать приказы. И побеждать. И это исторический факт. Это крымские ханы неоднократно сжигали Москву, прежде чем усмирённые они стали частью российской империи. Это польские интервенты оккупировали и грабили Москву, прежде чем разгромленные и разделённые поляки были включены в состав России. Это шведские армии гоняли Петра I по российским губерниям, прежде чем научили его военной науке, и были разбиты под Полтавой. Это Наполеон сжёг Москву, прежде чем русские взяли Париж. Это немецкие войска дошли до Сталинграда, прежде, чем под ударами советских войск пал Берлин. Надо оказаться на грани поражения, прежде чем обрести стойкость, про которую Фридрих Великий, в оправдание своего поражения, говорил, что русского солдата мало два раза убить, его надо ещё и уронить.
Велика жизненная стойкость русского человека! Но по-прежнему слаб он перед лживыми голосами сладкоголосых сирен. Потому что, доверчивый, слишком много смыслов находит он в их лживых голосах. И чтобы в мирное время целенаправленно идти к цели и делать страну процветающей, ему надо либо залепив уши воском, чтобы не слышать пения сирен и воплей идола Хусим, следовать за вождями через провалы к катастрофам. Либо почувствовав себя свободным и ответственным за судьбу своей страны, осознать тревогу за своё будущее, освободиться от словесного мусора, научиться думать, анализировать, решать свои задачи самостоятельно и своевременно, связывать воедино слово и дело, знания и умение. Уверенно и смело идти вперёд, не оглядываясь на ложные авторитеты вождей, слыша, и понимая друг друга, делая общее дело чистыми руками.
Все империи мира завоёвывали и грабили колонии во благо титульной нации. Все, кроме российской, которая грабила и истощала свой добрый народ, для развития окраин. И в этом, наверное, виновато православие, наследие веротерпимой и многоплемённой Визангии, тяжкое бремя второго и третьего Рима. Но мы, староверы, все двенадцать поколений были готовы нести это бремя, оставаясь верными России, идее третьего Рима. Но трудно быть русским!
Трудно быть русским? — Спросил он себя — Что это? Жалоба на тяжкое бремя? Вечный стон, поселившийся на русских равнинах? Или это опять семантические дебри, с которыми надо ещё разобраться?
Человек – единственный случайный хаотический процесс, осознавший жизнь, себя, своё время и радость своего бытия. «Главная цель в этой жизни — радость твоя и счастье твоих близких.» — Говорил дед. Любовь и труд – они двигали человеком во все времена. Но счастье русского, в противовес европейскому, основанному на тревоге европейца за своё будущее, почему-то всегда связано с самодовольством, с бездельем, с отсутствием ответственности, с облегчением тяжкого бремени до нуля. Даже столь различные концепции православного Царствия Небесного и безбожного коммунизма задействованы на этих «ценностях». Коммунизм, в моём представлении, связан с больничным покоем, где киберхомы кормят счастливых граждан через кишку, потому что они так разленились, что им и жевать то лень. Но это ложь! Это не так! Потому, что счастье — это радость движения к цели, соучастие в процессе жизни, дающее лишь на одно мгновение ощущение радости победы, но питающее чувство уверенности в себе, верности своей картины мира и стабильности Мироздания.
Трудно орлу, легко и свободно парящему в синеве неба, для того чтобы камнем упасть вниз, добыть добычу и снова легко и свободно парить в синеве. И в этом его счастье. И в этом его радость. Тоскливо и безрадостно орлу, рвущему мясо в клетке зоопарка. Трудно хорошему человеку легко и свободно творящему добро! И в этом его счастье. И в этом его радость. Тоскливо и безрадостно ему, если он лишён возможности дарить тепло и радость людям. Трудно профессионалу легко и свободно творить и созидать, быть нужным и ответственным. Тоскливо и безрадостно ему, если он лишён возможности трудиться, применяя свой ум, знания и опыт.
Трудно любить и быть любимым! Тоскливо и безрадостно человеку, лишённому любви, даже если он успешен и собрал в своих руках всю силу, всю власть, всё золото мира. Но в этом моё счастье. И в этом моя радость.
Значит трудно — это счастье легко и свободно делать добро людям, преодолевая сопротивление хаоса внешней среды и коварство случая. Через свой выбор, свободу и разум, любовь и совесть, волю и мужество обретать радость свою и счастье близких. И «Трудно быть русским» должно звучать, как «Счастье быть русским!». Но не видеть недостатки своей родины, не всегда позволяющей человеку легко и свободно делать добро, значит не иметь разума. А не любить её, значит не иметь сердца.
Трудно быть мадонной! Но мадонна любит и любима! И мадонна светится счастьем!
Он открыл глаза, улыбнулся мадонне мимолётной улыбкой, и погрузился в сон. И только мысль тревожная, как тревожный крик совы в глухую полночь, неожиданная, как отблеск далёкой зарницы, промелькнула в его голове:
— Но бойся! Ибо Хаос жесток к остановившимся в своём развитии и предавшим свою любовь!
***
Прямо с автовокзала Егор сразу направился на главпочтамт, где отправил написанные Инне письма. Хозяев дома не было. Шайтанка, после долгой разлуки, радостно крутилась вокруг него. Он прошёл в свою комнату и сел читать накопившиеся письма. Он прочитал их. И долго сидел раздумывая. Потом встал и стал распаковывать вещи.
— Надо будет сходить на вокзал, поинтересоваться прибыл ли багаж.- Подумал он.
Звякнула щеколда калитки и тётя Рая, с головой покрытой татарским платком, прошла домой.
После взаимных приветствий, она долго и с интересом расспрашивала его об отдыхе, о здоровье родителей, деда. Потом сообщила:
— Тут ко мне подходила Степановна и сказала, что их церковный староста ищет альпинистов для ремонтных работ. Спрашивала, не сможет ли Егор помочь им ремонтировать храм. И, если он будет согласен, то просила передать: пусть подойдёт к батюшке.
— А какого вида это работы, не сказала?
— Покраска куполов церкви.
— О-о! Это интересно! Это ново и рискованно, поэтому и интересно для меня. Осенью я должен буду отработать на ремонте общежитий, но если игра будет стоить свеч, то я, что-нибудь придумаю. Елена не приходила? — поинтересовался он.
— Да, приходила, спрашивала тебя, пару дней тому назад.
Егор взглянул на часы.
— Работы в церкви, наверное, будет много, а времени у меня будет мало. И чтобы не терять его, я сегодня же постараюсь связаться с батюшкой.
Служба кончилась, и прихожане не торопясь, стали покидать церковь. Егор остался стоять в притворе, с интересом рассматривая библейские сюжеты на стенах церкви. Шум шагов постепенно затихал, и среди множества колеблющихся теней бросаемых трепетным пламенем свечей в этом мистическом полумраке терпко пахло воском и ладаном. И вскоре он был замечен. К нему подошёл священнослужитель и мягко спросил:
— Помолиться зашёл, молодой человек? Что-то я Вас не знаю. Ну, тогда смелей проходи, раб божий, в церковь к аналою. Сказано ведь апостолом: Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.
— Безгрешен я, батюшка, и не имею нужды в покаянии. Так, что я не доставлю радости небесам. А зашёл я по делу.
— Весь мир во зле лежит и безгрешных не бывает.
— Мой бог всегда со мной!
— Крещёный?
— Да. По старому обряду.
— В кадушке, значит, крестили? И без попа? Тогда это не в счет, и не было таинства крещения. Не снизошла на тебя божия благодать.
— Переживу. Так, я по делу.
— И как нарекли тебя, раб божий?
— Нарекли меня Егором. Но я не раб и не божий. Повторяю – мой бог всегда со мной.
— Все мы рабы божии, ибо Господь Вседержитель создал этот мир, всякое растение и всякую тварь земную.
— Что это Вы, батюшка, меня всё в рабы да в твари дрожащие норовите записать? Мы, Красновы, никогда никому ни рабами, ни холопами дрожащими не были. Но, если Вы настаиваете, что я раб и тварь божия, то расскажите, как я докатился до жизни такой и, как было поставлено дело сотворения мира? И, может быть, я с Вами соглашусь. Если, конечно, Вы меня убедите в том, что я хоть и божия, но всё-таки тварь.
— В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий, носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
— Бесприютный и одинокий, миллиарды лет Он носился над водою. После очередного миллиарда лет стало Ему, что-то неуютно и скучновато носится над водою в темноте и сырости. И был вечер, и было утро: день один. Хотя нет ещё ни Солнца, ни Луны. И сказал Бог: да будет свет. И щёлкнул выключателем. Так, что перед тем как творить небо и землю Он должен был сотворить электричество. И был вечер, и было утро: день второй, третий, четвёртый пока Он не сотворил, наконец, Солнце и Луну и не узаконил рассветы и закаты. Наверное, когда Он мир творил, Он мурлыкал себе под нос и, видно, песенка у Него была такая с оптимистическим припевом «И был вечер, и было утро». Как же Он сотворил человека?
— И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему…
— И сотворил по своему образу и подобию. С руками, с ногами и с головой, хотя ещё пять дней тому назад это был только Дух Божий, носящийся над водою. И был вечер, и было утро: день шестой. И нарёк его Адамом. За что же Он изгнал из рая своего любимого первенца?
— И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.
— Адам стал как один из Нас? Стоп! Приплыли! Дальше можно не читать! Сам Господь Бог признал, что Он был не один – Их было много! Изид, Астарт, Озирисов, Зевсов, Юпитеров, прямых и открытых, красивых и гордых, весёлых и добрых богов и богинь различных стран и народов. Со всеми своими чисто человеческими пороками и заблуждениями, не скрывающих своих лиц и имён, не носящихся бесцельно во тьме над бездною, а в меру своих ограниченных возможностей, служащих своим народам. И, очевидно, что единой картины сотворение мира нет, потому что каждый из Них творил свой мир по-своему. Так, что сотворения мира, как оно описано в Библии, тверди небесной и всемирного потопа, не получилось, и не могло получиться по техническим, идеологическим и пограничным причинам. Всемогущего, Всевидящего, Всезнающего и Справедливейшего Бога из него тоже не получилось. И Господь, по таинственным причинам скрывающийся под различными псевдонимами – Элохим, Яхве, Адонай, Саваоф, как безработный бродяга попик с криминальным прошлым, мечтающий завести свой приход и осесть на земле обетованной, стал окучивать племя Авраамово, проведя его сквозь египетский плен, ужасы казней египетских, соблазны и лишения Исхода. Как хорёк в курятник ворвался Он на просторы земли обетованной, требуя от богоизбранного народа безоговорочного уничтожения конкурентов – иных богов, иных религий, иных племён. Но десятки раз уничтоженные идумеи, амореи и прочие хананеи, благодаря своим богам, возрождались вновь и вновь, покоряли богоизбранный народ, легко совращая его своими богами, женщинами и винами. И от подобных расстройств Наш Попик время от времени тоже уходил в запой. Жертвы всесожжения, видно, действовали на него, как русская водка. Иногда с бодуна, Он начинал выяснять, уважают Его или не уважают богоизбранные евреи, и если Ему казалось, что жестоковыйный народ уважает Его слабо, то Он гневался, распускал руки и жестоко карал этот народ, отдавая его в руки египтян, вавилонян, персов, римлян.
— Это был только Ветхий Завет, на котором построена религия иудеев. Христианство же построено на Новом Завете. – Он немного помолчал и продолжил – Не скоро, наверное, небеса дождутся радости от покаяния имярека Егора. Так, какое же дело привело тебя, сын мой, в наш храм?
— Я альпинист, и мне передали, что я тут нужен для покраски куполов храма. – Он улыбнулся – Зато какая радость будет на небесах, если святой отец…
— Викентий. – подсказал священник.
— Если отец Викентий приведёт меня к покаянию. «Танцуют все!» и бал маскарад в мою честь в заскучавшем было раю, закипит с новой силой. А насчёт Ветхого и Нового Заветов? Как бы то ни было, «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала»… И пошло поехало. И, наконец, «Встав от сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее. Как наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус». И папа у него был не рогоносец Иосиф, а голубь. А точнее – утка. И кончился Ветхий Завет.
— Не богохульствуй, сын мой! Тебе ведь ещё работать на высоте, у самого креста животворящего.
— Не пугайте меня, святой отец. Мой Бог всегда со мной. И Он всегда служил мне надёжной защитой, потому что Он любит меня и я Его, и имя ему – Любовь. И я забочусь о своей безопасности. А я пришёл посмотреть, примет ли Его ваша церковь, и примет ли Она вашу церковь? Поэтому я хочу спросить Вас: как можно верить в эту галиматью?
— Галиматья или не галиматья, верить или не верить это дело верующих и сомневающихся. Священник не верит, священник служит. И я служу. Эта часть храма, где происходит общение верующих с богом, называется неф или корабль. И я капитан этого корабля. Когда-то, когда меня, капитана флота, благодарили за службу, я должен был ответить «Служу Советскому Союзу». Сейчас мне не выносят благодарностей, но я служу, служу чему-то более высокому – Богу. И на твой вопрос, почему Бог так тщательно скрывал своё лицо и имя, дал заповедь «не сотвори себе кумира», отвечаю, для того чтобы люди могли понять, что Он, непостижимый Бог, есть нечто большее, чем просто идол, кумир, имя и лицо. Ибо Бог именуется ещё как Красота, Любовь, Единство, Свет, Истина, Добро и взращивает эти понятия в жестоком мире людей.
— Церковь подобно кораблю спасает нас в житейском море? Помимо веры несёт нам Красоту, Любовь, Единство, Свет, Истину, Добро и Надежду?
— Церковь – это стержень, нашей жизни и за который, мы должны крепко держаться, чтобы не погибнуть среди бурных волн житейского моря. Храм это корабль! А вертикаль, идущая от амвона к куполу и кресту над храмом – мачта корабля. Эта вертикаль соединяет небесную область бытия Духа Святого с Евхаристией — Таинством Причащения, совершающейся на амвоне. И эти «паруса», — он указал на треугольные архитектурные детали, поддерживающие купол храма, с изображёнными на них евангелистами – это крепящиеся к мачте корабля паруса, наполненные Духом Божиим. Несущие церковь-корабль и всех страждущих мирян к тихой пристани справедливого Царства Небесного.
— Храм – это корабль надежды, где люди должны крепко держаться за его мачту во время бурь и сильной качки?
— Так должно быть всегда, но в годы лихолетья всем нам надо держаться за Храм особенно крепко. «Эта женщина одна, Эта женщина больна. Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне».
— Анна Ахматова, «Реквием»! Королева поэтов, прошедшая сквозь ад ещё при жизни.
— И мы любим рабу Божию Анну, мы за неё молимся. Церковь всегда была ей надёжной поддержкой. А сколько их таких Анн, Марий, Петров и Павлов, которые прошли и идут сквозь этот ад при жизни, нуждаются в сочувствии, помощи и надежде в этой разоренной измученной стране?
— Миллионы! Но, отдавая церкви Красоту, Любовь, Единство, Свет, Добро и Надежду, я спрашиваю за Истину. И Вы мне так и не ответили, батюшка, на мой вопрос: как мне можно верить в эту галиматью?
— Верить или не верить это дело каждого, но каждый, кто относит себя к православной религии, к любой религии вообще, должен принять догматы её церкви. Как плату за смирение мятущегося духа. Для христианина это молитва «Символ Веры», которая содержит в сокращенном виде всё православное вероучение, все христианские истины и, которую каждый крещаемый, входящий в лоно церкви должен знать наизусть. Произнести её как клятву о сознательном желании быть христианином, опирающемся на крепкую веру и сердечное покаяние. Как гарантию верности её догматам.
— Прочтите мне её, батюшка.
И отец Викентий стал нараспев читать молитву так, как бы он её произносил с амвона:
— Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.
И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, одного существа с Отцом, Им же все сотворено.
Ради нас людей и ради нашего спасения сошедшего с небес и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком.
Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного.
И воскресшего в третий день, согласно Писанию.
И восшедшего на небеса, и сидящего по правую сторону Отца.
И снова грядущего со славою, чтобы судить живых и мертвых, Его же Царству не будет конца.
И в Духа Святого, Господа, дающего жизнь, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном сопоклоняемого и прославляемого, говорившего через пророков.
В единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.
Признаю одно крещение для прощения грехов.
Ожидаю воскресения мертвых.
И жизни будущего века. Аминь.
Егор задумался, потом твёрдо ответил.
— Нет, не верую ни в Творца неба и земли, ни в непорочное зачатие, ни в воскресение мёртвых. Не верю в персонифицированного Бога. Хотя мне очень близок образ Иисуса Христа несущего людям Красоту, Любовь, Единство, Свет, Добро и Надежду. А Истину, всё равно, мне надо будет искать самому, потому что, как сказал мой авторитет Френсис Бэкон: «Истина есть дочь времени, а не авторитета». А архаичный Бог иудеев должен будет стать для меня тормозом и непререкаемым авторитетом. Что для меня неприемлемо. Но это уже философия. Впрочем, Бэкон же и сказал: «Поверхность в философии склоняет человеческий ум к атеизму, а глубина – к религии». И я не атеист. Я знаю, что жизнь даётся только раз, и прожить её надо для добра, созидания и радости. С твёрдой верой в Любовь. И этот Бог живёт в моей душе.
Помолчал немного и добавил:
— Не люди нужны Богу, а Бог нужен людям! Иначе думают только вожди и тираны. А ваш Отец и Вседержитель поступал с богоизбранным народом именно так. И, по моему мнению, легенды собранные в Ветхий Завет, созданный евреями для евреев, показывают их сложные отношения с Богом на основании широкой гаммы чисто человеческих страстей и эмоций. А Новый Завет, созданный римскими рабами для рабов, был создан на базе смирения и страдания, компенсировать которое призвано обилие чудес, икон и мощей. Но поговорим о деле.
Они вышли во двор, и Егор мог внимательно рассмотреть большую шестикупольную церковь, построенную в виде крестово-купольного храма, из плотного бордового кирпича. Над западным входом была устроена звонница. Рельефные стены храма, были обильно украшены полукружьями закомар и кокошников. Когда-то он, наверное, был очень красив, этот храм, но со временем бордовый кирпич потускнел и, кое-где был выщерблен, повреждён. Купола храма были грязно серого цвета, кое-где облезли, и ржавые грязные потёки струились вниз, как кровь и гной из застарелых ран после кнутов безвременья. Несмотря на ухоженную территорию, создавалось впечатление заброшенности и запустения. Отец Викентий, проследив за взглядом Егора, сказал:
— Храмы стоят сотни лет, а этому нет и шестидесяти, но много лет его использовали под зерносклад, поэтому он и пришёл в плачевное состояние. Постепенно его обихаживаем, но, что мы можем сделать на скудные пожертвования прихожан. А для властей религия, по-прежнему «опиум для народа». Если обычный потребитель электроэнергии платит по тарифу две копейки за киловатт-час, то церковь платит по двадцать копеек. Наверное, в этих же пропорциях считали и работы по восстановлению храма. Мы обратились в строительный трест и нам насчитали такое, что мы вовек не рассчитаемся. И мои прихожане посоветовали мне обратиться к альпинистам, способным работать на высоте. Я просил их помочь найти мне альпинистов, согласных помочь нам. Поэтому я и рассчитываю на вас.
— Надеюсь, Вы понимаете, что я не благотворительная организация. Мне ещё надо будет набрать бригаду, наладить организацию работ, обеспечить качество и безопасность, при условии хорошего заработка для членов бригады. Вы видите на шести куполах работы очень много, работа трудная, необычная и очень опасная. Сколько с вас затребовал трест?
Отец Викентий, закашлялся, засопел, покрылся пятнами, но, решив, что на вопрос всё равно надо отвечать, сказал:
— Но это сумма не реальная. – Потом выдавил из себя – двести пятьдесят тысяч.
— Мы возьмём с вас в десять раз меньше – двадцать пять тысяч, но при условии, что вы обеспечите нас инструментами, качественными красками и другими расходными материалами. Это в ваших интересах, потому, что мы можем купить что-то дешёвое, и качество работы, независимо от нас, будет низким.
— Но двести пятьдесят это были с их машинами, инструментами, их материалами. – Осторожно заметил поп.
— Ладно, пять тысяч возвращаю вам на материалы и инструменты, но обеспечьте нас трёхразовым питанием, чтобы мы не теряли время, скитаясь по столовым.
— Да, да – сияя, произнёс святой отец – это, пожалуй, будет по-божески. По-совести.
— Ну, тогда по рукам. И я пошёл, потому что мне срочно надо будет искать людей, укомплектовать бригаду, найти или приобрести альпинистское снаряжение. Завтра я буду здесь. Возможно не один, но это будет лишь оценка условий работы, поиск технологий и техники восхождения на купола, страховок, и техники безопасности вообще. Вы тоже время не теряйте, приобретайте всё необходимое.
Он деловито осмотрел купола
— Кресты надёжно закреплены? Может быть, к ним придется крепиться. И, правда, как бы крест животворящий не стал бы крестом могильным. Но это мы завтра осмотрим, оценим.
Отец Викентий, шёл рядом и вдохновенно рассказывал:
— Византийский купол над храмом — символ небесного свода над землей. Готический шпиль католических храмов выражает человеческую гордыню, стремление ввысь, к небесам. А русская луковка купола напоминает огненный язык, символизируя идею молитвенного горения, необходимого каждому христианину для единения с Богом. Золото – в храме олицетворяет Истину и Красоту. И золотые купола, конечно, горели бы жарче и ярче, и громче бы звали к молитвенному поиску истины и красоты, но голубые купола это тоже хорошо. Завтра же, нет, уже сегодня, мы приступим к поиску самой лучшей голубой краски.
— Не забудьте соду, купорос, пемзу, смывку, растворители и грунтовку. Металлические щётки, и малярные кисти, конечно. Нам нужен будет ещё бетонный блок или бетонная свая, чтобы крепить троса. Можно металлический контейнер с песком килограмм на пятьсот. Ещё нам нужен будет толковый наблюдающий, который четко сформулирует для нас критерии качества работ, и при необходимости может помочь нам советом, как их достичь, и проконтролирует качество работ.
— Этим займётся наш староста Нестор Михайлович. Он же подготовит вам помещения, где вы сможете хранить инструмент и оставаться на ночь.
— Ну, тогда по рукам!
Было уже поздно, когда Егор подходил к дому. Из надёжных альпинистов он нашёл только Алексея, все остальные были ещё на каникулах. Дал короткую: «Ты мне нужен» телеграмму Холину и был уверен, что тот появится послезавтра утром. Надо было найти ещё двух надёжных парней.
Дверь в его комнату была открыта. Неужели Холин уже здесь? — подумал он, входя в помещение. В углу у окна сидела Елена с раскрытой книгой в руках. Услышав его шаги, она поднялась ему навстречу, на какое-то мгновение замерла, издали, любуясь им, потом подошла, прижалась к нему и сказала:
— Я так по тебе соскучилась, Егорушка.
Он обнял её, но, очевидно, не так, как ей этого хотелось.
— Почему не заехал ко мне в пионерлагерь? Я ведь тебя ждала, и была бы тебе очень рада. — Она внимательно посмотрела на него. — Ну, не хочешь, не отвечай. Где тут у тебя продукты? Я, что-нибудь приготовлю на ужин. А то я, тебя дожидаясь, что-то проголодалась.
— Я ещё и рюкзак не распаковал. Сейчас, что-нибудь оттуда достану.
Он пошел, включил электроплитку, поставил на неё чайник и достал из рюкзака окорок, контейнер с яйцами, мёд и любимые пирожки с черёмухой.
Пока собирали ужин, говорили о море, о своём отдыхе, о деревне, о своих родственниках.
Когда они уже сидели за столом, он спросил:
— И, что же ты интересного нашла в нашей библиотеке? Что читала?
— Нашла и в который раз перечитала «Манон Леско». И сколько бы я не перечитывала её и другие книги, например «Гранатовый браслет» Куприна, я не пойму, зачем так драматически показан пожар влюблённых душ, такой опустошающий, губительный и трагический? Вроде бы чужое горе, и даже смерть, но мне это интересно и даже приятно. Каннибализм какой-то.
— Мы, воспитанные на реализме и материализме, и нам трудно понять романтиков иллюзий! Но, правда, это же интересно и приятно? Пробуждают в нас какие-то скрытые пружины, или возбуждают забытые чувства, волнения, мелодии желаний.
— Зачем?
— Я могу предложить только свою версию. Европейские писатели романтики, последователи Платона, хотели абсолютной любви, искали полнейшего слияния душ, их растворения друг в друге. Они хотели, чтобы запредельная любовь одного человека встречала в ответ такую же страстную любовь — такую же до мелочей.
— Но реальный человек эгоист, инертен и индивидуален, и от невозможности такой ответной любви их чувство обречено на страдания, должно было быть трагическим и гибельным. И любовь-страсть это чувство-деспот, которое отравляет жизнь, порабощает душу?
— Отдавая себя без остатка, как у Анны Карениной, это чувство требует полнейшей ответной самоотдачи — жертвенной и абсолютной. Оно требует от любимого полного замыкания на себе, оно ревнует его к любому интересу вне себя, к малейшему снижению накала страстей. Накал этого чувства запределен, оно испепеляет людей, надрывает их силы и души.
— Чистейшей воды эгоизм. Чем больше сил души берет себе страсть, тем меньше их остается на все остальное. Чем больше психической энергии выливается в тягу к одному человеку, тем меньше её остаётся всему остальному миру.
— Страсть — это чувство-деспот, чувство-абсолют, которое стремится заполонить человека абсолютно всего, до крайних пределов. Она враждебна человеку. Для него нет прошлого, нет будущего. Любовь-страсть спрессовывает их в одно мгновение настоящего! Но и тут он отказывается принимать это настоящее и то, каким будет его будущее, как следствие его не логичных поступков. Всем этим страсть устремлена к несчастью, к смерти. И она есть безумие, которое так подробно описал Толстой.
— Она слепа, она безумна, она смотрит не глазами, а сердцем, поэтому слепым и изображали крылатого бога Купидона. И к чему тратить силы и талант, так увлекательно расписывать этот самообман, это безумие?
— Страсть-чувство-утопия, в ней много самообмана, иллюзий, она потрясает человека, возбуждает воспаленное отношение к жизни. Но это лишь часть страсти, лишь одна сторона медали. Жестокий ветер перемен сносит крышу, сметает все защитные механизмы эгоизма, обнажает нервы и, оказывается, что кроме себя любимого, тебе жизненно необходим ещё кто-то. И любовь-страсть это не только безумие, не только уход от реальности. В ней есть и высший подсознательный смысл, разум и высшая жизненная потребность — возвращение к сути жизни, тяга к идеальному устройству человеческих отношений. Эхо нашего подсознательного стремления видеть настоящее, прошлое, и будущее счастливым и до предела человечным, основанным на сверхнадёжном фундаменте любви. Где-то оно губительно, обманно, разрушительно, утопично, как его и видят писатели, но именно оно заставляет нас двигаться вперёд, уходя из прошлого, улучшать жизнь, создавая в ней островки личной утопии — островки добра, счастья, радости. А эти островки будущего, семьи,— модели того, какими должны быть отношения между людьми. И созданием таких островков счастья, наверное, и должна быть обычная жизнь обычного человека, где его жизнь есть вечное стремление человеческой природы к любви, добру, счастью и радости.
— А любимый человек делается для любящего величиной мирового масштаба? Только он один во Вселенной может создать то, что не способен создать никто, кроме него, — моё счастье?
— И только он один способен дать маленькую личную утопию, маленький рай на земле. Только он один занимает в его жизни главное место — как бог для верующих, как мать для младенца, как звезда для планеты.
— И любовь становится религией сердца, а любимый становится для любящего божеством. И, наверное, это не просто метафора.
— И проверка на «вшивость». Я люблю этого человека, а это значит, что я способен на любовь! Я люблю людей, люблю мир, люблю жизнь. Только это даёт мне место и право на этой земле. И наоборот. Поэтому способность любить это проверка человека на глубинное свойство его активной и доброй души, ее всеобщей любви к миру, к жизни. И способность любить – это основа его единения с миром, залог его активного деятельного счастья. Потому что любовь это не луна, отражающая чужой свет, а солнце, которое светит само.
Она улыбнулась.
— Любовь, как солнце! Красивое сравнение. Но ведь ещё говорят, что красивая женщина, как солнце, – не может греть только одного.
— Циников, как и дураков, не сеют, не пашут — они сами родятся! И это выбор самой красавицы менять любовь на пятаки или нет. А профессией европейских писателей романтиков было строительство для красавиц воздушных замков чистоты и верности. Воздушных замков, где только и может жить вечная любовь.
— Воздушные замки! Вечная любовь! К чему эти иллюзии?
— Потому, что воздушные замки, как оказывается, это самые прочные из всех земных построек. Жизнь в них дает нам не иссякающие потоки радости, радостных ощущений, положительных эмоций — и этим лечит душевные раны, оберегает здоровье, психику, растит в нас неосознанное самоуважение. А главное — она рождает мечту, заряжает нас энергией и желанием с любовью воплотить на земле эти воздушные замки. Возвести их своими руками из камня.
— Наверное, это так! – согласилась она. — Ведь мечты, грезы и фантазии так сильны у детей, когда ребёнок окружён любовью, заботой и лаской. Это главные годы рождения творческих пружин. Наверное, именно любовь и мечты, грезы и фантазии пробуждают в нас творца?
— И детская любовь к родителям это не только детская любовь, но и подготовка к взрослой любви. А мир, доставшийся нам от отцов, таков, какими были мечты у детей предшествующих поколений. И мир, который достанется нашим детям, будет таким, каковы были наши мечты. Так выпьем за надёжность воздушных замков, за мечту и за любовь! Страстную и романтичную! — Сказал он, поднимая стакан чая.
— Выпьем за европейских писателей романтиков, за их любовь-страсть, чувство, воспетое ими, позволившее, подобно готическим шпилям европейских соборов, стремиться к небесам и к звёздам и, крепко стоять на земле, создавая островки личной утопии — островки добра, счастья и радости, а через них семьи, мораль и общество стремящееся стать справедливым. — Улыбнулась она, поднимая свой стакан. — Но тебе, по-моему, такое чувство, такая страстная любовь, любовь-деспот никогда не грозило и не грозит.
— Да, мы, Красновы, уже триста лет, а может и больше, сначала женились, а лишь потом влюблялись. Влюблялись страстно, трепетно и… романтично. Поэтому у нас и дети всегда желанные, здоровые, красивые и умные.
— И в чём же этот секрет и гарантия?
— Известно всем, что самое верное средство завоевать любовь — подарить любимому свою любовь. Это и есть гарантия! А секрет в том, что каждый из нас знал, что любовь это доверие, всегда был уверен, что его не любить невозможно! И делал всё, чтобы это было так.
Она помолчала, обдумывая сказанное, потом медленно, неохотно, как бы, выдавливая из себя признание, сказала:
— Там, у тебя в деревне, я, по-моему, правильно разгадала ваш секрет. Но я усомнилась в себе: а способна ли я на такое напряжение чувств, так любить себя, тебя и сделать всё, чтоб это было так.
— Но это же так просто! Получать сполна все радости жизни, с удовольствием и без всякого напряжения чувств!
— Ещё один секрет? Поделись им со мной!
— Весь секрет в том, что в большой любви, а маленькие не в счёт, надо всегда помнить простую истину: Всё что спрятал — то пропало, всё что отдал — всё твоё. Жить по ней и делать всё, чтобы это было так.
— Мудро! Надо жить светло и открыто, чтобы всегда быть для любимого тёплым солнышком и самой греться у его солнца, от его тёплых солнечных лучей?
— Да. Светить, греть, отдавать себя полностью, с радостью, заботой и лаской. Чем больше отдаешь, тем становишься богаче. А прятать свои чувства, эмоции, прятаться в чужой тени, ждать, как манны небесной сомнительных удовольствий, только прятать и только брать? Это гибельный путь. В любви ценны только доверие и самоотдача, а брать и прятать— себе дороже. Всегда накладно, всегда в убытке окажешься.
— «Светить всегда, светить везде — Вот мой девиз и Солнца!» Наверное, этого я и испугалась. Испугалась тяжёлого пути рядом с тобой, а человек ты не простой, много у тебя будет взлётов и падений. Испугалась самоотдачи материнской любви, её жертвенности, безмерности своей большой любви. Я засомневалась, что смогу светить тебе всегда и везде, отдавать всё своё тепло, всю себя полностью. Наверное, я потеряла тебя! И я, действительно, как мне кажется, остаюсь в большом убытке. Ты, наверное, чувствовал мои сомнения?
— Наверное.
— Тогда, давай попробуем начать всё с начала.
— Давай! Но сегодня у меня день был насыщенный, уже поздно и я провожу тебя домой.
— Но я хочу остаться у тебя.
— Оставайся. Кровать Холина свободна.
— Не нужна мне кровать Холина! Я хочу спать с тобой. — Капризно сказала она, немного помолчала и спросила с обиженным удивлением: — Ты не хочешь меня?
— Нет. Мне нужна ты вся и не нужна никакая. Поскольку ты ещё полна сомнений и страхов, то сегодня для меня ты никакая, и я не хочу совершить ошибку, о которой мы сожалеть будем оба. Так, что давай начнём всё с начала. Но не сегодня.
— Тогда, прочь все страхи и сомнения! Сегодня же…! И начнём всё с начала…! В постель…! И бери меня прямо здесь и сейчас… пока я здесь и вся твоя! — Возбужденно и радостно, как будто, освобождаясь от тяжкого бремени сомнений, вскричала она и, надвинувшись на Егора, стала раздевать его. И ему ничего не оставалось делать, как, смеясь, пассивно защищаться. Вскоре они оба лежали в постели. Лёжа на его плече, прижавшись к нему горячим телом, она взволновано говорила:
— Помнишь ту земляничную поляну? Её солнце, её тепло, её звуки и запахи! Безмерность огромного чистого неба, такого высокого, тёплого и надёжного! И ты, ласковый и нежный! Твои руки, алые от земляничного сока и благоухающие запахом земляники! О-о! Это тепло твоих рук преследует меня с тех пор всегда и повсюду! Наверное, я любила тебя и была тем счастлива. И даже Лиза, появившаяся не во время, не помешала моему счастью! — Говорила она ему страстным шепотом и, положив его руку на свою упругую девичью грудь, ласкала и целовала его.
— Я тоже вспоминаю те минуты, когда ты, прижавшись ко мне, рассказывала нам с дедом сказку о трудолюбивой доброй пчёлке. Я тоже был счастлив! И я видел свой будущий путь, путь пчелы, рядом с тобой.
Спокойный и ласковый голос Егора немного успокоил её.
— Что такое — путь пчелы?
— Я всегда хотел стать учёным. А у науки есть три пути: путь муравья, собирающего отдельные факты, путь паука, плетущего нить познания из собственных рассуждений. И, наконец, «путь пчелы», когда ученый стремится в лабораторию, подобно трудолюбивой пчеле летящей в цветущие луга, собирать с цветов-экспериментов нектар опытных данных, концентрировать нектар фактов в улье своего разума, анализировать, обрабатывать их, превращая в мёд гипотез. Очевидно, что пути муравья и паука морально устарели, поскольку почти все разрозненные факты и теории доступные одиночкам уже собраны и разработаны. Остался путь пчелы, коллективный путь сбора данных сложных экспериментов и мозгового штурма разрабатываемых теорий.
— Виктор ведь предложил тебе влиться в его коллектив учёных, занять там достойное место в экспериментах и мозговых штурмах, но ты почему-то отказался?
Егор задумался.
— Знаешь, я, наверное, вырос, повзрослел, оглянулся вокруг и увидел жестокость и несправедливость окружающего мира. Нет, я не революционер, и даже не против социалистического уклада, но мне однозначно претит его однобокость, его опасный крен к тоталитаризму, попрание моей свободы, моего выбора кучкой выскочек, вралей и демагогов, присвоивших себе право говорить и думать за меня.
— Плетью обуха не перешибёшь!
— Я тоже думал так. Но судьба моей родины, «пепел Клааса стучит в моих жилах» и зовёт к борьбе.
— И как ты видишь эту борьбу? Однажды тёмной осенней ночью снова будешь брать банки, почту, телеграф, Ленин ты мой ненаглядный?
— Нет. Всё проще и сложнее одновременно. И всё давным-давно известно. Как говорил ещё Руссо: «Родина не может существовать без свободы, свобода без добродетели, добродетель без граждан. У вас будет всё, если вы воспитаете граждан. Без этого у вас все, начиная с правителей государства, будут лишь жалкими рабами». Я не хочу видеть всех жалкими рабами и, спрятавшись в лаборатории, не видеть тех проблем, что за её порогом. Я хочу, чтобы моя родина имела всё, и для этого хочу воспитывать граждан.
— Значит, хочешь сменить лабораторию на кафедру, а скромный путь пчелы на путь боевого петуха. Но помни, что нет ничего смешнее, чем общипанный петух. А в том, что тебя общиплют, и в недалёком будущем, я не сомневаюсь. Если хочешь моего совета, возвращайся на свой путь, благородный путь пчелы, иди в лабораторию, сделай там себя, имя, деньги, престиж и после этого воспитывай граждан, как хочешь и сколько хочешь. И Виктор тебе в том порука. И я буду рядом с тобой.
— Но Виктор Маркович связан с ядерной физикой, а я не хотел бы поднимать уровень ядерной опасности для всего мира ещё выше, делать её более опасной, чем она есть сегодня.
— Милый мой пацифист! Я не знаю, чем занимается Виктор. Но если ты хочешь видеть родину свободной и процветающей, и не хочешь видеть родину в руинах, она должна быть сильной. Ведь ты сам говорил, что для американцев весь остальной мир — индейцы. А индеец не имеет души! И, как с индейцами, они сейчас поступают с вьетнамцами, выжигая их родину напалмом. Но посмели бы они это делать, если бы у вьетнамцев было ядерное оружие и современные средства его доставки? Никогда! Си вис пацем пара беллум! Хочешь мира готовься к войне! Не согласен? И, что же ты можешь возразить мне против такого аргумента? Ведь только в спорах рождается истина. — Поцеловав его, сказала она, вызывая на спор.
— Когда кипят споры, истина испаряется. – Возразил он ей. – И спорить с тобой я не буду. Тем более, что ты права. Я подумаю. Но, Кассандра, почему ты пророчишь мне судьбу общипанного петуха?
— Милый, мой пацифист! Ты хочешь мира и добра планете в целом и каждому её жителю в каждом его доме! Но хочет ли этого сам окружающий нас мир? Я согласна с тобой, что жизнь это борьба! Жестокая война с окружающим нас Хаосом. И в этой борьбе, я думаю, все средства хороши.
— С тех пор, как человек оторвался от природы, создал свой замкнутый искусственный мир, в зрелых цивилизованных обществах всегда существовали и существуют обязательства и ограничения, которые человек накладывает на себя добровольно, чтобы участвовать в жизни общества, совершенствовать его и не разрушить того, что он имеет. И этот коллективный выбор, воля и мужество, формирующие доверие и комфорт внутри общества, безопасность окружающей среды, мощнейший инструмент в борьбе с Хаосом. Что же касается личной борьбы человека с Хаосом, то не так уж много зависит от его личного выбора, воли и мужества. Ведь его выбор, который он обязан совершать в каждое мгновение своей жизни, всегда должен находиться в рамках добровольно взятых на себя обязательств, запретов и ограничений. Только они, как мощные крепостные стены вечно осаждённого города, могут сдержать натиск Хаоса на цивилизацию.
— То есть, чем цивилизованнее общество, тем меньше в нём свободы?
— Тем меньше в нём дурости, вседозволенности и своеволия. И больше доверия и свободы. Ведь свобода не только и не столько осознанная необходимость, но и, прежде всего, ответственность каждого за свой выбор.
— То есть, чем не развитее общество, тем меньше в нём фундаментальных истин, добровольных обязательств, ограничений и запретов. И люди, предоставленные самим себе, разобщены, поражены самомнением и вынуждены выживать в одиночку. И в их борьбе за выживание все средства хороши?
— Да. В их борьбе за выживание нет принципов свободы, нет основы для созидания. Хитрость ставится выше ума, честность подменена пользой, ответственность своеволием. Ложь и подлость становятся средством общения и инструментом выживания. И вечные странники Добро и Справедливость вынуждены обходить их сообщество стороной.
— Разобщённые расстояниями дураки не желают строить дороги, назначение которых вести человека к человеку, а плохие дороги, отсутствие коммуникаций, общения, разобщают людей, ставя их в дурацкое положение?
— Только честность трудолюбие и ответственность могут заставить услышать, понять и договориться друг с другом, исключить разобщённость и одиночество. Но, если извращены основополагающие принципы организации общества: свобода, доверие и справедливость, то становится невозможным придти к единству мнений, к единству целей. Хитрость ценится выше ума, честность зависит от пользы, и нет никакой возможности хоть о чём-либо договориться. «Нет большего вреда для державы, чем принимать хитрость за мудрость» — говорил лорд Френсис Бэкон на заре индустриального эона.
— Я никак не могла понять, почему всякий новый правитель во все времена начинал с того, что до основания разрушал дела своего предшественника. Казалось бы, родственники, единомышленники, у которых должна быть преемственность власти и дел, но, как оказывается, все они были беспринципными хитрецами, себе на уме, которые никого никогда не хотели слышать, не понимали друг друга, ни о чём не могли договориться, открывая дорогу очередным дуростям и своеволиям.
— Теперь поняла?
— Да. Независимо от того, что правит страной религия или идеология, кто стоит у власти самодержавный царь или партийное руководство, отсутствие в сознании граждан объединяющих принципов добра и справедливости, отсутствие жёстких рамок добровольно взятых на себя обязательств, запретов и ограничений, необходимых для функционирования развитого общества, делает нас примитивно хитрыми изворотливыми существами. Ложь и хитрость, подменяя честность и трудолюбие одномоментной пользой и сиюминутной выгодой, порождают тотальное недоверие, неуважение друг к другу, к действующим законам, лишают возможности слышать, понимать друг друга, о чём-либо договариваться, разобщают всех и каждого, заставляя выживать в одиночку, сея разруху в головах, подменяя понятия свободы своеволием, демократии анархией. Мы лишены свободы двигаться вперёд, возможности созидать, делать добро, потому что заранее знаем, что новый всесильный беспринципный правитель оболжёт, извратит, отберёт, разрушит всё то, что было создано до него.
— Лишённые свободы, как права на собственный выбор в рамках действующих законов, защищающих права гражданина, мы лишены единства, защиты и обязаны выживать в одиночку, восхваляя хитрость и своеволие очередных властителей как очередную небывалую мудрость. Терпеть своеволие и вседозволенность их лизоблюдов. Существовать в атмосфере недопустимой в гражданском обществе.
— «Маленькие гнусные людишки, Бродят по земле моей Отчизны» — как говорил ещё Максим Горький. Только за прошедшее время, не смотря на массовую грамотность, мы стали ещё мельче и гнуснее. Как реакция на отсутствие права на свободный выбор и насилие властей.
— Чего же ты хочешь от победившей силы низости карамазовской, смердяковщины?
— Почему именно смердяковщины?
— Сегодня, общаясь со священником, я ещё раз убедился в том, что создается на века, должно быть создано с любовью. И только Бог, подаривший нам чудо жизни в этом лучшем из миров, сделавший нас братьями, только Христос, Богочеловек, с его заповедью: «Возлюби ближнего, как самого себя», могут сделать нас свободными. Но Смердяков и смердяковщина, отринувшие Бога, «Если Бога нет, то всё позволено», с их куриными мозгами, презрением к собственному народу и слепым поклонением перед Западом, открыли миру путь к насилию, вражде основанной на классовой и расовой ненависти, на национальной и религиозной розни. Лишили свободы, как права на собственный выбор.
— Хаос, Случай, Бог, человек, свобода и право на собственный выбор, как они у тебя взаимосвязаны?
— В мире всё относительно. Если нет меня, то нет ни Хаоса, ни Случая, ни Бога, ни выбора. Есть только бесконечное число хаотических процессов, протекающих в бесконечности с целью усреднить, «устаканить» все её параметры. Но, вот, появился я, как субъект деятельной воли, со своей позицией, своей точкой зрения, своим мировоззрением, желающий изменить что-то в этом мире. И сразу же появляются мой личный Хаос, мои частные случаи, которые ставят меня перед необходимостью делать свой свободный выбор, руководствуясь своими понятиями любви и совести, воли и мужества, добровольно принятыми обязательствами, ограничениями и запретами. Эти основополагающие знания, законы и принципы, являются моей верой, моей совестью, моим лоцманом в море Хаоса, моим Богом, контролёром, позволяющим мне делать быстро и правильно свой свободный выбор, не разрушая того, что я имею на данный момент. Эти принципы обязательны для всех и для каждого. Но агрессивная смердяковщина, отринувшая Бога, и которой стало всё позволено, разрушила принятые законы и принципы, открыла путь силам зла, лжи, насилию и разрухе. Лишила меня не только моего Бога, но и свободы, как права на мой свободный выбор. Несмотря на имитацию бурной деятельности, сеет хаос, где выживает только хитрый, и только случайно.
— Слава богу, хоть сам понял, в каком мире, в какой стране ты живёшь, и почему я вижу твоё будущее, как путь общипанного петуха! И я прошу тебя, дорогой мой, сделай свой правильный выбор, иди к Виктору, вернись на свой путь — путь пчелы, и ты проживёшь жизнь яркую, безбедную и интересную.
— Но ты сама только что доказала мне, что «Родина не может существовать без свободы, свобода без добродетели, добродетель без граждан. У вас будет всё, если вы воспитаете граждан». И я не хочу, спрятавшись в лаборатории, не видеть тех проблем, что за её порогом.
— А я, как все. Я хитрая. И намерена выжить. И я выживу. – Пообещала она. Потом спросила – Что для тебя значит понятие Родина?
Он задумался.
— Конечно, это тепло родительского дома, мудрость моего деда, народа, богатство русского языка, русской культуры. Бескрайность её просторов, шум ветра в кронах её лесов и летняя красота цветущих полей, белоснежная чистота её горных вершин и глубина её морей. Множество людей, которым принадлежит моя любовь, моя дружба, ради благополучия и счастья которых я живу. Ты и…. мадонна.
— Кто такая мадонна? Я не думаю, что это только какая-то итальянка с картины кого-то из итальянцев.
— Нет. — И он с душевной теплотой красочно рассказал ей о своих чувствах, возникших у него, при встрече в автобусе с таёжной мадонной, которая светилась неземным счастьем любви и материнства.
Она задумалась, потом вздохнула и обречённо сказала:
— Нет! Счастье мадонны мне не понять! Наверное, мне оно недоступно!
— Но ты же будущая учительница. Ты должна любить детей!
— Одно дело учить чужих детей, совсем другое любить своих. И мне будет очень трудно разделить свою любовь между тобой, детьми и работой.
— Жаль! — Коротко ответил он. Потом, зевнув, добавил: — Жаль, что она такая маленькая, твоя любовь! — И ушёл в свои мысли: «Надо будет утром позвонить Холину, чтобы он захватил рабочую одежду», «…найти ещё пару надёжных парней в помощь Холину», «…мы с Алексеем будем работать на куполах, а они, внизу, должны обеспечить нашу безопасность и фронт работ». Елена что-то говорила ещё, но он уже потерял к ней интерес и её не слышал. Уже засыпая, не отвечая на её ласки, апатично заметил:
— Терпи, коза! А то мамой будешь! — И провалился в глубокий сон.
Когда он проснулся, было уже светло. Елены рядом не было. Он окликнул её, но никто не ответил. Он встал и прошёл к письменному столу, где вчера оставил письма от Инны. На столе лежало её раскрытое письмо, и на нём лежал перстенёк с чёрным топазом, подаренный им своей невесте. Он полюбовался переливчатым блеском чёрных граней топаза, разрушающих всё, что было построено на лжи, и обратил внимание на зеркало, на прозрачной холодной поверхности которого яркой губною помадой, как горячей кровью по холодному льду, было написано: «Меня не ищи!». И это было хорошо. Но это тоже была ложь!
***
День обещал быть сумасшедшим. С утра надо было записаться в бригаду по ремонту общежитий, потом найти, нанять, себе надёжную замену в этой бригаде. И лишь потом заняться своим «калымом»: церковью, батюшкой и комплектацией своей бригады. Свою бригаду надо было сформировать сегодня же, чтобы не теряя времени, начать работы в церкви завтра и успеть их закончить до начала занятий.
Слава Буянов, руководитель бригады, его товарищ по «калымам», которому Егор, не вдаваясь в подробности, объяснил сложившуюся ситуацию, с пониманием отнесся к удаче большой долгосрочной и выгодной работы. И, чтобы из-за отсутствия отработки не создать Егору проблем, нашёл для него второкурсника Петрова, который уже отработал своё положенное время, и за вознаграждение согласен был отработать ещё и за Краснова. Договорились о цене вопроса, ударили по рукам, и Егор отправился искать Льва, по его мнению, уже вернувшегося из экспедиции.
Совместно работать на объекте членам бригады придётся напряжённо и долго, и поэтому в бригаду надо набрать надёжных и совместимых друг с другом людей. А принципами этой надёжности и совместимости для него были честность, трудолюбие и ответственность каждого члена бригады. За Холина он был спокоен. Алексей, проверенный альпинист, неразговорчивый, но вполне надёжный человек. Лев, эстет и трудолюбец, тоже честный надёжный человек, которому можно будет доверить проверку качества работ. Осталось найти ещё одного члена бригады.
В двеннацать часов, как и договаривались с Алексеем, они встретились у церкви. Алексей принёс с собой два комплекта альпинистского оборудования. Вместе они поднялись на своды церкви, обследовали купола и надёжность крепления луковиц крестов. За собой они оставили работу на куполах, а зачистку и покраску сводов оставили Льву и кому-то, пока неизвестному. Тяжёлый мощный Холин внизу должен был обеспечивать фронт работ и следить за безопасностью работающих наверху. Надо было определить этапы работ, выделить рабочие зоны, наметить периметры безопасности для каждой рабочей зоны и оградить их тросами, обеспечить надёжной страховкой. Спустившись вниз, встретились с батюшкой и церковным старостой и сообщили им, что работы начнут завтра, и завтра же им потребуются инструменты и реагенты для снятия старой краски. Осмотрели помещение, выделенное им для ночлега и складское помещение, наметили строительство временного павильона-навеса для защиты от дождя и количество требуемого для этого пиломатериала. Поняв, что заказчику требуется длительное время для раскачки, Егор сообщил, что времени для раскачки у него нет, время окончания его работы строго ограниченно началом занятий и, чтобы нацелить заказчика на чёткое выполнение взаимных обязательств, потребовал от него задатка в сумме четверти от суммы договора. Такая постановка поначалу насторожила заказчиков, но, подумав, они признали её целесообразность и стали более конкретными в своих словах и обещаниях. Матушка пригласила их отобедать и за обедом они согласовали планы работ и потребности в материалах. Потом, поручив Алексею разработку правил техники безопасности для работающих наверху, Егор отправился покупать блоки, тросы и карабины. И искать пятого члена бригады.
Но долго искать его не пришлось. Уже проинформированный о большой и выгодной работе у Егора, Лавров сам нашёл его и предложил свои услуги. Лавров был весёлый говорун, сильный энергичный парень, и Егор всегда был с ним в хороших отношениях, но знал его, как признанного всеми бабника и циника, и он никак не подходил под его критерии честности, трудолюбия и ответственности. Но Лаврову, наверное, очень нужны были деньги, он был настойчив, и все попытки Егора отговорить его разбивались об его неуязвимый оптимизм.
— Работа у меня на высоте. Требуются навыки альпинизма, которых у тебя, как я знаю, нет. Не дай бог, закружится голова, сорвёшься и мне за тебя отвечать.
— С чего это закружится? Я здоров, к высоте привычен. В детстве тоже по скалам лазил. И, кроме того, я знаю, что ты, как бригадир, без страховки и шага мне не позволишь сделать.
— Вот и стой, смотри за твоими шагами. А кто работать будет?
— Ты меня знаешь. Я смел, не глуп, освою свою новую работу быстро и своя безопасность для меня тоже не чужая.
— Эта работа на износ. Без выходных, как минимум, по двенадцать часов ежедневно.
— Я не слабый. И если ты собираешься выдержать работу на износ, то, почему не смогу её выдержать я?
— По кочану! Потому, что я привычен к труду и ответственен. Чего про тебя я твёрдо сказать не могу. Не знаю.
— На «калымах» я не первый раз, и знаю, что такое труд и ответственность.
— Но тогда ты знаешь золотое правило «калыма», обычное правило обычной спортивной гонки, — сошедший с дистанции не получает ничего.
— Конечно, знаю.
— Но это даже не многодневная гонка. Это многонедельная гонка! И мы единое целое! Сошедший с дистанции, хотя бы на один час, считается прогульщиком. Он подводит всю бригаду и уже не нуждается в оправданиях.
— Я согласен.
— Слово бригадира — закон!
— Я согласен.
И Егору ничего не оставалось делать, как сказать: «Приходи завтра к восьми часам к…». Хотя … Было ощущение того, что он что-то сделал не так.
Ночью приехал Холин. Егор ввёл его в курс дела. И дело закрутилось.
Прошло уже несколько дней и бригада, где каждый уже знал своё дело, своё место, свои правила безопасности, слаженно трудилась на ремонте храма. Каждый трудился на своём месте, и Егор висел привязанный к кресту главного купола между небом и землёй, тщательно соскабливая с луковицы креста ржавый гной безвременья, искоса и свысока наблюдая с креста, как боженька с облачка, за бренной суетой города, за жизнью грешников земли.
— Интересно, как всё-таки Он сотворил этот мир? — Задумался он — Интересно сравнить библейский текст с тем, что думаю я о сотворении мира.
В начале сотворил Бог небо и землю. …. И был вечер, и было утро: день один.
Один день, один эон, длиной девять миллиардов лет, в течении которых в раскалённой плазме существовал и работал только триединый бог Время, Хаос и Случай, действующее начало материального мира. Где Хаос — непрерывный ход бесчисленных случайных хаотических процессов протекающих во времени, а Случай — состоявшийся факт, стоп-кадр состояния Хаоса в текущий момент времени, фиксируемый в мгновение настоящего наблюдателем. Работая на расширение Вселенной, они остудили плазму и сформировали солнечную систему и её планеты.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. Это ещё три миллиарда лет непроницаемого тёмного пекла, хаоса, где вся вода будущего мирового океана носилась над Землёй в виде пароводяной смеси, выпадающей на её поверхность проливными кислотными дождями, тут же испаряющимися с её поверхности. В плотной атмосфере состоящей из азота, углекислого газа, сероводорода, водяных паров и прочего, под действием температуры, беспрерывных грозовых разрядов, вулканических извержений и солнечной радиации, Время, Хаос и Случай запускают бесчисленные процессы синтеза и распада сложных химических соединений, в том числе и органических. И если в этой гигантской реторте у процесса есть хотя бы ничтожная доля вероятности, то в бесконечном числе хаотических процессов протекающих в течении миллиардов лет он обязательно осуществится. Так случилось с неким органическим химическим соединением, которое синтезировалось случайно и получило возможность расти, подобно кристаллам и, потребляя из окружающей среды энергию и питательные вещества, повторять себя и делиться, когда оно доросло до полного повторения своей структуры. Эти протовирусы, разносимые ветрами и течениями образующегося океана, распространились повсеместно.
И был вечер, и было утро: день второй. По мере остывания поверхности Земли и конденсации на неё пароводяной смеси, образования океана и заселения его протовирусами, атмосфера стала прозрачной и солнечная радиация, наконец, пробилась до поверхности океана. Появились суточные и годовые циклы интенсивности потоков солнечной энергии и связанных с ней колебаний температуры и привязанной к ней интенсивности роста протовирусов. Протовирусы вынуждены были привязывать циклы роста к циклам интенсивности солнечной энергии. Время, Хаос и Случай, безжалостно уничтожающие не приспособившихся, выделили из массы протовирусов наиболее эффективных, приспособивших свои циклы активности к циклам солнечной радиации, дав им ощущения опасности и возможности поиска комфортной среды. И три повивальные бабки Время, Хаос и Случай склонились над ложем матери Природы, в муках рождающей новую субстанцию — жизнь.
И был вечер, и было утро: день третий. В природе нет мук, страданий, зла. Есть только хаос разрушающий всё, что лишено разума, воли и мужества оказывать ему сопротивление. Протовирусы эволюционируя в вирусы, приобрели способность ощущать и искать свою среду обитания, размножаться там, приспосабливаясь к ней и приспосабливая её к своему существованию. Они стали жить, проявлять действия, а значит, проявлять зачатки деятельной воли особи, в каждое мгновение бытия входящей в контакт с хаосом окружающей материальной среды, в конфликт с деятельными волями других особей, создающей отдельное эгоистическое бытие особи, как способ её выживания. И если эгоизм особи, как стремление воли поставить свое исключительное Я на место всего, или заполнить всё собою, есть зло, то невозможность в действительности осуществить это зло – есть страдание. Так что, выросшие из ощущений опасности и эгоизма каждого живого организма, зло и страдание, страх и агрессия это первородный грех эгоизма, который присущ всему живому — каждой клетке, травинке, животному, человеку. Но это ещё и фактор её последующего развития, в ходе которого зачатки деятельного разума, подавляя зло и страдания эгоизма, заставляли особь мучительно искать лучшее: комфортные условия бытия, добро и радость, доверие и безопасность. И вступать в кооперацию с другими особями для лучшего жизнеобеспечения единого организма. Посредством этого поиска развился симбиоз, союз эгоизмов особей, обеспечивающий фотосинтез. Появилась жизнь, как случайный хаотический процесс, в каждое мгновение бытия взаимодействующий с окружающим хаосом, ограниченный во времени, для того, чтобы, пользуясь критериями зла и добра, страдания и радости, опасности и комфорта, агрессии и жалости к себе подобным, искать лучшие условия бытия материального мира. Наращивать и совершенствовать своё тело, как основу материального бытия, механизма взаимодействия с окружающим хаосом и, передав свою конституцию тела, свой опыт поиска, выживания и продолжения рода потомству через наследственность и инстинкты, уйти, обеспечив лучшие условия для эволюции вида. Так в процессе эволюции появились одноклеточные водоросли, водоросли, растения, состоящие из миллиардов клеток. В окружающем хаосе материального мира, появилась жизнь, как множество особей, организующихся и способных противостоять хаосу.
И был вечер, и было утро: день четвертый. Процесс эволюции продолжался. За короткий промежуток времени, какую-то сотню другую миллионов лет, гигантские растения, состоящие из миллиардов клеток, занявшие сушу, посредством фотосинтеза изменили состав атмосферы, превращая углекислый газ в кислород, окрашивая небо из оранжевого в привычный нам синий цвет. Симбиозы клеток, как союзы объединившихся для общей пользы, развиваются эволюцией и закрепляются наследственностью. Разные условия существования особей, их особенность, эгоизм и конкуренция, в процессе эволюции приводят к существованию множества видов особей, где не приспособившиеся к условиям существования исчезают.
И был вечер, и было утро: день пятый. Изменившийся состав атмосферы обогатил воды океана кислородом и обеспечил следующий этап эволюции, заселив моря и океаны различными видами рыб, гадов и пресмыкающихся, которые, выйдя из прибрежных вод заселили сушу. Борясь за своё существование, они заселяли сушу, мучительно выползая из своей среды обитания, своих шкур, превращаясь в теплокровных животных, вершиной развития которых стали высшие животные — приматы.
Для высших животных — приматов, как и для человека, процесс бытия можно охарактеризовать через триаду Сознание, Дух, Тело. Где Сознание это ощущение бытия, осмысление ситуации, поведенческая функция, Дух — эмоция, характер, темперамент. А Тело, предназначено для взаимодействия с окружающей средой, обеспечения этих действий мускульной и психической энергией и воспроизводства вида. Разум и Дух по-прежнему существуют в зачаточном состоянии из-за невозможности иметь свою картину мира, в силу несовершенства аналогового мышления животных, оперирующего сложными картинами индивидуального опыта, приобретёнными рефлексами, наследуемыми инстинктами.
И был вечер, и было утро: день шестой. Сотворение человека.
В начале было Слово! Слово порыв, Слово прорыв, выведшее из темноты глухонемого состояния обезьяну и сделавшее её человекообразным существом. Развившиеся голосовые связки, дискретный звуковой сигнал, производимый ими, символ, обозначивший основные орудия труда, предметы обихода и действия, изменил условия и структуру быта племени, перевел общение между соплеменниками на качественно другой уровень.
В начале было Слово! И Слово было Бог! И Слово это Истина! Из первородного вечного стремления особи от существования в хаосе эгоизма, зла и страдания к добру и радости бытия, через Слово должна была вырасти первородная любовь взаимопонимания. Значит, Любовь это Слово, это Истина, это Бог. Она родилась вместе со Словом, вместе с человеком. Это и древним было хорошо известно. Богиня Эрос, дочь Хаоса, тому пример.
Образ. По мере развития речи, роста искусства общения из отдельных слов создавались мифы, легенды, правила поведения, строились предположения, плелись кружева многосложных понятий развивающих воображение, создавалась совершенно новая картина мира, состоящая из символов более высокого порядка — образов. Оказалось, имея воображение, можно говорить о звёздном небе и погоде, не выходя из пещеры, говорить с идолами и богами, искать истину, смеяться шуткам и анекдотам. Из умения думать, пользоваться знанием, опытом, вырастали новые поколения думающих, ищущих, знающих, имеющих воображение, лепилась неповторимость каждого Я, формировался человек! Возрастающее количество слов, образов, развивали человека, но делали его жизнь всё сложнее и сложнее и неизмеримо повысили цену принятия решения, цену своего выбора. Взрослеющий Разум, как механизм разумного выбора, потеснил, подчинил себе Сознание. Но, вкусив от древа познания, он запутался, оказавшись между богами и идолами, добром и злом, добродетелями и пороками, истинами и ложными авторитетами.
Идея. Из символов слов, из символов образов, из опыта, воспитания, образования создавалась моя картина мира. Мой мир, моё Я, которые по законам эгоизма, неизбежно входили в конфликт с другими картинами мира, с другими мирами, с другими Я. И требовалась мудрость нового символа, высшего объединяющего начала, высшего авторитета, высшей идеи, чтобы предотвратить самоистребление человечества, гасить конфликты, вырастающие из вражды эгоизмов. Объединить каждое Я, в единый союз, в единое общество на принципах добра и радости, мира и справедливости. Таким символом, такой идеей, таким верховным началом чаще всего назначался единый Бог с его непререкаемыми ритуалами и заповедями. И государства, как симбиоз эгоизмов объединённых выгодой, пользой, волей, идеей, существовали, пока существовал единый Бог. Но рядом с богами-символами, высшими идеями, формирующими для человека единую, общую для всех, картину мира, его место в обществе, правила общественного поведения, само понятие общества и его роль в его жизни, в его душе, подверженной сомнениям и по каким-то причинам оставшейся одинокой, всегда вырастали идолы. Идолы – это кумиры, человеческими руками сотворённые. Высшее начало, Идею заместившие, и требующие от человека, их создавшего, безоговорочного себе поклонения. И требовались усилия разума, воли и мужества, чтобы им противостоять. Так стоило Моисею однажды отлучиться на время, как евреи стали поклоняться идолу Золотому тельцу. Даже государство, созданное народом для народа, становилось идолом, когда власти забывали своё предназначение, отвергали своих богов, и предавались идолам, ложным идеям. Тогда государство рушилось, как прогнивший неправедный идол, а народ, допустивший извращение Идеи, отправлялся в изгнание до тех пор, пока не возрождал своего Бога, свою Идею и не освобождался от власти идолов. «Не сотвори себе кумира», важная заповедь начертанная над входом в храм Соломона.
Символы Слово — Образ — Идея имеют греческий аналог: Логос — Гнозис — София, где София — мудрость, как адекватность моей построенной из символов картины мир, реальность моего места и совести моего Я в этой картине мира, способность признать и безусловно подчинить своё Я высшему началу, объединяющей Идее.
Слово — Образ, Логос — Гнозис, формировали мою картину мира, моё Я, мою индивидуальность, мой индивидуализм. Но кому ты нужен, эгоист, не единожды солгавший! Одинокий в этом мире, одинокий среди людей, со своей картиной мира, со своим даже, может быть, великим Я, без любви, без общения, без общества, прозябающий в одиночестве? Никому! Человек по своей природе есть существо стадное, а значит «общественное» — как отметил ещё Аристотель. Значит человек вне общества, Я без Мы, существовать не может. Как не может существовать и общество без граждан, Мы без Я. Я и Мы взаимосвязаны! Общество так же исключается, даже если людей великое множество, как множество первобытных Я, живущих в условиях первобытной свободы, до пещерного естественного эгоизма, естественного права, позволяющего считать своим всё, на что упал твой взгляд, творить всё, что ты посчитаешь нужным. А это неизбежно ведёт к победе хаоса, к разрушительной войне всех против всех, всех эгоистов против всех эгоистов вплоть до последнего эгоиста. И, как единственный способ избежать всеобщего самоистребления, необходимость признания объединяющего начала, высшей идеи, высшего авторитета, непостижимого недосягаемого Бога. Но, что толку в Боге, если его нет в сердцах людей, а царствуют там первобытные идолы насилия, стяжательства и эгоизма.
Как сказал Достоевский: Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. Значит нужно, чтобы в душах людей поселилась высшая мудрость, София, как необходимость признать и безусловно подчинить своё Я высшему началу, объединяющей нас Идее, олицетворяющей Бога. Поселить в своей душе высшую Идею, Софию, Мудрость, через совесть, любовь и доверие объединяющую людей в человечество. Объединяющую людей, как множества эгоистических картин мира, выросших из Слова и Образа мышления каждого Я. И Бога, как общего символа любви и доверия, эквивалента человеческой совести и потребности в любви. Бога, как высшую и единую для всех Идею, объединяющую нас в Мы. Поселить в душе Бога и стать Богочеловеком. Только тогда мы освободимся от рудиментов первобытного своеволия, допещерного эгоизма, естественного права, от идолов сеющих зависть, вражду и ненависть, и станем, наконец, людьми — существами общественными. А личное счастье? Оно всегда останется за человеком, потому что моё счастье это только мой путь к счастью, эпизод борьбы за своё счастье. Борьбы, где каждое Я — Богочеловек имеет место быть в условиях ответственности, профессионализма и самобытности бытия каждого, его гармонии с окружающим миром, созидания, питающем энергию человеческой солидарности. Где Мы должно представлять собой только, и только, сумму всех Я, а не абстрактное мы, подавляющее Я. Где каждое Я, приняв мудрость Софии, отвергнет ложь идолов, ощутит мудрость своей философии, свою неразрывную связь с другими людьми, ближними, современниками, получит от них не только свою душу, но и свою часть любви и доверия, станет Богочеловеком, победившим свой первородный эгоизм, свою первобытную свободу, своё допещерное естественное право.
Сложно? Наверное. Но сложности тут нет. Нужно только поверить, что львиная доля мудрости Софии сосредоточена в Золотом правиле Иисуса Христа, которое, так или иначе, присутствует в любой религии: «Поступай так, как желаешь, чтобы с тобой поступали, и люби ближнего, как самого себя». Тора, Веды, Евангелия, Коран — только приложения к этому Золотому правилу. То же утверждал и Лао Цзы. Именно это составляет идеальное совершенство мудрости и нравственности строящейся на том, что человек не только отдельная особь, но и часть собирательного целого и что свое настоящее благополучие, положительный интерес своей жизни он находит в обществе, в служении общему благу и общей пользе. В окружающем нас мире нет ни зла, ни пороков. Это только символы слова, символы образа, которые, в минуты душевного одиночества, мы творим сами, впуская в свою душу пороки зависти и злобы, насилия и лжи, алчности и гордыни, и предаваясь разрушительным иллюзиям непомерного эгоизма или сознания собственной ничтожности, выпускаем их наружу. Есть только вечное Время, вездесущий всёразрушающий Хаос и Случай, в мгновение настоящего ставящие каждого перед выбором. И, кроме воли этих всесильных богов, есть моя воля, мой свободный выбор, выбор Богочеловека, который Я должен делать в каждое мгновение своего существования. Чтобы Я, Богочеловек, уверенный в себе, в любви ближних, мог преодолевать сопротивление Хаоса и коварство Случая, руководствуясь разумом, принципами любви и мудростью Софии. Имел знания, волю и мужество созидать и творить справедливость, как правду, рождённую мудростью законов. Любить себя и, не скупясь на поддержку ближних, любить их, как самого себя. Это значит, что душа человеческая и душа мира должны слиться в единое человечество через Любовь. И богочеловеческая мудрость, София, может быть создана только через Любовь! Ибо Любовь — это Слово, Любовь — это Образ, Любовь — это София. И Любовь это мудрость, истина, это мой Бог. Но единожды солгавший, кто поверит в твою Любовь?
***
С утра день был пасмурный. Временами из серых туч лили дожди, и Егор, несмотря на то, что работал в плаще промок, но работать было нужно, чтобы успеть до погожих дней короткого «бабьего лета» снять старую краску, грязь, зачистить ржавчину, подготовить купола для покраски. Иногда налетали грозы. Молнии сверкали слева и справа, купола сотрясались от раскатов грома, и было страшновато простому смертному висеть на кресте у неба на виду. Надо будет спросить у Нестора Михайловича провод, сделать контур заземления, и заземлить, хотя бы главный крест.
Уже смеркалось, и не было ни грозы, ни дождя. Ребята ушли на ужин, а он остался один проверить надёжность страховочных канатов и, проверив их, сел немного передохнуть и незаметно уснул, сидя на лавочке навеса. Когда он проснулся, было уже темно. Он встал и тоже пошёл ужинать.
Отец Викентий, живший при храме, поначалу безнадёжно пытавшийся призвать к покаянию молодые заблудшие души, в свободное от службы время, когда позволял пост, старался ужинать вместе с ними то ли, чтобы показать, что качество пищи на должном уровне, то ли ему нравилось общение с Холиным. Холин, знаток истории церкви и обрядов, умел спорить так, чтобы не подавить, не обидеть противную сторону. И это нравилось батюшке. Ему он рассказал свою историю, как он стал священником. Он, морской офицер, служивший командиром вспомогательного судна, стоял на рейде у Курильской гряды. Внезапно море осело, посадив судно на мель, потом налетевшая гигантская волна цунами, сорвала его с якоря, понесла на скалы, но не разбила, а схлынувшей волной унесла в океан. Полузатопленное судно сохранило плавучесть, но погнутый винт и отказавшая рация, сделали его заложником ветров и течений. Организовав откачку воды ручными помпами, убедившись в живучести судна, и передав командование помощнику, он удалился в каюту, где предался молитве о спасении. Он был человек неверующий, но Апполинария Кирилловна, его жена, была верующей, и сейчас, оказавшись в безвыходном состоянии, он обратился с молитвой к богу о спасении. Он молился истово, в течение нескольких суток, пока впав в транс, не стал ощущать суда находящиеся поблизости. Когда он решил, что возможен визуальный контакт, он вышел ночью из каюты и приказал вахтенным стрелять в небо сигнальными ракетами. Рано утром он был обнаружен рыбацкой шхуной и через неё установил контакт с базой. Но его «провидение» было осмеяно начальством и, как человек чуждой идеологии, он был исключен из партии и подал рапорт на увольнение со службы. Но, пережив шок, он стал человеком глубоко верующим. Имея руководящие навыки и прекрасную память, успешно прошел курс обучения, служил в церкви, был рукоположен и поставлен на храм. На расстрельную должность с ненормированным рабочим днём и широким кругом обязанностей, требующую знания наизусть многочисленных обрядов, уставов и молитв. И беззаветного служения делу. И Егор мог видеть, насколько день священника был насыщен и долог. Теперь ещё и Холин стал для него, как бы учителем вечерней школы, чтобы наверстать упущенные им знания по истории церкви.
Апполинария Кирилловна убирала со стола, заботливо прикрыв салфеткой, ужин Егора, чтобы тот не остыл. Она, то ли с христианской любовью, то ли с материнской заботой относилась ко всем, но особенно опекала «верховых» Алексея и Егора. Уставший Алексей, уже поужинал и ушёл спать, а остальные Холин, Лавров и Лев затевали спор о Великом Инквизиторе Достоевского.
Матушка готовила сама, вкусно и сытно, и теперь, покормив подопечных и, освободившись от своих забот, села с вязаньем на дальнем краю большого стола, за которым сидели мужчины. Она всегда присутствовала при вечерних разговорах, никогда не вмешивалась в них, но как строгий цензор, мягко прерывала их, когда они уходили за атеистическую грань дозволенного.
Егор, немного отдохнувший на лавочке, не торопясь, ел свой ужин и слушал.
— Вкратце напомню содержание – сказал Холин – После того, как Христос ушел из земной жизни и перестал учить людей, события на земле стали развиваться в дурную сторону. Возникли всевозможные ереси, начали распространяться пороки, люди ожесточились друг против друга. И вот Христос в сострадании своем возжелал появиться, хоть на мгновенье, к народу — к страдающему, смрадно-грешному, по младенчески любящему Его народу. Он творит чудеса на улицах Севильи, все узнают Христа, и сердца людей сотрясаются ответною любовью. Его узнаёт и сам кардинал – Великий Инквизитор, и стража по мановению руки кардинала уводит Его в тюрьму. Ночью к нему приходит кардинал. «Зачем же Ты пришел нам мешать? …завтра же я осужу и сожгу Тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал Твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к Твоему костру угли.» Христос молчит. Содержание речей кардинала таково: Христос пришел в мир, чтобы принести людям полную свободу и предельную ответственность. Он возвещает и требует жизни, обязанную своей святостью только Духу и любви. Но это слишком тяжкое бремя для смертных. Напоминая о трёх искушения Христа, он Его обвиняет в том, что «Ты отверг искушение диавола обратить камни в хлебы, чтобы за тобой побежало человечество, как стадо, благодарное и послушное. Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами?». Но свобода слишком тяжелое бремя, и старик горд тем, что они, наконец-то, побороли эту свободу и сделали это для того, чтобы сделать людей счастливыми. И мы давно уже не с Тобою, а с ним.
— Писатель, как я полагаю, говорит о том, что церковь исказила учение Христа и лишила Его возможности свободно обращаться к людям. Теперь Он вынужден жить в рамках, предписываемых Ему церковной иерархией. Он в тюрьме, Его наследие переработано и принадлежит прошлому и, когда Он, приняв человеческий образ, вошёл в круг людей, Он предстал нарушителем порядка, раз и навсегда установленного иерархией. И угроза Великого Инквизитора сжечь Его днем на костре кажется мне более чем реальной. – Сказал Лев.
— Расскажу, как апостол описывает искушения Христа в пустыне. – сказал священник, напомнив о себе. — Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами.
Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.
Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею.
Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего.
Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне.
Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.
— Три искушения. И в этих трех вопросах собрана и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы. – Убеждён старик – Но знамя хлеба земного, отверг Ты во имя свободы и хлеба небесного. Взгляни же, что сделал Ты далее. И всё опять во имя свободы! Говорю Тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. Свобода, и муки совести, непосильная ноша для слабого и подлого человека, но есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их же счастия, — эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому. Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе: «Если ты сын божий…». О, конечно, ты поступил тут гордо и великолепно, как Бог, но люди-то, это слабое бунтующее племя – боги ли они? И неужели Ты, в самом деле, мог допустить хоть на минуту, что и людям будет под силу подобное искушение? Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в страшные моменты жизни оставаться лишь со свободным решением сердца? О, Ты знал, что подвиг Твой сохранится в веках, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде. Но Ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес.
— Мятеж против Бога? Во все времена существовало стремление, манипулируя свободой, привести все области человеческой жизни в противоречие с верой, а ее самое оттеснить как нечто неполноценное. Человек, свобода, свобода воли, свобода духа, свободный выбор первооснова христианства, качество его жизнеощущения и жизнепонимания. Вне этой духовной атмосферы христианства не существует, ибо оно лишено всякого смысла. Так, кто же здесь Антихрист, кто еретик, исказивший суть христианства и, присвоивший себе право казнить и миловать, сжигать людей за вероотступничество? – спросил Лев.
— Это действительно так. Суть христианства – любовь и свобода. — Подтвердил батюшка. — Хоть слово свобода встречается в Евангелии только один раз: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными. Ему отвечали: мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: сделаетесь свободными? Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха». — Сказал священник — Старый греховодник, раб греха, присвоивший себе право лишить свободы самого Господа Бога! Такое возможно только в католичестве и только у иезуитов.
Холин не стал возражать и продолжил:
— Приняв третий совет могучего духа, Ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться, наконец, всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию. Но кто виноват? Приняв мир и порфиру кесаря, Ты основал бы всемирное царство и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним.
— Слава богу! Теперь хоть адресок старый греховодник оставил! А то я хотел обидеться за всю церковь. – заметил отец Викентий.
Холин продолжил обвинения Инквизитора:
— Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведомым? Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. Нас они будут обожать как благодетелей, понесших их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Самые мучительные тайны их совести — все, всё понесут они нам, и мы всё разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною.
— Те, которые хотели быть избранными, не нашли себя в христианстве. Они увидели человека, как человека массы, с его ограниченными возможностями и его слабостями, Они поняли, что с людьми нужно обращаться как с массой и, что в качестве приманки следует использовать иллюзию достижения простого земного счастья. – Произнёс Лев. — Но это осуществимо лишь в том случае, если будет извращена самая суть учения Христа. И они восстали против Бога. Они заняли позицию судей по отношению к Христу.
— В истории религии совершено преступление, ужаснее которого нет, и совершено оно теми, кто посвятил себя служению не правде и добру, а лжи и злу, чтобы под их прикрытием создать для многих видимость реального земного счастья. И конечный результат их разрушительной работы — внушающий ужас «человек массы», которому достаточно хлеба, чувственных наслаждений и иллюзии безопасности, чтобы чувствовать себя счастливым. От выросшего на их лжи и преступлении человека массы, лишённого свободы и христианских ценностей, они черпают сознание своей неограниченной власти, право казнить и миловать, право заботиться о его благе, господствовать над народами, превращенными в безликие народные массы.
И средоточием подобных взглядов служит Римская Церковь, ее иерархия, но, прежде всего, как выражение ее духа, — орден иезуитов. — Сказал батюшка.
— Замечание верное, но о нём потом. А пока Христос молчит, Великий Инквизитор говорит пленнику: Завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если и был, кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi — Так я сказал. Потом решил всё-таки помиловать Всевышнего Бога и говорит ему: «Ступай и не приходи более… не приходи вовсе… никогда, никогда!» И выпускает Его на «темные стогна града» Севильи.
Помолчали, потом отец Викентий произнёс:
— Какой-то Христос не настоящий. Художественный литературный образ, способный только страдать и сострадать. Христос сам по себе. Он не представляет ни Отца в мире, ни мир пред Отцом. Он не любит мир таким, каков он есть, и не ведет его за собой. Он — не Посланник и не Спаситель. Он — не посредник между истинным Отцом небесным и реальным человеком, не пробуждает в нём той святой любви, которая должна очищать и преображать его. Он молчит и не занимает, собственно, никакой позиции.
— А, что ему сказать? Он уже всё сказал. Он молчит уже тогда, когда над ним издеваются книжники и фарисеи: «Сойди с креста, и мы уверуем в тебя». И только обращается к Богу Отцу с тихой смиреной просьбой: «Прости их, ибо не ведают, что творят».
— Но тогда Он был посланник божий, которого Бог Отец обрек на смерть, посылая Его в падший и погрязший в грехах мир, и который Он воспринял плотью и душою, чтобы продолжить дело Отца и нести его новому миру. Сейчас же это бог бунтарь, бог одиночка, ушедший в самоволку, и принявший второе искушение диавола. И угроза быть навсегда сожженным на костре Великого Инквизитора, более чем реальна. И я согласен с отцом Викентием, что это только художественный приём, созданный писателем, чтобы подчеркнуть образ бунтаря Ивана Карамазова. И к церкви это не имеет отношения.
— У Достоевского было три врага: атеистический социализм, рационализм Запада и католическая Церковь. И у каждого из них должен быть свой Великий Инквизитор. Но крайней оказалась католическая церковь. И не зря! – Сказал Холин.
— Это, конечно, художественный образ – настаивал Лев – потому что все герои Достоевского лишены базиса, бездельники и барчуки, которые занимаются чем угодно только не трудом. Такие говорящие комки нервов на ходулях. Как в японском театре, чем выше ходули, тем выше герой. Я не осуждаю писателя, наверное, это его приём, чем выше ходули, тем легче даётся ему образ героя, тем дальше он видит будущее. И его задача поднять безнравственного Ивана до уровня бессильного Христа, чтобы увидеть опасность его прихода на смену бессильному Христу. Ведь, если разобраться, то Иван Карамазов и есть Великий Инквизитор. А наше нынешнее бытие и есть победившая карамазовщина.
— Каковы идеи – таковы и люди! Каковы их мечты сегодня, таково их будущее.
— Образ не образ – пусть с этим разбираются литературные критики. – сказал отец Викентий – Смысл этих трёх искушений я вижу, как попытку подменить духовное – материальным, свободу выбора – гордыней, христианские ценности – властью. Безбожники, Инквизитор и компания, взяли у диавола все три соблазна. «Мы давно уже не с тобою, а с ним». Отказавшись от Христа, подогнав под свои ереси Его учение, они отняли у народа духовное, подменив его на тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, отняли у них свободу и человеческую гордость, переплавив их в свою гордыню, отняли все христианские ценности, оставив только смирение.
— И результатом их экспериментов стало принудительное построение царства земного и внушающий ужас «человек массы», объект манипуляций, которому достаточно хлеба, чувственных наслаждений и иллюзии безопасности, чтобы он мог чувствовать себя счастливым.
— А для Достоевского принудительное устроение царства земного есть иезуитская, римская идея, которую наследует и атеистический социализм. – Согласился Лев.
— И это правда! – сказал Холин.
Помолчали. Потом Холин, глядя на Егора, сказал:
— Какую же истину нам может добавить к уже сказанному Снятый с креста?
Егор улыбнулся шутке.
— Не только в иудейской пустыне и не только в Севилье, человек должен пройти эти три искушения. Диавол искушает ежеминутно и в Чикаго, и в Шанхае, и в Москве и в Омске и в Томске. Только сейчас это не три искушения Христа, рождённые голодом и миражом пустыни, а три реальных всемогущих идола: Деньги, Сила, Власть, живущие в каждом из нас. Сейчас не проблема превратить камни в хлебы: пригнал в пустыню пару самосвалов, набросал в кузов камней и продал их на стройке. Искушение начинается после этого. Идол Деньги искушает тебя: купив хлебы, потратишь ли ты оставшиеся деньги на доброе дело или потратишь на сомнительные удовольствия, предпочтёшь ли служение обществу личному брюху, искусство насилию, духовное материальному? И это твой выбор. Идол Сила? Сила земного притяжения никогда не отменялась. Яблоки падали на головы иудеев и до Ньютона, и после него. Поэтому это твой выбор: принять верное решение служить доброму делу или поддавшись идолу и гордыне разбиться о камни. Идол Власть? Власть хороша, когда она сама плывёт в твои руки! Но всегда перед тобой стоит выбор, направить её на добрые дела или использовать её как дойную корову, ради эгоистических устремлений обманывая и обкрадывая доверивших тебе власть. И выбор должен быть свободным и ответственным. Чего лишён этот, действительно ужасный «человек массы».
— Идолов может быть много?
— Да! Но идолы всегда ложные. Ложным идолом может стать успех, разум, прогресс, культура, народ, вождь, родина, партия, церковь и тысячи тысяч других преходящих явлений и организаций, человеческими руками созданные, ставшие тоталитарными понятиями, отнявшие у народа свободу, совесть и духовные ценности, подменив их верой в чудо, тайну и авторитет.
— Как рождаются идолы?
— Идолы рождаются вместе с нами, как рождается вместе с нами наш первородный эгоизм. Они его корни. И задача любой религии, любой цивилизации ограничить людской эгоизм, направить его в контролируемое русло. Для нашей христианской цивилизации таким контролирующим фактором был Христос и его Золотое правило «Поступай так, как желаешь, чтобы с тобой поступали, и люби ближнего, как самого себя». Но стоит отвергнуть бога, отринуть его Правило, как в тебе просыпается зверь, его хитрость, его вседозволенность, они будят дремлющих идолов, и ты уже на ложном пути. Остаётся только выбрать себе подходящего по склонностям идола, наделить его чудом, тайной, авторитетом и ты перестаёшь быть свободным, ты раб греха, ты раб своего идола!
— Раб своего идола! Но как рождаются идолы общие, массовые?
— Как верно сказал Инквизитор, драма «человека массы» найти того, кому бы передать поскорее дар свободы, пред кем преклониться, кому вручить совесть. И когда он, отказавшись от свободы, преклонившись «за счастье», за хлебы им же заработанные, оказывается в руках лжецов, не прошедших искушение, предавшихся диаволу, исказивших учение, то он становится не только рабом своих идолов, он тоже раб их грехов и их идолов. Тогда всё общество, вся «масса», поражена метастазами этих идолов. А, как всучить идолов вручившим им совесть, для этого у инквизиторов есть масса способов и масса профессиональных лжецов.
— Но как мне тогда отличить правду от лжи, добро от зла, лидера от Инквизитора?
— Только проверив себя свободой, любовью и совестью. Свободой – чувствуя себя свободным «Поступай так, как желаешь, чтобы с тобой поступали». Любовью – люби себя, но и «Люби ближнего, как самого себя» и Совестью, ведь совесть — это честь, а честь нельзя доверять никому!
— Шпагу — Отечеству, а Честь — никому?
— Честь, присуждаемая тебе обществом за добрые дела, — это твоя внешняя совесть, а твоя совесть — это твоя личная, внутренняя Честь. И все, кто посягает на твою свободу, любовь и совесть, прикрываясь чудом, тайной и авторитетом и есть либо идолы, либо их слуги.
— Но здесь, наверное, важно понимать свободу, как ответственность. Любовь, как любовь к ближнему. А совесть, как справедливый суд доброго человека?
— Да.
— Но это трудно! Как этому научиться?
— Кому сейчас легко! Конечно, через воспитание. С детства. Помню, как меня дед учил, что хорошее воспитание это, когда любовь к себе не заглушает любовь к ближнему. Или, как говорил Руссо: «У вас будет всё, если вы воспитаете граждан; без этого у вас все, начиная с правителей государства, будут лишь жалкими рабами». Что мы и увидели у Достоевского. Плохие были воспитатели у «человека массы». Не научили быть гражданином, любить себя, любить ближнего, беречь свободу, трудиться на общее благо и держать власть под контролем. Наверное, плохие книжки им в детстве читали, плохую музыку им играли.
— Плохими сказками кормили до седых волос. Но вернёмся к идолам! Я так понял, что все идолы замешаны на чуде, тайне и авторитете?
— Стоит только появиться или чуду, или тайне, или авторитету, значит где-то надо искать идола.
— Сталин, идол, Великий Инквизитор, безбожник, превративший народ в «трудящиеся массы», гонитель веры, но в трудную минуту, приказал погрузить икону Божьей матери в самолёт и трижды облететь Москву с молитвой о защите города от неприятеля. И ведь это помогло! Случился перелом в войне. Разве это не чудо? — Сказал отец Викентий.
— Конечно, чудо! Которое нельзя повторить. Сталин, великий практик, правильно рассчитал, что, уступив народу Бога, право на вероисповедание, он сплотит народ, повысит нравственный потенциал страны и сделает страну сильнее. Ведь ваш храм был вновь открыт для богослужения во время войны?
— Да.
— Право на вероисповедование здесь это, наверное, главное. Ведь рядом с атеистами и христианами, плечом к плечу, воевали и мусульмане, и иудеи, и другие религии. И хорошо воевали.
— Конечно, — наконец подал свой голос Лавров — религия, в какой-то мере сплотила народ. Но я хочу сказать в защиту Великого Инквизитора, Сталина. Кроме старой шинелишки, заработанной для него кровью и потом миллионов, он ничего себе не присвоил. Он жил для страны, для идеи. Да, идол! Да, тиран! Да, Великий Инквизитор! Но виноват ли он в том, что страна, чтобы выжить, за пятнадцать лет должна была пройти путь в двести с лишним, упущенных со времени Петра I, лет? Заново создать промышленность, перевооружить армию, преобразовать народ, сделав его поголовно грамотным. Ведь в войне моторов современным оружием нешуточно воевали уже не те над темнотой которых ещё совсем недавно потешался Чехов, по барски любил Толстой, ставила ни во что интеллигенция. Грамотно воевал грамотный народ. И победил.
— Но такая жестокость в отношенни собственного народа…- начал было Лев.
— Жестокость? — отпарировал Лавров — Сила римских легионов была в децимации. Легион, не выполнивший задание, подвергался децимации. Казнился каждый десятый боец, проигравший сражение. Жестоко? Но это правило неукоснительно соблюдалось в течение сотен лет, принося Риму победы. И никто никогда не ставил его под сомнение. Воины, они могли проиграть сражение, но ни разу не проиграли войну. Жестокость? Кровавый царь Иван Грозный и его кровавые опричники казнили на Руси пять тысяч своих соотечественников. И мы до сих пор содрогаемся от его жестокости, и нет ему прощения. Но за время царствования Ивана Грозного, в одной только Англии было подвержено мучительным казням свыше двухсот тысяч англичан. Практически было децимировано всё мужское население Англии. Все робин гуды и пираты, либо были казнены, либо, даже в мыслях отказавшись от чужого добра, в ужасе разбежались по домам, навечно уверовав, что только «Мой дом — моя крепость». И, кто сейчас, из живущих в добропорядочной Англии, копается в истории? Все пользуются её плодами. Все! А костры инквизиции? А «Молот ведьм»? По которому подозреваемую в колдовстве бросали в воду, если выплывет — значит, ведьма, если утонет — значит, бог прибрал невинную. Разве это не глупо? Не жестоко? Все совершали ошибки! Абсолютно все! Но все шли вперёд, приобретая опыт реальной жизни, искали и создавали свои ценности, строили своё будущее. Все, кроме нас! Копающихся в дерьме истлевшего прошлого, пытающихся там откопать свои «вечные ценности».
— Действительно, обращённый в прошлое — обречён на изгнание! И в этом наше… — начал было Егор, но Лавров не дал ему договорить.
— Сталин был обращён в будущее — он его строил. Ошибался? Да. В критических ситуациях, на историческом повороте, на крутом подъеме, когда нет ни времени, ни возможности, ни уговаривать, ни объяснять, есть команда: «Делай, как я!». И, каждый не выполнивший её есть враг, враг не мой, а общего дела. Но, кто готовил ему расстрельные списки, устраняя своих конкурентов в борьбе за власть? Те, кто пришли ему на смену, его «разоблачители», пожелавшие списать свою вину на вождя. Берия, которого потом уничтожил Хрущёв. Хрущёв, на расстрельных списках которого, Сталин писал: «Уймись, дурак!».
— Хрущёв, конечно, недалёкий вождь своего недалёкого племени номенклатуры, «ста тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла» за сотни миллионов «счастливых младенцев». Самодур, волюнтарист, не знающий куда засунуть свою энергию, пришедший на смену великому вождю великой страны, присвоивший себе его наследие, его дело, его могучую страну. — Сказал Холин.
— В лучших традициях царизма, — продолжал кипеть Лавров — когда новый царь, взошедший на трон, камня на камне не оставлял ничего из дел предшественника.
— А, что делать? Тиран никогда никому не доверяет и никогда не готовит себе смены. И случилось, что случилось. Когда стратег Сталин сблизился с председателем Мао, и они решили, что номенклатура исчерпала себя, он намекнул на грядущие перемены и номенклатура, защищая себя, убила его. — возразил Холин.
— Да, тогда наши пути с Китаем разошлись. Но, Хрущёв, растоптавший память о Сталине, растоптал не только его память, он растоптал его дело, общее дело, ради которого тот работал по двадцать часов в сутки. Дела, ради которого погибли, были изгнаны или были уничтожены десятки миллионов человек, в одночасье ставшие бессмысленными жертвами. Хрущёв не строитель коммунизма, он его гробовщик, у которого в нашей стране, после него, не осталось будущего. Не знаю, как вы, но я думаю, что у мира, в будущем, кроме социализма нет другой альтернативы. Просто он появился не в нужном месте, не в нужный час. Сталин, наверное, пытался исправить эту ошибку, оценил грандиозность своей работы для будущего человечества, но, увы, жизнь человеческая слишком коротка для грандиозности такой цели.
— И нет ничего грандиознее этой цели, кроме человеческой глупости и подлости. — сказал Холин. — Сталин был в ссылке и не учавствовал в захвате власти большевиками. Власти над Россией, где кроме «дедушки Калинина», среди новых властей русским места не оказалось. Властвовали «инородцы», которым было наплевать на прошлое и будущее России. Их целью была мировая революция, а Россия была «лишь хворост», который они швыряли в её костёр. Россия была разграблена, разрушена, оказалась слабой, и Сталин, прибрав власть к рукам, понял, что слабая Россия не хворост мировой революции, а угроза миру во всём мире, потому что она слишком большой и лакомый кусок для разного рода захватчиков. Он стал делать её сильной. Великий стратег, он ликвидировал гнёт «интернационалистов», сменив их разрушительную идеологию на патриотическую идею, ликвидировал безграмотность, провёл индустриализацию и перевооружение. С величайшим напряжением сил, с величайшими потерями, он дал России шанс выжить и уцелеть, провёл её по краю пропасти, к которой её привели «интернационалисты».
— Кажется, про него Ленин говорил, что нет более «великороссов», чем бывшие «инородцы»?
— И в этом сила России. В том, что каждый, прикоснувшийся к её культуре, к силе, терпению и мужеству её народа, становится её патриотом. Как, например, Екатерина Великая.
— «Мы не рабы, рабы немы» — по этой фразе, по этой идеологической установке, учились грамоте наши отцы. И мы, наверное, должен быть благодарны Сталину за то, что мы, дети и внуки безграмотных крестьян, получивших или получающих высшее образование в университете, свободно пользуемся одной из лучших библиотек страны, живём в независимой и сильной стране, сидим здесь и сейчас, и разговариваем о судьбах мира и человечества. — Сказал Лев. — И я, думаю, что, осудив сталинизм, мы, интеллектуалы в первом поколении, которым не у кого учиться науке жизни, самостоятельно формирующие своё мировоззрение, должны всё-таки простить Сталина за его злодеяния. Как прощён французами Наполеон, истребивший в своих войнах половину молодых французов. Ведь ненависть – оружие слабых. Слабых и злых. И от обилия слёз могут появиться только болота, на зыбкой почве которых нельзя строить будущего. Будущее принадлежит только сильным, умеющим прощать. — Он помолчал, ожидая возражений, потом продолжил — Хрущёв, конечно, самодур и волюнтарист, но, тем не менее, я дважды благодарен ему за то, что он дал нам подышать воздухом свободы. И ещё за то, что он, наконец, отменил крепостное право и дал возможность миллионам крестьян получить паспорта и почувствовать себя полноценными людьми.
— Под приглядом номенклатуры.
— А, что делать? И Москва не сразу строилась! В Америке рабство отменено сто лет тому назад, а до сих пор там негров линчуют. Кстати, Америка, процветающая страна, в основе своей протестантская, свободная и открытая, оплот западного рационализма, что в ней тоже возможны великие инквизиторы?
— А, то! Природа человеческого индивида, «человека массы», расцвела там, как нигде и никогда. Чем отличается протестантизм от других авраамических религий? — Спросил Егор Холина.
— У иудеев основой веры является Ветхий Завет. У протестантов вера тоже, в большей мере, основана на Ветхом Завете, хотя протестанты разделяют христианские представления о Боге, о Его триединстве и бессмертии души. У протестантов, также как у иудеев, отвергается поклонение святым и праздники в честь святых, почитание мощей и икон. Молитвенные дома свободны от пышного убранства, алтарей, икон, статуй. Соблюдается правило «Не сотвори себе кумира». Молитвенным домом может служить любое строение. Молитвенные дома независимы, любая группа верующих может организовать свой молельный дом. Служитель культа подотчетен протестантской общине. Католичество же и православие основаны на Новом Завете и в отличие от протестантизма, имеют жесткую церковную иерархию, признают поклонение не только Богу, но и святым, великомученикам, мощам и иконам, почитание священнослужителей.
— То есть налицо, в отличие от католичества и православия, попытка оседлать технический прогресс, освободившись от тайны, чуда и авторитета церкви. И это им частично удалось. Но, Инквизитор был прав, говоря Христу: «ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес». Отвергнув чудо и отвергнув Бога, они стали формально верующими, клянущимися на Библии исключительно для формы. Прав Инквизитор и в том, что драма человеческого индивида, «человека массы», найти того, кому бы передать поскорее дар свободы, пред кем преклониться, кому вручить совесть. Освободившись от свободы, любви и совести, создав себе идолов, оставшись наедине с собой, индивиды приняли все искушения диавола, подменили духовное – материальным, свободу оставаться со свободным решением сердца – гордыней материального достатка, а христианские ценности – деньгами, силой и властью. И это они назвали Свободой и, став «свободными», они добились временного успеха в своём предельно упрощенном рациональном мире.
— Почему это им частично удалось?
— Потому что чудо, тайна и авторитет никуда не делись. Только чудо стало чудом личного успеха, тайна стала тайной банковского вклада, авторитет — непререкаемым авторитетом доллара, а само государство — Великим Инквизитором. И оно давно уже не с Христом, «а с ним». А их счастливый «человек массы» отличается от счастливого «человека массы» описанного Достоевским, только тем, что по мановению руки своего Инквизитора, садится в комфортабельную тачку и едет подгребать угли к указанному костру.
— Почему это их временный успех?
— Как мы уже видели все, кто посягает на свободу, любовь и совесть человека, прикрываясь чудом, тайной и авторитетом и есть идол. Их идол Великий Инквизитор — государство, прикрывшись своими понятиями чуда, тайны и авторитета, посредством массовой культуры, средств массовой информации, банков и массового производства, отняло у индивида свободу, совесть и любовь, растлило его своим произволом, но сделало его счастливым «человеком массы», идолопоклонником триединого идола Деньги, Сила, Власть, свергнувшего с небес божественную Троицу. Но, отказавшись от святой Троицы — Бога Отца и Сына и Святого Духа — индивид лишился опоры на любовь и совесть, стал рабом успеха, «рабом греха», рабом двойных и тройных стандартов. Но только любовь и совесть могут объединять людей и делать их свободными на пути поиска истины. Так, что их «счастливые» индивиды — они лишь «рабы греха», соучастники грабежа планеты, попутчики на пути успеха, пока им сопутствует успех. Но успех, как мыльный пузырь, имеет свойство лопаться в одно мгновение. И тогда “homo homini lupus est” – “человек человеку волк”, индивид индивиду зверь. И не дай нам бог жить в эпоху их перемен.
— Куда ни кинь — везде клин! Капитализм и социализм, фашизм и либерализм, рационализм и католицизм — везде свои идолы, свои великие инквизиторы. Почему?
— Человек, как всё живое, рождается с первородным чувством эгоизма, с глубинными корнями эгоистических инстинктов, а стать или не стать этим инстинктам пороками или идолами, жить по правде или во зле, это, во многом, зависит от воспитания.
— Это правда, первородное чувство эгоизма глубоко укоренено в каждом. Даже самую воспитанную и верную собаку надо кормить осторожно. Иначе, защищая свою чашку, она тебя тяпнет, а потом будет ходить с виноватой мордой, как бы говоря: «это же не я, это мои звериные инстинкты, с которыми, извини, я не справилась». — засмеялся Лавров.
— Воспитание всегда вторично. А человек в большинстве своём слаб, и для него всегда слишком тяжела приобретённая им ноша свободы, как ответственности. Любви, как любви к ближним, совести, как чести и справедливого суда. И всегда велик соблазн поскорее сбыть кому-нибудь тяжкую ношу своей свободы, кому-то отдать свою любовь, пред кем преклониться, кому вручить совесть. И этому слабому и пустому «человеку массы» уже не важно, какой доктрине, какому Инквизитору он служит. Поэтому жизнь человеческая это всегда борьба его добродетелей с его идолами. И корни её надо искать в религиях.
— Трагедия всех религий заключается в том, что они извращают принципы свободы, как только становятся массовыми организациями, управляемыми бюрократией. Религиозная организация и её люди связывают человека, лишают его свободы, занимают место семьи, государства, бога, и человек начинает поклоняться уже не богу, а группе, которая убивает и препарирует живого бога так, чтобы от его мёртвого, говорить его именем. Ложь «великих инквизиторов» при каждом удобном случае сжигающих своих богов, всегда присутствует во всех религиях, во всех идеологиях. Удивительно, как это он отпустил Христа, не казнив Его! — Сказал Лев.
— Для меня примером живой свободы является разговор прародителя еврейского народа Авраама с живым богом, с Господом, когда Тот завернул к нему по пути в Содом и Гоморру. Батюшка, если вспомните, напомните нам этот эпизод.
Отец Викентий немного напрягся, как бы выводя в память страницы Ветхого Завета, и начал медленно читать, восстанавливая их в своей памяти:
— И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне.
И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников, в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым. Не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?
Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу город.
Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?
Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.
Холин продолжил:
— Авраам, как истинный еврей, продолжал торговаться с Господом, выторговывая у Него сначала сорок, потом тридцать, потом и двадцать праведников. И, наконец, Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять?
Он сказал: не истреблю ради десяти.
И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом. Понял, видно, что с евреем торговаться бесполезно. Но в Содоме и Гоморре не нашлось и десяти праведников.
— Авраам, только что назначенный Им евреем, прах и пепел перед Владыкой, говорящий без посредников и в личном контакте с Господом, он свободен ставить под сомнение Его полномочия казнить и миловать: «Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников, в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым». Более того,» он берёт на себя смелость, и даже наглость, судить о правомочности Его действий: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?». Возможны ли такие отношения с мёртвым, препарированным богом официальных религий? Конечно, нет!
— Поэтому, наверное, протестанты и вернулись к Ветхому Завету. Но, как развивались события в других авраамических религиях?
Холин задумался.
— Хоть и говорят, что Восток дело тонкое, но в вопросах религий всё было с точностью до наоборот. Бог, во всех обозримых восточных религиях, всегда был грубым бесчеловечным богом, безоговорочно авторитарно распоряжающимся судьбами людей, народов и государств. Исключением стал бог Авраама с которым стало возможно общаться на основе духовных ценностей наработанных Ветхим Заветом. Впервые среди духовных ценностей прозвучали слова труд, свобода, любовь, правда, закон, честь, честность, грех, совесть, как чисто человеческие понятия и человек впервые приблизился к Богу. В Новом Завете, в христианстве, в религии римских рабов, так нуждающихся в любви и свободе, эти ценности подняты на новую высоту, любовью к людям и жертвою Христа, мучительной смертью искупившего прошлые грехи человечества. Но христианство, став официальной религией римских императоров, претерпело значительные изменения, приняв отпечаток тех религиозных традиций, которые сложились на Западе и Востоке империи. На Западе, в Риме, с его традициями, где было возведено в культ поклонение императору, кесарю, вопреки изречению Христа «Богу богово, а кесарю кесарево» прибрали к своим рукам и порфиру, и меч кесаря. Они не прошли третье искушение Христа властью и, как сказал Великий Инквизитор: «мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными». И это не был просто бунт против Бога или скрытое неверие, которое лежало в его корне. Хотели они этого или не хотели, но они поставили человека выше Бога. А, взяв от сатаны Рим, и меч кесаря, папа римский объявил себя наместником Бога на земле, Человекобогом, а значит, Великим Инквизитором по своему усмотрению, пекущемуся о бесчисленных стадах слабых и бессильных, любящих Его, как дети.
— Чтобы закрепить концепцию Человекобога, превосходство человека над Богом, в католической церкви ввели филиокве. В христианстве со времён вселенских соборов считалось, что Дух Святой исходит только от Бога Отца, но они постановили, что теперь Дух Святой исходит и от Бога Сына, Христа, рождённого человеческой земной матерью. — добавил отец Викентий.
— Хорошо это или плохо? Я не скажу. Но в истерзанной войнами, нищей зачумлённой Европе, которую от банкротства спасло только испанское золото инков, человек получил шанс устроить жизнь по-своему, полагаясь не столько на Бога, сколько на себя: «Богу богово, кесарю кесарево», а слесарю слесарево. Расцвели искусства, ремёсла, торговля. Европа стала на путь прогресса. Но ложность католического пути, концепции Человекобога, насилие, практикуемое для приведения человека «на путь истинный», злоупотребление чудом, тайной, авторитетом церкви и меч кесаря, слишком часто вынимаемый из ножен папами, восстановил против них не только королей и народы, но и человека. Поднятый выше Бога, но насилуемый папизмом человек, устав от лживой иезуитской морали, потребовал свободы, свободы совести и прав индивидуального духа. Протестантство восстает против католического спасения после смерти, где пропуском в вечную жизнь, в рай, была купленная у церкви индульгенция, и требует личного религиозного отношения человека к Богу, личной веры без всякого церковного посредничества. Но свобода и отрицание чудес, тайн и авторитетов церкви для укрепления веры, потребовало от каждого протестанта тщательного изучения священного Писания, личного размышления и поиска религиозной истины, что привело к сомнениям, к победе скептицизма, индивидуализма, личного разума и личной гордыни. И, значит, они не прошли второго искушения Христа. А, став скептиками рационалистами, научившись личным трудом при помощи науки и техники успешно превращать камни в хлебы, на путях к успеху поставив личный материальный интерес выше духовных ценностей, телегу впереди лошади, они потеряли шанс пройти и первое искушение. Каждый из них мечтавший стать Человекобогом, стал «рабом греха», слабым и беспредельно одиноким индивидом, а, передав дар свободы, преклонившись и, вручив свою совесть ловким манипуляторам, стал «человеком массы». Прокладкой между сиденьем и рулём.
— А как обстояли дела Христовы на Востоке?
— А на Востоке в заповеднике восточного деспотизма и восточного бесчеловечного бога, на прародине первого Богочеловека, Иисуса Христа, Бога рождённого женщиной по имени Мария и распятого за грехи человеческие всё оставалось по-прежнему. В Византии, раздираемой ересью и политическими противоречиями, продолжали распинать христиан даже после признания христианства официальной религией. Еретики и язычники время от времени приходящие там к власти, преследовали христиан, и бывало так, что в пустынях и пещерах христиан было больше, чем в городах. Но, получая в этой борьбе прививку против ереси, подвижники христианства свято хранили неприкосновенность учения Христа, считая, что изменить, что-либо в христианском учении может только сам Христос во время второго пришествия. Они не приняли ни одного из искушений сатаны, по христиански предпочитая духовное материальному, сочетая божественную волю и человеческое смирение, никогда не претендуя на светскую власть.
— Христианская Церковь, это единое тело Иисуса Христа, Богочеловека. И западная и восточная, должна быть единой в гармоническом соединении божественного с человеческим. — Сказал батюшка.
— Вашими бы устами да мёд пить, батюшка! Но Запад в этом сочетании сделал упор на человеческую составляющую Богочеловека, а Восток, следуя своей восточной традиции бесчеловечного бога, устранил её вовсе, оставив только Бога, которому надо поклоняться, славить Его, блюсти чистоту Его учения, и созерцать мир, который управляется Его волей. Пока императорами Византии были язычники и еретики, велик был молитвенный подвиг христиан мучеников, но после десятого века, когда императорами становились только христиане, надобность в подвигах отпала и восточная церковь, никогда не претендующая на светскую власть, сама стала её заложницей. Отвергнув гордыню, ради смирения и благочестия, православный Восток, с величайшей ревностью охраняя святыню церкви и веры, нисколько не заботился о том, чтобы окружающая действительность была сообразна этой святыне. А его благочестие забыло, что истинный Бог есть Бог живых, и стало искать живого Бога среди мертвых книг, мучеников, святых, икон и мощей.
— В отношении заповеди «не хлебом единым жив человек» Восток, действительно, жил Духом. И его Дух, дух святого Евангелия, дух слова, любви, созерцания и свободы, а не Дух Запада, дух меча, насилия, ненависти и жестокости. Для примера, во времена Ивана Грозного, считающегося западными «гуманистами» жестоким русским варваром, во Франции за одну ночь католиками было вырезано гугенотов во много раз больше, чем уничтожил среди своих приближённых «кровавый русский царь» за всю свою жизнь.
— Включая собственных жён и детей.
— В его время все жители Голландии, кроме перечисленных поименно, были приговорены папой к смерти и массово уничтожались, как еретики. А после завоевания тем же Иваном Грозным Казани из Москвы в покорённую Казань пришло указание если и приводить татар на крещение, то словом и любовью, «а страхом их ко крещению никак не приводити»
— И крещёный татарин Кузьма Минин через полвека станет национальным героем России.
— Запад выдвигал на первые роли деятельных мужей твердой воли и властного действия. Восток же предпочитал созерцательную жизнь, никогда не вмешиваясь в дела мирские. У философа Владимира Соловьёва есть легенда о святых Кассиане и Николае. В белых чистых одеждах праведников они идут в рай. И встречают мужика, у которого телега утонула в грязи. В ответ на просьбу о помощи Касьян прошел мимо, и сохранил свои одежды белыми, а Николай помог, испачкался в грязи, и в таком виде они предстали перед Господом. И Господь распорядился чтить святого Николая четыре раза в году, а сохранившего чистоту Касьяна только 29 февраля, раз в четыре года. Так он сравнил православную церковь с не любимым в народе Касьяном.
— Но, дед меня учил, что не созерцание, а человеческая деятельность одно из главных требований Христа. В притче о талантах прямо говорится, как будет Богочеловек поступать в час Страшного Суда. Может быть, батюшка, расскажете нам эту притчу?
И отец Викентий, видимо, не раз читавший её и, знавший наизусть, начал говорить:
— «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий. Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился.» — отец Викентий остановился и стал рассказывать содержание притчи.
— Получивший пять талантов пустил их в дело и получил ещё пять талантов, получивший два тоже получил дополнительных два, а получивший один талант, чтобы его не потерять, пошёл и зарыл его в землю. Когда же пришло время вернуться господину, то один вернул ему десять талантов, другой четыре, а «лукавый раб и ленивый» принёс один. Он наградил деятельных.
«А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубовный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!
Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов, и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть. Жаждал, и вы напоили Меня. Был странником, и вы приняли Меня. Был наг, и вы одели Меня. Был болен, и вы посетили Меня. В темнице был, и вы пришли ко Мне.
Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? Или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?
И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Скажет Он и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть, жаждал, и вы не напоили Меня. …..так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». — Отец Викентий замолк.
— Куда уж яснее, что деятельность на благо ближнего, общества, то, что вы сделали это хотя бы одному из «братьев Моих меньших, то сделали Мне», главная оценка годности человека в этой жизни. А зарыть свой талант в землю — тяжкий и непростительный грех.
— А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубовный – повторил слова отца Викентия Лавров. – Добренький Христос, как оказывается, не так уж добр. И семинарист Сталин нашёл для негодных рабов место этой тьмы внешней. На Колыме, где зарыто много талантов золота.
Егор не стал ввязываться в полемику и продолжил свою мысль.
— Но, устранившие всё человеческое из образа Богочеловека, призванные только хранить и только созерцать, разве они не были грешниками? Разве не они виноваты в крушении «второго Рима»? Ведь хранить и созерцать можно и под властью турок, арабов, монголов, коммунистов.
— Запад и Восток сформировали свой архетип человека. В чём их нравственное отличие? — Спросил Лев.
— Владимир Соловьёв, в юности послуживший для Достоевского прообразом Алёши Карамазова, в зрелом возрасте в поисках Богочеловека и богочеловеческой мудрости, Софии, перешёл в католичество, был рукоположен и служил в храме. Но, увы, кроме Человекобога – папы и церковной иерархии, ни Богочеловека, ни Софии, он там не обнаружил. И вернулся в православие. Он считает, что, при всех его недостатках, восточное православие взывает к свободному человеческому сердцу. Запад и католицизм взывают к покорной воле. Восток будит в человеке живую, творческую любовь и христианскую совесть. Запад же требует от человека повиновения и соблюдения предписаний. Восток идет к глубине души, ищет искренней веры и доброты. Запад же дисциплинирует человека, ищет наружного благочестия, формальной видимости добра. – Ответил Холин.
— Запад рационален, а Восток иррационален. И пока проигрывает Западу?
— При всей моей симпатии к русскому, к православному человеку, надо сказать, что русская безответственность и русское авось, конечно, проигрывают западной воле и дисциплине, что позволяет Западу добиваться успеха и свысока смотреть на русского, на православного. Но когда рациональный Запад переходит границы дозволенного, он всегда бывает бит. И не понимает почему? А потому, что в православии, наш тёплый бог, требующий от нас совсем немного любви и внимания, позволил нам сохранить живую человеческую душу. И в обычной жизни мы, разобщённые созерцатели и пофигисты, не твёрдые ни в вере, ни в труде, в глубине души всегда храним свободу, совесть и любовь и готовы в трудную минуту собраться и жертвовать собой за други своя, ради общего дела. Но мы, грешные, любим всё и всех! Даже грешный Запад. И никогда не делали ему зла. И Западу это непонятно, подозрительно, и только за это он нас люто ненавидит. Но человечество много потеряет, если мы однажды потеряем свою самобытность и прогнёмся перед рациональным Западом.
— А мне нравятся стрелы готических соборов устремлённые в небо. В них я вижу стремление народов северной Европы ввысь, к небесам, как зёрна будущего протеста протестантов – задумчиво сказал Лев.
— Да, архитектура это душа народа, его песня, застывшая музыка веков.
— И в архитектуре русских церквей, наверное, тоже можно увидеть зёрна русского характера? В их куполах, по форме похожих на болотные кочки, я, например, не вижу европейского стремления к небесам, к истине, к справедливости. Нет тревоги европейца за своё будущее. «Золотая, дремотная Азия опочила на куполах!», как ощущал их Есенин.
— Ха! – Воскликнул Лавров – Опустил пятую точку на болотную кочку, свесил ножки в мелкое болото житейских мелочей, и, тихо! Народ созерцает! Народ безмолвствует! Все ленивы и не любопытны! Но это созерцание слишком дорого обходится стране, народу. Оно потеря времени и, как следствие, судорожные попытки наверстать его, когда поезд уже ушёл. И в этой суете сует все средства хороши: и обман, и хитрость, и насилие, и коррупция. Одним словом – хаос. А Хаос жесток к ленивым и не любопытным. Он насылает чуму на все их дỏмы, в виде разного рода вождей, лжепророков и проходимцев. И, если никто не желает думать, понимать себя, своё время, иметь своё мнение, слышать и понимать друг друга, то и Россия вынуждена постоянно выживать в зоне турбуленции Хаоса.
— Купол — архитектура византийская. Большинство русских храмов завершает купол луковка, тоже стремящаяся в небо, увенчанная крестом. — Сказал отец Викентий.
— В каждой архитектуре свои издержки, свой посыл. В готических стрелах нацеленных в небо, можно разглядеть и рационализм будущих рационалистов. Устремить в небо бутафорную жесть шпилей, украсив их вместо крестов жестяными флюгерами внушающими входящему не христианскую любовь, а правило «держи нос по ветру», это, конечно, проще и дешевле, чем скрупулёзно ряд за рядом, год за годом, десятилетиями, выстраивать купола католических и православных храмов. — Сказал Холин.
— Да, наверное, проще и дешевле, чем кропотливо творить рукотворную кипень резных водопадов деревянной архитектуры Томска! И её тёплая красота дело рук, отнюдь, не созерцателей. А их потребность через любовь и труд выразить себя в творчестве, в созидании, это их мечта о прекрасном будущем. – Согласился с Холиным Лев, и добавил. – Конечно, православие грешно тем, что во все времена, закапывало таланты в землю. И сейчас оно искупает свой грех. Но оно никогда не могло родить Великого Инквизитора, всецело забирающего свободу, совесть и любовь у верующего. Так почему мы здесь, в павшей цитадели православия, живём в эпоху великих инквизиторов?
— Потому, что Достоевский гениальный писатель, а гениальным писателям нельзя давать перья в руки! Им надо платить только за то, чтобы они ничего не писали. Потому, что гениальные мысли способны овеществляться! И, когда Великий Инквизитор материализовался там, на Западе, его тайком, в пломбированном вагоне, через Германию и Швецию доставили в Россию.
— Проездом из Севильи? — Усмехнулся Лавров
— Для Достоевского принудительное устроение Царствия Небесного на земле есть иезуитская идея, которую наследует атеистический социализм. И в этом ещё один его гениальный ход. – Сказал Холин.
— Какой?
— Севилья, Гранада, Кордова города Испании, бывшие, когда-то мусульманским Кордовским халифатом. После освобождения Испании от мавров именно там «на жарких стогнах южного града» мог появиться Великий Инквизитор, унаследовавший от мавров мечту о счастье слабосильных и категорическое отрицание инакомыслия. Побивание камнями, практикуемое у мусульман, он превратил в массовое зрелище, эффектное шоу с факелами, кострами, дымом мракобесия и запахом горелого мяса. Первые аутодафе, принесённые из Испании в Италию, вызвали в Риме шок и массовые протесты. Но у испанцев было золото, а, значит, власть, и впечатлительные римляне, имеющие генетические корни имперских амбиций и страсть к боям гладиаторов, давно убивших у них сострадание, вскоре валом повалили подгребать угли к кострам инквизиции. Вскоре костры заполыхали по всей Европе.
— В чём смысл и содержание ислама? — Спросил отец Викентий
— Мухаммед, арабский купец, своим трудом превращающий в хлебы раскалённые камни аравийской пустыни, часто бывал в христианских монастырях, страстно и трепетно собирая там ереси и распри, которые раздирали христианскую пустыню и лжехристианский мир городов. Настоящие христиане, которые не могли быть христианами в церкви и язычниками в суете городов, уходили из общества, бежали от мира в монастыри и пустыни. Там, в жарком мареве, рождающем миражи, терзаемые чисто человеческими проблемами, через созерцание и сомнения, в тени восточного бесчеловечного бога, они творили множество духовных подвигов и ересей. Так, что взгляд на Богочеловека Христа и Его Мать, Мухаммед нашёл у несторианства. У ересей отнимающих у человека человеческую волю, делая из него слепое орудие божественной силы, взял фатализм. В иконоборческой ереси, в её борьбе против изображений бога и стремления свести религиозный культ к простоте и скудости, почерпнул отказ от икон и идею о греховности богатства и помощи бедным. Так, что рождающийся ислам, что значит покорность, родился, как ересь православия, отказавшаяся от идеи Богочеловека, как непосильного для человека бремени свободной совести и любви, и вернувшейся к истинно восточной идее бесчеловечного бога, требующего от человека смирения и покорности, переходящих в фатализм.
Как и христианство, ислам — авраамическая религия, почитающая Авраама за своего прародителя, разделяющая христианский взгляд на Бога, как на личностное творческое начало, и непримиримую борьбу Добра и Зла. Как Моисей и Иисус, Мухаммед призывает человека к чистоте помыслов, отказу от греха и к раскаянию. Награда за праведную жизнь – воскресение после Судного дня, и вечное райское блаженство. Внешнее отличие от христианства: ежедневная пятикратная молитва, налог в пользу бедных, пост во время священного месяца Рамадан и хадж. Ислам не знает поклонения изображениям и института священников. На пути хаджа и у домашнего очага, в рождении и в смерти, в горе и в радости мусульманин общается с Богом самостоятельно, без посредников и толкователей.
— Но в широком кругу соглядатаев и контролёров. Молодому, что: упал — отжался, можно и пять и десять раз в день помолится, но с возрастом это входит в привычку и требует от окружающих неукоснительного выполнения того же, что делаю я. И каждый, кому обещана награда небесная и вечная, становится в этой жизни инквизитором, судьёй и палачом, готовым казнить и миловать отступника. — Сказал Лавров.
— Мы живём среди татар, они простые, милые и добрые люди, веками живущие среди русских, но сохранившие связь между собой. Всегда готовые поделиться достатком с ближним. И не только с мусульманином.
— Простая и праведная жизнь мединской общины пророка, разговоры в пользу бедных, введённое им безусловное правило поведения мусульманина делиться своим имуществом с бедными, позволяет считать его одним из первых коммунистов, а членов его коммуны заставляла “делать жизнь с товарища Мухаммеда”? Коммунистический жест в пользу бедных завоёвывает ему поддержку миллионов, но лишает всех их любви, свободы и совести, безоговорочно и навсегда отданных Ему — пророку новой праведной жизни, единолично владеющему чудом, тайной и авторитетом, ставшему Великим Инквизитором. Что навсегда останавливает развитие общества? — Спросил Лев.
— Интегрированные в русское общество мусульмане милые добрые люди, но там, где они живут компактно, под приглядом тысяч глаз единоверцев — там простота становится хуже воровства, там рассадник нищеты и агрессии, превращающий их в единую злую силу. И, купец, рассчитавший силу и поддержку миллионов бедных и угнетённых, отдавших всё человеческое своему бесчеловечному богу, которым нечего терять, кроме своих цепей, готовых на всё ради иллюзии райского блаженства после смерти, и осознавших себя огромной злой силой, вскочил на коня. И, приняв от сатаны гордыню и меч халифа, поскакал завоёвывать «неверных». «Сражайтесь с врагами, доколе не утвердится Ислам».
— Но скакал “товарищ Мухаммед” недолго. «Я помню над трупом склонилась луна, и мёртвые губы шепнули Грена…»?
— «Отряд не заметил потери бойца, но знамя пророка донёс до конца», до Испании, до Гренады и Севильи, где встретился с волей и мужеством человеческого начала западного христианства и был остановлен его натиск? — Подхватил Лаврова Лев.
— Да. Со временем сформировался вечный и неизменный шариат “истинный путь”, охватывающий абсолютно все стороны бытия. Любовь и свобода, воля и разум то, что движет человеком в этой жизни, безоговорочно отданные пророку, бесчеловечному богу и предписаниям шариата, кончились. Кончился и расцвет мусульманской культуры. И «человек массы» остался наедине с иллюзией райского блаженства после смерти и с безысходностью фатализма, делающих жизнь правоверного мусульманина пустой и бессмысленной вне борьбы за дело “товарища Мухаммеда” под зелёным знаменем ислама. И эта вера, иллюзия, питающая фанатиков, делящих мир на верных и неверных, не только тиха и покорна, как спящий удав, но и опасна, как граната в руках обезьяны. А инквизиторов, заключивших союз с сатаной, и раздающих гранаты в обмен на разум, совесть и жизнь правоверных, всегда найдётся предостаточно.
— Прав Достоевский! Зелёное знамя пророка, прокоммунистических идей ислама, было подхвачено инквизиторами римской церкви в Севилье и превращёно иезуитами в знамя построения земного Царства божия. После неудачи его построения, оно, перекрашенное в красное знамя нетленных идей коммунизма, из Мекки через Севилью, Германию и Швецию, попавшее к нам, победно реет над Кремлём! И мавзолей у Кремля – есть подобие священной Каабы! А наши вожди и пророки, всё те же великие инквизиторы, ведут нас к новым победам. — Воскликнул Лев. — Только есть вопрос: К новым победам чего?
— Не знаю. Но очевидно, что ни Восток со своим бесчеловечным богом, лишившим Богочеловека человеческого начала, ни Запад со своим безбожным человеком, возведенным в боги, не представляют собою истинного пути человечества, которое, во-первых, должно любить себя и, во-вторых, должно жить для чего-то высшего, осуществлять какое-то вселенское дело.
— Все религии бесчеловечного бога и безбожного человека, как оказалось, одинаково бесчеловечны. — Сказал Лавров.- Человек покинут Богом, что на Западе, то и на Востоке. Но, как говорил Ницше: «Вперёд! Высшие люди! Только теперь гора человеческого будущего мечется в родовых муках. Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек».
— Высшие люди, сверхчеловек! Это и есть Великий Инквизитор, преступник, ищущий как бы отнять у другого человека его любовь, свободу и совесть. Этих преступников было слишком много во все времена. Но в мире действующими началами всегда являлись Время, Хаос, Случай. И Я, Богочеловек, случайный хаотический процесс, пришедший в этот мир, чтобы, преодолевая сопротивление Хаоса и коварство Случая, в ограниченное доступное мне мгновение настоящего, через свой выбор совершенствовать свой разум и преобразовывать мир. Преобразовывая мир, Я, Богочеловек, уже сейчас становлюсь действующим началом мироздания, способным в ограниченном пространстве времени, подчинить себе и Хаос, и Случай. И даже, если Бог умер, теперь хотим мы, чтобы жил Богочеловек. Жил в человеческом мире человека разумного, равным среди равных, в мире, где нет недостатка в любви. Где любой выбор делается свободным сердцем и с чистой совестью.
— Но «Бог умер!». Его Сына распяли фарисеи. И если Он, когда-то всё-таки решил появиться среди нас, то инквизиторы, наверняка, сожгли Его раз и навсегда. Остаётся только Святой Дух, которым только и может питаться твоя религия Богочеловека. Богочеловек, самая человечная религия в мире, это совершенный человек, верящий исключительно в Святой Дух? Эта попытка познания сущности Сущего, этот эссенциализм, новая ересь православия? — Спросил Холин.
— Никто не умер, никого не сожгли. — Ответил Егор. — Триединый Бог — Бог Отец это память прошедших поколений, преодолевших Хаос и оставивших свой след в потомках, она будет жива, пока живёт человечество. Бог Сын — это моё настоящее, моё Я, оно будет жить, пока в мире есть хотя бы одно Я. Святой Дух — огонь надежды и вера в будущее, которые жили и живут в наших душах. И всё это и есть Я, Богочеловек, моё приближение к сущности Сущего. Моя мудрость, как адекватность моей построенной из символов Слова и Образа картины мира, реальность моего места, моей любви и совести моего Я в этой картине мира. Способность признать и безусловно подчинить своё Я Высшему началу, объединяющей нас Идее. Одним словом: мудрость, София! В тёмном лесу Хаоса жизни, где в каждое мгновение настоящего мы, погрязшие в мелочных пороках самомнения способных породить лишь нищету духа, материализм и атеизм, пытаемся найти себя, свой путь, блуждая среди коварных ловушек Случая, именно она питает мудрость моего выбора. Составляет идеальное совершенство моей мудрости и нравственности строящейся на понимании, что человек не только отдельная особь, но и часть собирательного целого. И, что свое настоящее благополучие, положительный интерес своей жизни он находит только в обществе, в служении общему благу и общей пользе. София, мудрость моего выбора, это Бог Богочеловека, часть моей души, ответственная за связь с Высшей Идеей, объединяющей человечество. Этот Бог честен, учит любви и свободе и открыт для всех! И Он всегда со мной! Именно София ведёт нас и будет вести вперёд, через тернии к звёздам. Per aspeda ad astra! Dixi! Но, кажется, пора спать.
Услышав иностранные слова, матушка Апполинария Кирилловна отложила в сторону своё вязание и добродушно сказала, обращаясь к мужу:
— Викентий! Не надоело тебе слушать этих еретиков-антихристов?
— Нет, Паля! Что еретики, то это точно. А насчёт антихристов? – Батюшка немного подумал и, вставая из-за стола, взглянув на Егора с Холиным, сказал — наверное, они большие христиане, чем мы с тобой.
***
С вечера небо затянуло серой мглой, закапал редкий осенний дождь, и Холин уже истрепавший свою куртку на работе решил сходить домой за новой.
— Если мне будут письма, то захвати их с собой. — Напутствовал его Егор.
Рано утром, до завтрака, Холин вернулся и принёс Егору пару писем от Инны и тоненький конверт от Ули.
К утру дождь разошёлся не на шутку, дул холодный порывистый ветер, и работать наверху было, мягко говоря, не комфортно. Да и незачем, так, как каждый знал своё дело, они работали слаженно, и шли уже впереди графика. Поэтому Егор, во время завтрака объявил перерыв до десяти часов утра, чтобы, пользуясь непогодой, каждый мог заняться своими делами, привести себя в порядок. А сам отправился под навес, чтобы прочитать полученные письма.
Он сидел, положив на скамью прочитанные письма, и думал под монотонный шум дождя.
— Какие-то проблемы, Егор? — Тревожно спросил подошедший Холин.
Их кровати стояли рядом, но после работы, после трудов праведных, под открытым небом на ветру, едва добравшись до кровати, они падали и засыпали мёртвым сном. А днём каждый был занят своим делом, решением общих задач, был на виду, и им некогда было поговорить о личном, о проведённых каникулах, об изменениях произошедших с ними за прошедшее лето. А теперь, наконец, выпала возможность поговорить наедине.
— Нет проблем! Но есть один переплёт, в который я попал. — Сказал Егор, указывая на письма. — Елена мне уже не невеста так, как она вернула мне своё обещание. — Он достал из заднего кармана брюк перстень с чёрным топазом. — Не сложились наши с ней отношения. Была между нами какая-то ложь, а топаз разрушает всё, что было построено на лжи.
— Она любит тебя! И это не ложь, это правда. Но в ваших отношениях была какая то недосказанность. Взаимная несогласованность двух разнополярных эгоизмов, решивших дополнять друг друга, и на этой своей взаимной непохожести строить своё личное счастье. Но это только иллюзия счастья. И эта иллюзия, наверное, и была ложью. Ты ведь тоже никогда ни на йоту не поступишься своими принципами, значит, и ты эгоист. Оба вы эгоисты. А кто-то к кому-то прилепиться должен. Раньше говорили: «Да прилепится жена к мужу». Но это было сказано не про вас.
— Почему?
— Эгоизм, он и в Африке эгоизм. Она, прекрасная гордая амазонка, взявшая тебя в плен, простака, нечаянно попавшего прямо в логово амазонок. И это ей ничего не стоило. Ты ей подыгрывал, ничего с неё не требовал, и она думала, что твой вечный сладкий плен будет длиться вечно. Но вечного ничего не бывает, влюблённость проходит, а бесплатный сыр бывает только в мышеловках. Она была уверенна в себе и ничего не делала, чтобы стать частью твоей души. Но эгоизм вдвоём ей, похоже, не удался!
— Я, ладно, был простак, был глуп и слеп. Но ты то, друг, что? Видел её несгибаемый эгоизм, о который должны были разбиться наши отношения, и молчал? Почему?
— Ты был влюблён, а влюблённый не только слеп, но и глух. И я боялся.
— Ты боялся? Чего?
— Ты мне друг! А влюблённые глухи к словам друзей. Они слышат по ночам только голоса ночных кукушек. А, известно, что ночные кукушки неизвестно что накуковать могут. И я боялся потерять тебя. Нет, я к ней хорошо относился, и теперь отношусь хорошо, но то, что вы не пара, судя по тому, какие вы для себя выбрали роли, это для меня очевидно было. Тебе ведь нужен или «свой парень», который готов за тобой идти в огонь и воду или, наоборот, спокойная надёжная женщина, обеспечивающая тебе надёжные тылы, пока ты будешь брести через огонь, воду и медные трубы, которые ты обязательно будешь находить там, где их и быть не должно. Она не такая. Хотя и любит тебя. Но всё поправимо. Что же случилось, что вы расстались? Ведь внешне всё было прекрасно.
— Там, на Востоке, я встретил женщину, готовую за меня в огонь и воду, надежную, умную женщину, которая может мне обеспечить не только надёжные тылы, но и быть рядом со мной, плечом к плечу, если понадобится. Я полюбил её и, оглянувшись назад, я увидел наши отношения с Еленой именно такими, какими ты их видел со стороны.
— Лучше поздно, чем никогда! Совет вам, да и любовь!
— Но есть проблемы.
— Какие?
— Инна живёт в Москве и старше меня на семь лет.
— Далековато. – Задумался Холин. – Многовато. Но бывает и хуже. У романиста Оноре де Бальзак возлюбленная была старше его матери, и старше его на двадцать лет. Что, впрочем, не мешало ему быть вечным поклонником вечно тридцатилетних женщин. А тебе это надо? По-моему, ты всегда хотел влюбиться один раз и навсегда.
— Однолюб это не профессия – это судьба. Значит, мне была не судьба влюбиться один раз и навсегда.
— Но всё ещё поправимо. Елена же любит тебя. И ты сам виноват, что она такая. Ты, ведь, никогда ничего с неё не требовал, любил её такой, какая она есть. И она была такой, какой была. А влюблённые женщины очень пластичный материал, из них можно формовать что угодно. Прилепилась бы только жена к мужу, и было бы обоюдное желание. Но ты ей всё рассказал, и вы поссорились?
— Нет. Мы расстались по идеологическим соображениям.
— Ха-ха. — Рассмеялся Холин. – Не смеши меня! Ленка и идеологические соображения, это не совместимо.
— Наверное, это так! Но я, там, на Востоке, нашёл не только женскую красоту, но и увидел красоту нашего хрупкого прекрасного мира. Его беззащитность и несправедливость. Общаясь с интересными людьми, я понял, что так жить нельзя. Мы с тобой тоже о многом говорили, спорили, но мы оба верили, что завтра будет лучше, чем вчера. Но завтра не будет лучше, чем вчера. И к этому надо быть готовыми. Взять часть ответственности за это будущее завтра на себя сегодня.
— И ты взял эту часть ответственности за будущее этого хрупкого прекрасного мира на себя? Каким образом?
— Я решил, что не буду участвовать ни в каких военных проектах, не буду работать ни в каких п\я, ни в каких НИИ связанных с военными проектами. Буду работать в сугубо мирных отраслях.
— Это твое решение. Причём здесь Елена?
— По прилёту в Томск, в аэропорту я встретил Виктора Марковича, её брата. Он работает в НИИ ядерной физики, и он предложил мне дипломировать у себя, обещая поддержку, протекцию и бурный рост. Но я, по своим идеологическим соображениям, отказался.
— Вот глупый! Ты же ещё недавно об этом только мечтать мог. А причём тут Елена?
— Наверное, это, правда, глупо. Но это было моё решение. И Виктор Маркович, наверное, рассказал ей о нашей встрече, и она прилетела меня спасать. Но мы не сошлись с ней во мнениях и в экстазе тоже не слились.
— Ты ей, наверное, рассказал о своей встрече с Инной?
— Нет. Но она, наверное, прочитала её открытое письмо, лежащее на столе.
— Не хорошо читать чужие письма. Но всё делается к лучшему в этом лучшем из миров. И ты, наверное, специально оставил на столе письмо от любящей любимому, чтобы избежать лишних сцен и разговоров. В открытом доступе. Хитрец! Но, как все хитрецы, глупый. Я знаю и разделяю твоё восхищение Бэконом, твоё уважение к английской культуре, к Англии. Но, как простой русский историк, я могу сказать, что старушка Англия всегда была себе на уме, отсиживаясь в туманах Альбиона, позволяла России сражаться то со шведами, то с французами, то с немцами за британские интересы, обескровливая Россию и присваивая себе плоды её побед. И, считая её своим соперником, разжигала войны на её окраинах, окружала её петлями анаконды из недружественных государств.
— Еврей, немец, русский, англосакс? Каждый народ имеет право на свой выбор, на свою судьбу!
— Да! Но, с тех пор, как планета сузилась до размеров лодки, всем стало очевидно, что все мы в одной лодке. Но политика продолжает быть грязным делом в борьбе эгоизмов наций. И это опасно! И разве не подло в этой борьбе постоянно пользоваться насилием и предательством? Так человечество может и не дожить до коллапса пятого измерения, назначенного тобой на 04.04.2212 года.
— Конечно, подло. Но, кто виноват, что подлая русская элита весь свой потенциал насилия и предательства направляла на то, чтобы держать в темноте и крепостной зависимости свой терпеливый и добрый народ? Но ни русской элиты, ни Российской, ни Британской империй уже нет.
— Но британская элита осталась, соперничество с англосаксами никуда не делось. Только теперь «Петля анаконды», заменена на «Огненную петлю» из американских военных баз вокруг нашей родины. Слишком доверчивая Россия неоднократно вступала в военные союзы с англосаксами целью которых было уничтожить Россию чужими руками. И они были союзниками, пока им это было необходимо. Потом они её предавали. И тот геморрой в котором мы вынуждены прозябать сегодня, во многом обязан своим происхождением предательствам англосаксов.
— Каким предательствам?
— В первую мировую войну, верная союзническим обязательствам, жертвуя людьми и интересами, Россия самоотверженно сражалась за интересы Антанты, перемалывая на восточном фронте немецкие дивизии. В январе, феврале семнадцатого года шла подготовка к генеральному наступлению русской армии. Для согласования военных операций в январе в Петербург прибыл военный министр Великобритании лорд Мильнер. Но Британской империи не нужна была сильная Россия, вышедшая из войны победителем! И наш «верный» союзник, масон Мильнер, передал масону Керенскому почти пятнадцать миллионов фунтов стерлингов, что по нынешнему курсу миллиарды долларов. И все продажные депутаты Думы и лидеры партий подались в масоны к Керенскому. На эти деньги масонами были куплены пресса, ключевые министры и чиновники, нейтрализованы силовые ведомства, задержаны эшелоны с продовольствием и назначены провокаторы. И, как только царь выехал на фронт, чтобы возглавить наступление, неожиданно для всех, эти деньги взорвались февральской революцией. Император был низложен, армия потеряла дисциплину, боевой дух, управление, разложилась. Россия встала на грань поражения, гражданской войны и распада.
— То есть сбылась мечта англосаксов уничтожить Россию чужими руками. Н кроме вражеских немецких денег разрушавших Россию, были вброшены «дружественные» английские деньги, ввергнувшие её в хаос? Не зря царь записал в своём дневнике: «Кругом одно предательство!» Это же чистой воды предательство!
— А что делать? У этих «союзничков» вечны только их интересы! Уже был решён вопрос о вступлении Штатов в войну, где условием вступления в войну было свержение русской монархии и раздел России. Россия, выполнившая свой союзнический долг, ввергалась в хаос и разрушение. И с поставленной задачей Керенский блестяще справился.
— Это правда, болтун Керенский, старательно разрушая дисциплину, порядок, армию, монархию, Думу, препятствовал любому разумному шагу Временного правительства. Противостоял кадетам, генералу Корнилову, эсерам, большевикам, сея хаос и смуту. И, поставив Россию на порог гражданской войны, Александр Фёдорович сбежал из Зимнего дворца в платье медицинской сестры, царицы Александры Фёдоровны?
— Не знаю в чём он бежал из Зимнего. Но из Петрограда он укатил с ветерком, на американском автомобиле, под американским флагом. Выполнив задание, бросив жену, детей и родину, он обосновался в Соединённых Штатах. И уже на Версальской конференции, президент Видьсон предложил раздробить Россию на восемь княжеств подвластных Антанте. Лишь в ходе гражданской войны, ценой огромных потерь, удалось разгромить интервентов и сохранить целостность России
— И ввергнуть её в чудовищный эксперимент?
— Это их тоже вполне устраивало. В ходе Второй мировой войны история повторилась. И истощённую, понёсшую огромные потери, разрушенную страну, «союзнички» сразу же втянули в разрушительную холодную войну. Но Британской империи уже нет, а Советский Союз, Россия, остались! И одно это вызывает у англосаксов страх и ненависть. Поэтому, обладая ядерным оружием, они давно бы устроили нам Хиросиму и Нагасаки, если бы не было у нас своего ядерного оружия, и они не боялись удара возмездия. Так, что, если мы с тобой ещё до сих пор не прах и не пепел, то это заслуга Виктора Марковича и его команды. Его вклад сегодня в наше будущее завтра. И я не вижу оснований отказывать ему в помощи, по крайней мере, в ближайшие сто лет. Пока мир не поумнеет.
— Вывод?
— Может быть, у англосаксов и есть какие-то успехи и достоинства. Может быть! Но, очевидно, что в их лживом враждебном мире, не может быть ни вечных друзей, ни союзников, ибо вечны только их интересы. И им никогда и ни в чём нельзя доверять! Поэтому, я тоже считаю твой отказ глупостью. Прости! Но всё ещё поправимо.
Егор молчал. И Холин под монотонный шум дождя решил порассуждать:
— В процессе эволюции, на всех стадиях развития, от простейшего существа до человека разумного, всегда неизменными оставались инстинкты эгоизм и ощущение опасности — страх, как способы и средства выживания. И половой инстинкт, как гарант бессмертия вида. Первые два инстинкта, обеспечивающих самосохранение особи в борьбе за её существование, требуют от неё защиты своего одиночества, зовут к отчуждённости от себе подобных. Половой же инстинкт требует выхода из тюрьмы одиночества и вступление в контакт с себе подобными, с целью поиска партнёров для продолжения рода и создания симбиотических союзов. На грани этих противоречий, по-моему, и вырастают все эмоции и чувства. На высших стадиях развития это: симпатия, влечение, дружба, любовь. И, может быть, ваше самозабвенное взаимное помешательство с Инной друг на друге – вовсе не доказательство силы вашей любви, а лишь свидетельство безмерности предшествующего ей одиночества.
— Но я никогда не чувствовал себя одиноким.
— А это что? – спросил Холин, показывая на измятый, где-то на почте конверт, исписанный красивым, но неуверенным ещё детским почерком.
— Это Уля. – Ответил Егор.
— Старый ловелас! Нимфеток-малолеток тебе ещё только не хватало! И, где ты её нашёл?
— Ей уже шестнадцать лет, и по прежним меркам это уже зрелая невеста. И я её не искал. Это дедуля, проведав про причины моей грусти-тоски-печали, решил, что клин клином вышибают, и решил меня женить, если не сейчас, так в будущем. И решил меня познакомить с семейством, где, по его мнению, есть подходящая для меня невеста.
— И познакомил? Подошла?
— Мы с ней просто знакомы.
— Конечно, для неё, деревенской девчонки, ты завидный жених. Первый парень на умирающей деревне.
— Я об этом не думаю. Я сам ещё недавно был деревенским мальчишкой. Я думаю, что для любого успешного развития, необходимы человеческие качества как честность, трудолюбие и ответственность. А эти качества результат воспитания, и они присущи кержацкому роду. И в этом плане мы с ней подходящая друг другу пара. А остальное всё приложится. Она молода, красива, хорошо учится и она мне нравится. Но, повторюсь, мы просто знакомы. И просто знакомым я намерен оставаться длительное время.
— Почему?
— Она неиспорченное цивилизацией дитя природы и в этом её преимущество. Ведь природа — великий скульптор человеческих чувств, творец наших душ и нравов. Она наполняет нас незаметными, как воздух, нравственными ценностями, которые нужны нам, как воздух, а именно, быть естественными и открытыми друг другу, проще и безусловнее любить жизнь, всей душой ценить ее простые радости. И это всё в ней есть. И я хочу тоже стать скульптором, чтобы из этого прекрасного материала создать свою Галатею. Именно поэтому наши отношения длительное время будут отношениями скульптора и мрамора.
— Задача скульптора убрать из глыбы холодного неподвижного мрамора всё лишнее, оставив только холодный прекрасный образ, воплощение его замысла, его мечты. А она живой человек, готовый образ, в который ты хочешь привнести желанные тебе черты. И захочет ли она улыбаться желанной тебе улыбкой, радоваться желанной тебе радостью, жить желанной тебе жизнью, быть твоей Галатеей?
— И не надо! В отношениях с Еленой я считал, что её любовь — это моя удача, что мне достаточно, что любят меня и, что это проблема не моя, а её. Я нашёл её и считал, что она хороша такая, какая она есть. Она – самодостаточный человек, и мне нечего лезть в её жизнь, что-то в ней менять, подстраивать её под себя. И она нашла меня и тоже ничего не хотела менять в своей находке. Но любовь это взаимная самоотдача, взаимное совершенствование для взаимного понимания, а не только получение удовольствия от взаимного общения. И оба мы были не правы!
В отношениях с Инной я понял, что любовь это, когда два человека чувствуют всю полноту своего существования в единстве друг с другом, находят радость во взаимном обогащении, и через это, каждый из них обретает себя, а не теряет. И я не хочу делать другого человека неотъемлемой частью самого себя.
— Получается, что обе твои предыдущие любви, как бы хороши они не были, – это случайные находки. И ты, как истинный борец с Хаосом и Случаем, не желаешь случайных находок. Теперь ты хочешь создать не только себя, не только своё будущее, но и свою будущую любовь? Для чего?
— Я люблю детей и светлый образ мадонны с ребёнком на руках для меня самая прекрасная картина из всех, когда-либо в мире написанных и увиденных мною.
— Но раньше дети нужны были родителям, как их будущие кормильцы, единственное обеспечение в старости. Сейчас они перестали быть для них вопросом жизни и смерти.
— Я люблю детей. Мне нужны сыновья, дочери, внуки так же, как моей родине – граждане. И правит нашим совместным желанием уже не просто экономическая зависимость, а духовная связь – уровень родительской любви и сознательности, их гражданской ответственности и воспитательной культуры. Но я знаю, что, наверняка, я буду не важным отцом и, поэтому в этом вопросе мне нужен будет надёжный помощник.
— Я, папа Карло, люблю строгать детей, но я буду не важным отцом! Как-то не вяжется?
— Потому, что каждый любит то, для чего он трудится, и каждый трудится для того, что он любит. А я, всегда буду в работе, в творческом полёте и, поэтому мне всегда нужен будет тот, который прочно стоит на земле. И это должна быть мать моих детей, которой я полностью доверяю. У Ульяны врожденные чувства честности, трудолюбия и ответственности и в ней я уже почти уверен. А для уверенности в её любви мне нужно привязать её к себе тысячами прочных связей, одинаково понимаемых нами духовных ценностей, добродетелей, взаимного доверия, душевной радости и тепла. А это огромная работа, и не на один год. Она должна быть образованным и свободным человеком. А я должен быть её свободным выбором!- Быть образованным и свободным человеком? Это, действительно, работа не на один год! Но она, как ты говоришь, дитя природы, а город, жестокий город, презирающий простоту и невинность, разобщающий соблазнами и развращающий удовольствиями город, пощадит ли он её?
— Как бескорыстный и добрый друг, я всегда буду рядом и, насколько позволит её доверие, всегда буду готов придти к ней на помощь. Но я всегда с уважением буду относиться к её выбору.
— Уважение это, конечно, хорошо и, само по себе, исключает диктат, насилие, корысть. Но доверие, может ли оно быть бесконечным? Ты, конечно, первый парень на деревне! Но здесь, в городе, с великим выбором самцов, не может ли статься, что ты не герой её романа? И она, доверчивая душа, придёт к своему бескорыстному и доброму другу и расскажет ему о своей чистой и огромной любви к ударнику эротического труда, многостаночнику Лаврову, известному всем бабнику и цинику. Ты изменишь своё к ней отношение?
— Никто не застрахован от ошибок. Но я всегда с уважением буду относиться к её выбору, и, насколько позволит мне её доверие, постараюсь объяснить ей, что к чему.
— Да поможет вам бог. – Коротко сказал Холин, глядя на подходящего к ним Лаврова.
— Кто тут поминает меня всуе? – весело спросил Лавров, подходя к Егору и Холину вместе с остальными членами бригады. – Я тут услышал, что меня назвали многостаночником. Это, правда, кто-то грезит гибким женским станом, а я в женщине люблю только станок. – Сказал он, садясь рядом с Егором. – Люблю работать на станке! А, что ещё в бабе есть хорошего?
— Женщина, она, как каждый человек, непознаваема. Чем больше её познаёшь, тем больше возникает вопросов. Она загадка! Она бесконечность. Она открытый космос! – сказал Лев.
— Бабы, они всегда бабы! И ничего нового в них открыть невозможно. Могу подписаться под этим: «Проверено. Мин нет. Сапёр Лавров»
— Любящий многих познает женщин, любящий одну познает любовь.
— Познаёт любовь! Любовь? Что это такое? Немного цинизма, немного женской психологии, немного художественного вымысла и много-много обещаний – и вот она, Любовь. Хоть ложкой ешь!
— Но ведь это не любовь! Это только игра, обыкновенная ложь!
— Нет! — Возразил Лавров. — Это не обыкновенная и грубая ложь. Это тонкая и изящная ложь! Это увлекательная игра плетения изящных кружев из тонкой и блестящей паутины лжи и лести, это вдохновение лжеца, сравнимое только с вдохновением поэта. Но поэтов называют инженерами человеческих душ, а я их сантехник. На мои заведомо лживые обещания слетаются только те, у кого проблемы общения, душевный застой, кого съела ржа одиночества. Лишь они, надёжно упакованные в мой красивый мягкий кокон желанной сладкой лжи, дарят мне свою любовь. Но, что мне с ней делать? Приходится обращаться к своему многостаночному опыту.
— Но половой акт без любви никогда не перекинет мост над пропастью, разделяющей два одиноких существа. Разве что на краткий миг. И оба одиночества так и останутся одинокими.
— А, что делать? Каждый за себя! Ты хотела меня, я взял тебя. И не грубо, а даже красиво. Ты мне я тебе. И оба получили удовольствие.
— Женщина, гнусавя, спрашивает мужчину: «Хотите получить удовольствие?». Он, гнусавя ей отвечает: «Спасибо, уже получил!». Не боишься остаться одиноким и гнусавым? — Спросил Лев.
Лавров погрустнел, потом с оттенком горечи сказал. – Это имеет место быть! И это правда! Я, действительно, одинок. И это меня уже тревожит. В половодье моих контактов почти нет глубоких контактов — сердечных, душевных, личных. Нет душевного тепла. И мне, действительно, иногда бывает холодно и одиноко так, что хоть застрелись. Я понимаю, что причина кроется во мне, но я не могу найти её. Я даже несколько раз попытался наладить, что-то вроде семейных отношений, но, увы, продолжалось это не долго. Одна не умела готовить, не любила стирку, уборку, то, что называется женской работой. Но была смазлива, и в постели работала превосходно! Энергично, качественно и безотказно, как швейная машинка Зингер. Но это мне тоже скоро наскучило. Другая задолбила меня своей манией чистоты. Третья… Да, что их вспоминать. Были, и нету. Пролетели, как фанера над Парижем!
— А, что делать? Каждый за себя! Ты, циник, и хотел, как паук, плести сети и коконы и только брать. Но любовь, это скрупулёзная работа по наведению душевных контактов, налаживанию тёплых отношений, поиску и устранению болевых точек и разногласий. Искусство не столько брать, сколько давать. Через безоговорочное дарение себя любимой женщине, обретать своё счастье, как со-участье. Лишь тогда у влюблённых горят глаза, горят в их сердцах удивление и радость, живут в их душах любовь и тепло. — Сказал Егор.
— Я, конечно, циник, но, наверное, всё-таки не законченный. И в моей душе иногда проскакивает искра. И пока горят глаза, горят в моём сердце удивление и радость, живёт в моей душе любовь. Но не долго. Да, я эгоист, циник, иногда, может быть и подлец, но таков уж я получился и ничего с собой я поделать не могу.
— Ты, эгоист и циник, и лишь пытаешься обогреть за счёт чужой любви одиночную камеру своего одинокого холодного Я, согреть тюрьму своего одиночества. И в отношениях с женщинами ты желаешь только повиноваться или господствовать, но не любить.
Лавров задумался над сказанным, как бы стараясь разобраться в себе. Потом продолжил:
— Все мы пасынки войны. И некому было учить меня этому великому искусству соучастия в любви. У меня была только мать и никого, кроме матери, этой тонкой ниточки связывающей меня с непонятным окружающим миром. Я любил её, потому что она была нужна мне. Она любила меня, потому что ей был нужен я. Она, наверное, не однажды могла устроить свою жизнь, но я всегда, с позиции своего детского эгоизма ревновал её к каждому приблизившемуся к ней мужчине. Я оберегал свою собственность и не желал делить с ним свою любовь. Наверное, я был не прав. Но не нашлось никого, кто бы доказал мне это. И мать, среди всех мужчин, всегда выбирала меня – своего тирана и своего господина.
— Налицо инцестуозная, по Фрейду, зависимость между ребёнком и матерью. – Сказал Лев. – Образ матери, вытеснил все возможные образы будущих избранниц. Теперь у тебя не богатый выбор либо найти себе избранницу во всём похожую на мать, и во всём ей подчиниться, что очень маловероятно. Либо, забыв про цинизм и эгоизм, с трудом и терпением воспитывать в своей избраннице характерные черты присущие твоей матери. Но вопрос в том захочет ли избранница быть тенью твоей матери? Сама Солнце светить тебе отражённым светом Луны? Либо в защитной раковине своего цинизма и эгоизма, в тюрьме своего одиночества, продолжить подчинять и обладать, повиноваться и господствовать, называя эту игру любовью. Плодить нищету и одиночество. И каждая твоя новая любовь, едва сверкнув глазами, обречена будет тут же погаснуть, уступив место новой. А твоя жизнь будет вечной игрой с самим собой, чередой одиночеств и изгнаний.
— И когда ты осознаешь бессмысленность своего существования и признаешь своё полное поражение, ты с радостью капитулируешь перед властной женщиной, готовой взять тебя в ежовые рукавицы. – Добавил Холин. – А, что такое семья, где властная мать и подавленный ею слабый безвольный отец? Это уродливая ячейка общества, где развитие детей будет зафиксировано на раннем этапе своей ранней привязанности к матери. Дети, особенно мальчики, будут полностью зависимы от матери, постоянно чувствовать собственную беспомощность, быть подверженными чужому влиянию, опекаемыми и нуждающимися в постоянной заботе. Вырастут людьми, которым недостает мужских, отцовских качеств – дисциплины, независимости, способности самому быть хозяином своей жизни. Безвольные, они всегда будут стараться найти «мать», в смысле подчинения её авторитету и власти, в ком угодно.
— Все мы пасынки войны. – Упрямо повторил Лавров. – И все мы ищем ответы на вопросы, которые ставит перед нами жизнь, и ответы на которые нам некому было подсказать. Я много думал, почему я не могу остановиться? И я благодарен вам, что в обстановке доверия и доброжелательности я получил вполне разумный ответ на давно мучивший меня вопрос. Будем думать.
— Все мы пасынки войны. – Задумчиво сказал Холин. – У меня ситуация иная, но проблемы схожи. Когда отцы с победой вернулись с фронта, все рабочие места были заняты женщинами, благодаря труду которых эта победа и была одержана. В промышленности, на транспорте женщины с удовольствием уступили свои рабочие места мужчинам, но в гуманитарных отраслях – нет. И отец поступил в подчинение к своей жене, директору школы, женщине властной, привыкшей за годы войны подчинять и подчиняться. И блеск в глазах от радости встречи у них быстро потух и загорался, наверное, только тогда, когда я уже спал. Но как бы то ни было, ни братика, ни сестрёнки они мне не подарили. И рос я одиноким, не знающим ни в чём отказа ребёнком. И я согласен с тем, что пока горят глаза у родителей, пока кипят в их сердцах удивление и радость жизни, живёт в их душах любовь, только тогда смеются дети, только тогда им тепло и уютно в этой жизни, только тогда в их душах вспыхивают удивление, радость и любовь. Иначе всё уходит в аут. Холодно и одиноко ребёнку, если родители заняты тем, что каждый из них тянет одеяло на себя! Не знаю, как я выдержал это своё одиночество, но ответов на возникающие вопросы мне тоже не у кого было получить. Оттаял я только тогда, когда встретился с Егором. В спорах с ним я решаю множество нерешённых, в своё время, вопросов. Заново вырабатываю свою гражданскую позицию. Поэтому-то, наверное, мы, пасынки войны, и тянемся, друг к другу, чтобы в спорах понять этот мир, выяснить какой он есть на самом деле, получить то, что нам не додали в детстве.
— Но ты так переживал, когда мать с отцом развелись.
— Сейчас я счастлив.
— Почему?
— Сейчас вы будете смеяться, но мне это только в радость.
— Почему?
— Отец женился на молодой женщине с ребёнком, а мать, наверное, в пику ему вышла замуж за её отца и стала своему бывшему мужу, моему отцу, тёщей!
— Вот это поворот! – Хохотали ребята. – И в чём же тут твоя радость?
— Нерастраченная властность матери ушла в заботу о больном муже. Нерастраченная любовь отца обрела своё счастье. Теперь каждый из них нашёл себя, у них у всех горят глаза и я рад за них. В чём моя радость? Алёнка, как зовут новую дочь моей матери, новую жену моего отца, стала мне сестрой, настоящей доброй сестрой, и я впервые не одинок. Теперь у меня есть сестра и племянники, они же мне братья по отцу. Папа, как муж моей сестры, стал мне свояком. А мама, как бабушка моих братьев по отцу, стала мне тоже бабушкой. Все живут под одной крышей, все никак не могут разобраться со степенью своего родства, смеются, шутят и все счастливы. И все, абсолютно все, любят меня и всегда рады моему приезду.
— И как же ты сам разбираешься теперь с новой роднёй? – Смеялись ребята.
— Когда мама, вдруг, по старой привычке, начинает командовать отцом – он ощетинивается, как ёжик, и тогда я сердито говорю своей матери: «бабушка, не делай из моего свояка ежа!». Или, наоборот, когда отец начинает травить анекдоты про тёщ, а я вижу, что это ей неприятно, то я говорю ему: «свояк, не тревожь мне бабушку». Все смеются, все счастливы! И я вместе с ними.
— Как мало надо для счастья! Чтобы кто-то, кого-то, где-то, хоть когда-то любил.
— Все мы пасынки войны. Дикоросы, расцветшие среди минных полей. Придорожная полынь-трава на обочинах послевоенных дорог. – Сказал Лев. – Отец у меня, редкий случай, прошёл войну и вернулся с войны здоровым и невредимым. Мама сохранила ему всех детей, а новых братиков и сестрёнок они нам дарили регулярно. Так, что одиноким я никогда не был. Но семья большая, ртов много, и папа с мамой с утра до вечера пропадали на своих многочисленных работах, зарабатывая хлеб и денежку. Так, что иногда я видел маму, только засыпая, когда она пересчитывала нас по головам. В большой трудовой семье мы жили не голодно, не скучно, старшие заботились о младших, младшие донашивали обноски старших, ссорились, радовались, дрались, мирились, защищали друг друга. Жизни учились у улицы. Слава богу, ничего плохого ни ко мне, ни к моим братьям и сёстрам не прилипло. Хотя вокруг было много и дурных примеров. Старшие отвели меня в школу, а потом и в Дом пионеров, где у меня обнаружили склонность к точным наукам и умение рисовать. Так и живу, тем и радуюсь. Папа и мама, спасибо им, меня родили, вырастили, выкормили, и я их люблю, но какого-то влияния их на меня, на мой жизненный выбор тоже никогда не оказывали. Да и некогда им было, они любили друг друга, мы, их дети, плоды их любви, и они любили нас, но для них главное было накормить и вырастить нас.
— К чему слова! В трудное для страны время они дали вам жизнь, вырастили вас. И своим примером показали вам образец взаимной любви, преданности семейным ценностям и жизненной стойкости. Стойкий русский характер, способный преодолевать все невзгоды и трудности.
— Не то, что какие-нибудь французы! Чуть случись у них какая-нибудь заварушка или недород – так сразу ведут своих мальчиков-с-пальчиков в тёмный лес! Эти мальчики-с-пальчики уже всю минерально-сырьевую базу Франции на цветные камушки растащили. После них не осталось у Франции полезных ископаемых. – Смеялся Холин. Потом серьёзно добавил – Имея такую дружную семью, таких родителей, считай, что ты счастливый человек. По-крайней мере, среди нас.
— Я и не жалуюсь. Я знаю, что я счастливый человек. Но задача семьи, любящей матери, не только родить и вырастить сына, не только воспитать в нём здорового работника и примерного семьянина, но и достойного гражданина. Дать ребёнку вместе с заботой и любовью понятия свободы и ответственности, развить способности, дать ему гражданскую позицию, установку на созидание и уверенность в своих силах. Я и сейчас не уверен в своих правах и обязанностях, не твёрд в понятиях свободы и ответственности, не всегда способен понять грань между правдой и ложью. Мать, способная родить и воспитать в сыне эти понятия, главная профессия в этом мире, и благополучная семья – цель любого общества. Всё остальное только средства, для достижения этой главной цели. Без этого ничто не имеет смысла и всё будет лишь бессмысленной тратой времени, суетой сует.
— Как говорил Руссо ещё на заре индустриального эона: «Родина не может существовать без свободы, свобода без добродетели, добродетель без граждан. У вас будет всё, если вы воспитаете граждан. Без этого у вас все, начиная с правителей государства, будут лишь жалкими рабами». И настоящих граждан могут воспитать только настоящие женщины. С помощью настоящих мужчин.
— Этого то мы и были лишены в детстве. Война мобилизовала всех, и мужчин и женщин. И если на фронте стреляли, то в тылу расстреливали за опоздание на работу, давали срок за собранные на сжатом поле колоски, картошку. Но война кончилась, мужчин демобилизовали. А женщины продолжили держать оборону, работая за мужчин, не вернувшихся с войны. За покалеченных, за спившихся после войны. Изо всех сил, стараясь прокормить детей. Тут не до воспитания гражданской позиции. Да, и опасно это! Гадать не надо, что честная гражданская позиция твоего ребёнка, никогда не совпадёт, с демагогией идеологических клише правителей. И, кто же будет виноват в его будущих несчастьях?
— А ведь только им, молодым, их силе и энергии, их труду и умению, чистоте их помыслов, красоте их душ, смелости и уверенности в своих силах должно принадлежать будущее их страны. Только им должен принадлежать мир. Как учил меня дед, если это где-то не так, значит там что-то не так. А как обстояло дело с женщиной-матерью в остальном послевоенном мире? – обратился Егор к Холину.
— Пока в Европе и Азии воевали, Америка только богатела, так что война не оказала особого влияния на американскую семью. В разрушенной Европе, несмотря на экономические трудности, остались невредимыми европейские ценности и, в частности, семья. А вот в послевоенной Японии, семья и женщина-мать оказались под угрозой, и она своей безропотной жертвенностью, заставила мужчин проявить мужество, чуть было ими не утраченное, и снова вернуть Японии семейные ценности и японские традиции.
— Интересно! Расскажи.
— После вступления Советского Союза в войну с Японией, стремительного занятия советскими войсками Маньчжурии, их успешных действий на Сахалине и Хоккайдо, японский дух, готовый воевать с американцами ещё десятки лет, был серьёзно поколеблен и японский император выразил мнение, что Япония будет вынуждена сложить оружие перед сильнейшей армией мира. Но это уже было слишком! И американцы решили показать ему свои козыри. Две атомные бомбы, в два мгновения унесшие сотни тысяч японских жизней, показали японцам, кто здесь сильнейший. Япония капитулировала. Высочайшее напряжение сил отданных для несостоявшейся победы истощили японцев, а позор капитуляции сломал их. В разрушенных городах, с остановившейся промышленностью, ориентированной исключительно на войну, оказавшийся под властью оккупантов, японский мужчина не выдержал этого позора и запил. Хозяин бара, где напивался мужчина, по японской традиции, не имел права выбросить его пьяного на улицу. Он нанимал двух женщин, в обязанности которых входило встать с мужчиной рядом по бокам, взять его, сердешного, под жёлты рученьки, и отвести домой. Это у них называлось «приехать домой на русской тройке». В разрушенной стране японский мужчина перестал быть кормильцем семьи, и вся тяжесть её выживания легла на плечи японских женщин.
Кроме оккупантов, в стране господствовала ещё одна сила – перемещенные лица. Китайцы, корейцы, малайцы и другие, привезённые в Японию в качестве рабов на военные предприятия, вышли из концлагерей. Получая от американцев помощь продовольствием и товарами, они заполонили рынки, торгуя излишками этой помощи, отвоёвывая для себя нишу торговли в поверженной Японии, по дешёвке скупая японскую недвижимость и покупая японских женщин.
Готовая на всё, ради семьи, японка нанималась на подённую работу, мыла полы оккупационных учреждений, продавала своё тело оккупантам и мигрантам. Оскорблённая и униженная, брошенная и одинокая, хрупкая японка не выдержала голода и нищеты. От непосильного труда, унижений и безысходности она стала вымирать. Вскоре это приняло массовый характер. И вернувшийся однажды «на русской тройке» в пустой дом, японский мужчина, вдруг спохватился, чисто по-русски почесал свою японскую репу и воскликнул: «Во, блин-н! Ё-ё моё-ё! Куда же это мы катимся, Япона мать!»
Сказано, сделано. Нашлись организаторы, оружие. Сначала разобрались с мигрантами. Американцев не трогали. И они не вмешивались в этнические чистки. Потом задумались, что же делать дальше? Как спасти Японию и опору японской нации – японскую женщину? Решили восстанавливать разрушенную промышленность, ориентированную на войну. Лозунг «Всё для войны» решили поменять на лозунг «Всё для женщины». Начать выпускать изделия способные максимально облегчить труд домохозяйки: мясорубки, пылесосы, стиральные машины, кухонные комбайны. Дальше – больше! Жили трудно. Продовольствие давал океан. Идеи – новый, ставший им доступным мир, мир без войны. Потребовалась огромная волевая концентрация всей японской нации, для перевода милитаризованной экономики, на мирные рельсы современной экономики. Потребовались воля, энергия и творчество каждого японца на каждом своём рабочем месте. В поиске идей просматривались горы научной, технической и даже художественной литературы, тщательно и творчески изучались изобретения и патенты всех стран, выбирались наиболее перспективные пути развития. Не гнушались присвоением чужого опыта, чужих разработок.
— Интересен факт появления знаменитой японской электроники. — продолжил Лев — В гости к Бардину, изобретателю полупроводниковых приборов, в его лабораторию, зачастили толпы японских экскурсантов, которые с горящими глазами любопытных азиатских туземцев, восхищались новым достижением науки и техники и задавали множество глупых вопросов. Восхищаясь глупостью этих вопросов, высоколобые американцы рассказывали им всё, не тая, как они достигли таких результатов. Что с туземцев взять! Всё равно не поймут! «Туземцы» уезжали и в тиши лабораторий восстанавливали всё, что им удалось узнать, увидеть и услышать. Проводили опыты, разрабатывали теории и технологии, готовили «глупые» вопросы для новой группы «туземцев». И так продолжалось до тех пор, пока они не узнали всё о новой перспективной отрасли. У американцев был шок, когда японцы выпустили на рынок свою партию транзисторов, ничем не хуже американских.
— Японец, как и русский, — созерцатель. Но, прежде всего, он человек дела. Самурай, по японской традиции, должен был уметь разрубить врага одним ударом меча от плеча до паха. Для тренировок навыка служили соломенные чучела, но самурай мог назваться самураем только тогда, когда он мог проделать эту процедуру над живым человеком. Для пробы мог сгодиться любой, по мнению самурая, праздношатающийся человек.
— По мнению Руссо, каждый бездельник — преступник! Они Руссо не читали, но болтунов и бездельников казнили на месте за тысячу лет до Руссо.
— Поэтому трудолюбие японца, по началу, видимо, показное, с веками стало его второй натурой. И японец, оказавшийся в чужеродной ему культуре, как созерцатель, смог увидеть свой будущий мир через призму его японской цельности, а как человек дела оказался готов приспособить его для своих нужд. И никакие ни этические, ни идеологические догмы его не связывали. Поэтому он смог, довольно быстро восстановить страну, привести её к процветанию, ради торжества своих духовных ценностей. А духовными ценностями для него, как и прежде, были и остаются: Япония, император, семья и японские традиции. Преданность своим духовным ценностям то, что мы называем патриотизмом. И именно он, патриотизм, рождающий честность, трудолюбие и ответственность, двигал каждым японцем на каждом рабочем месте упорным совместным трудом поднимать качество своих товаров и услуг, завоёвывать себе новые рынки сбыта, вести страну к процветанию.
— Среди тайфунов и цунами, землетрясений и извержений, в борьбе с хаосом недружелюбной окружающей среды, японский народ боролся за своё существование и создавал свой самобытный мир. Не отягощенные европейскими понятиями гуманизма, японские самураи, как волки — санитары леса, в течении двух с лишним тысяч лет, генетически отбраковывали из его среды демагогов и лодырей. Оставляя японцу свободу, как право на ответственность. Трудолюбие, как радость созидания. Любовь, как безупречную честность. Коллективизм, как форму взаимопомощи. Ну, и, конечно, неизменные правила игры для всех в течении тысячелетий.
— Ну, прямо, какой-то моральный кодекс строителя коммунизма.
— Горький юмор для нас состоит в том, что скромные и самоотверженные, честные и добросовестные они его уже построили. Но не кричат об этом. В отличие от нас, сочиняющих лозунги, размахивающих флагами, изобретающих себе врагов, и отчаянно бегущих за линией горизонта, о которой нам говорят, что её достижение и есть наша цель — коммунизм.
— Суть не в том, как называется экономический строй: капитализм, социализм или коммунизм, суть в том какие отношения складываются между людьми в процессе труда, достигнутая производительность труда, количество и качество произведённого продукта, как и кем, присваивается конечный продукт. Горький юмор для нас состоит ещё и в том, что наши интеллигенты, бездумно гонявшиеся за европейскими доктринами, вооружившись марксистскими идеями, боролись с капитализмом, который увидел и описал Маркс, и имели своё понятие социализма, исходя из его доктрин. Но вместе с победой марксистов в России, наверное, изменился и весь мир? – Спросил Егор.
— Да. – Ответил Лавров. – Но не потому, что в России победил марксизм. Изменился и сам капитализм — он стал социальным. После первой мировой войны центр тяжести движения капиталов был перенесен с приобретения, накопления капитала на его расходование. С самоограничения потребления, как средства экономического успеха, на широкое потребление товаров и услуг, как основу для всеобъемлющего мирового рынка. Широкий потребительский рынок стал предлагать множество товаров и услуг и, как положено рынку, разделился на покупателей и продавцов, на потребителей и производителей. И задачей социального государства стало следить за балансом денежных потоков, так чтобы у потребителя всегда были деньги, для того чтобы он мог покупать. А производитель мог наладить производство так, чтобы в конкурентной борьбе за качество товаров и услуг, смог привлечь от покупателя как можно больше денег, произвести товар, выплатить рабочим зарплату, и рынок мог бесперебойно работать. Поэтому мы можем говорить и о шведском социализме, где успешно сочетаются королевская власть, капитализм и социализм
— Да, потребление и потребитель стали в центре капиталистической системы и новый лозунг нового капитализма: «Покупатель всегда прав!». Но денежки, они имеют способность убегать от покупателя, собираться в кучки, и прилипать к рукам продавцов и производителей, успешных промышленников и финансистов. И когда все денежки прилипают к этим ручкам, денежный кругооборот пресекается, экономика останавливается, и начинается кризис перепроизводства. Перестают работать механизмы балансировки денежных потоков, товаров много, но покупателю нечем платить за товары. Все деньги у избранных, у которых есть всё и, кроме денег им уже ничего не надо. Заводы встают, фермеры разоряются, наступает экономический коллапс, кризис капитализма, голод, нищета, паралич власти. Что и произошло через десять лет после запуска рыночных отношений.
— Для решения этой проблемы нужны только здравый ум и политическая воля законодателя для законного увеличения роли государства в регулировании механизма балансировки денежных потоков.
— От кризиса к кризису всё теснее и уже становится круг лиц и стран, в руках которых собирается весь мировой капитал. Богатые богатеют, а бедные только беднеют.
— Повторюсь. Для решения этой проблемы нужны только здравый ум и политическая воля законодателя. – Упрямо твердил Лавров
— Но ключевая роль государства в деле регулирования рыночных отношений, его диктатура, и есть социализм. Что социализму нет альтернативы?
— Наверное, это так. Но возрастание роли государства в регулировании социальных конфликтов, не должно затрагивать основных принципов функционирования экономических рыночных отношений. Это частная собственность, частная инициатива, свобода предпринимательства, свобода передвижения капиталов, свобода передвижения рабочей силы.
— Стимулирование спроса и создание конкурентной среды. – Добавил Лев. – И рост роли государства в регулировании денежных потоков должен происходить эволюционным, а не революционным, как у Маркса, путём. Наверное, это целое искусство, изменяя законы оставлять неизменными правила игры.
— Получается, что весь мир после первой мировой войны вошёл в двадцатый век, приблизивший его к социализму, а мы своей марксистской социалистической революцией были отброшены в век девятнадцатый? – удивился Егор.
— Канцлер Бисмарк говорил, что он охотно отдал бы немецким социалистам для их экспериментов какую-нибудь немецкую область, но ему очень жаль добрых немцев. – Сказал Холин. – Но, всё-таки, если социализму нет альтернативы, то я не против его существования. Только я хотел бы понять, чем отличается модель социализма, о которой мы говорим, от существующей?
— Рыночный механизм использует творческий потенциал человека и, опираясь на частную собственность, инициативу и конкуренцию, опирается на высокую производительность труда, на применение новейших материалов и технологий и всегда готов в кратчайшее время заполнить рынок, всю нишу потребительского спроса, широким ассортиментом товаров во всех диапазонах цены и качества. — Сказал Лавров — Плановая же экономика планирует товары в штуках, тоннах, кубометрах, декалитрах. О цене и качестве ни слова. Потребительская ниша заполняется чем попало, а чтобы обеспечить спрос на это «что попало», изначально закладывается его дефицит. Так, что насытить спрос современными качественными товарами в необходимом ассортименте и количестве, по приемлемой цене, у плановой экономики никогда не получится. Никакой Госплан, никакой чиновник, вставший на место рыночного механизма, никогда не способен отследить и насытить меняющийся спрос. Более-менее это у нас получается при долгосрочном планировании в миллионах тоннах добычи угля, выплавки чугуна, строительства заводов, электростанций. Наращивания инфраструктуры, которая никогда не удовлетворит запросы тех, для кого она строится. Спроса, который удовлетворяется спекулянтами, торгующими импортными или контрабандными вещами. Но, каков бы ни был план, план есть план, директива, не подлежащая обсуждению. А мы должны всё это производить, потреблять и благодарить за заботу.
— Там, где место хозяина занимает чиновник, там экономика не может быть эффективной. Успех достигается только огромными денежными вливаниями в рабски оплачиваемый труд. Поэтому здесь не может быть развитого спроса и достойного предложения. Но чиновник всё это знает лучше нас, и в наших советах не нуждается. Как в анекдоте. Старшина говорит солдатам: «Сегодня у нас по плану погрузка в вагоны чугуна и люминя». Солдат поправляет: «Товарищ старшина, не люминя, а алюминия». Старшина приказывает: «Первое отделение идёт на погрузку алюминия, а особо умные идут грузить чугун». – Сказал Егор, вставая. – Так, что, товарищи, особо умные, не пора ли и нам заняться погрузкой чугуна.
Все засмеялись шутке. Егор вышел наружу, постоял немного под дождём, и вернулся на своё место.
— У современного капитализма есть ещё и третья травма, не совместимая с жизнью. — Сказал Лев. — Это человек. Рынок, общество потребления, создали человека, наивысшим удовольствием которого стало, глядя на витрины магазинов, знать, что он может позволить себе купить все, что захочет.
— Рынок стал регулятором всех экономических и социальных отношений. — Продолжил Лавров. — Товарный рынок создаёт условия, при которых происходит обмен товаров. Трудовой рынок регулирует занятость работой и продажу труда. Человеческая энергия, знания и навыки превратились в товары, которые продаются согласно условиям рынка. Человек стал товаром чуждым себе, своим ближним, своей природе. Главной целью его жизни стало стремление к выгодной продаже себя работодателю. Главным удовольствием — удовольствие потреблять.
— Он стал «человеком массы»?
— Он продукт концентрации капитала и способа организации труда. Централизация производства при предельном разделении труда приводит к тому, что человек теряет свою индивидуальность, становится легко заменимым винтиком, придатком к машине. Современному капитализму нужны люди, которые сконцентрированы в большие массы, чьи действия запрограммированы, что позволяет им трудиться сообща. Которые хотят потреблять все больше и больше, чьи вкусы управляемы. Он требует от них быть свободными и независимыми, не подвластными никакому авторитету, принципу, чувству, идеологии, кроме приказа делать то, что от них требуют. Ими можно руководить без применения силы, заставлять двигаться вперёд без сознательной цели, кроме цели делать товар. И потреблять, потреблять, потреблять. Массовая технология потребовала стандартизации изделий. Социальный процесс тоже потребовал максимальной стандартизации людей и в социальном отношении они подобны друг другу, как серийные роботы. И эта насильственная унификация вершится под лозунгом братства, равенства и свободы. Демократии, которую они хотели бы навязать миру.
— Успех, деньги, сила, власть концентрируются у узкой группы лиц, делающих их своими идолами. Эти идолы превращают всех остальных людей в бездуховную, бессильную, безвластную, безденежную массу. Но «все счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь они, они, хранящие тайну, только они несчастны. Тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла»? — Спросил Холин.
— Всё продано и все проданы! Рынок функционирует, и остается только потреблять.
— Сбылась, наконец-то, мечта Великого Инквизитора: «Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз и навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить». — Задумчиво сам себе ответил Холин, цитируя Достоевского.
— Полное торжество идей Великого Инквизитора. — Подтвердил Лев. — Их маленькое человеческое счастье сегодня состоит в том, чтобы потреблять и развлекаться. А это значит получать удовольствие от потребления товаров, зрелищ, пищи, напитков, сигарет, людей. Мир для них это одно большое шоу, одно большое яблоко, одна большая бутылка, одна большая сиська. И каждый из них понимает свою свободу, свою безопасность, как способность держаться в стаде теснее и не отличаться от других ни в мыслях, ни в чувствах, ни в действиях. Хотя каждый старается быть как можно ближе к остальным, он остается крайне одиноким, проникнутым чувством опасности, тревоги и вины, которое всегда появляется там, где человеческая изолированность не может быть преодолена.
— Человек потратил столько сил, чтобы оторваться от стада! Теперь он снова оказался в стаде? Изменились только пастбища и кнуты?
— Правильное и неправильное, истина и ложь по-прежнему определяются стадом. Но мы ведь не только стадо, мы ещё и люди, у нас есть самосознание, и мы наделены разумом, который по природе своей независим от стада. Самосознание и разум постоянно ставят фундаментальные цели. А фундаментальные цели человеческого существования это: быть независимым и творческим, любить и мыслить. И человеку, нечаянно сохранившему человеческое достоинство, мало быть накормленным и одетым, в ущерб своим человеческим качествам и функциям.
— Всё, что создаётся на века, должно быть создано с любовью! И любое общество, в котором деградирует любовь, должно погибнуть потому, что оно противоречит основным человеческим потребностям. — Сказал Егор.
— Социализм, капитализм? Развитый спрос и достойное предложение? — Неожиданно подал голос, всегда молчавший Алексей. — В нашей маленькой деревне маленькое человеческое счастье сегодня тоже состоит в том, чтобы потреблять и развлекаться. Уже двадцать лет, как скотина не кормлена, дети не умыты, а все заняты тем, что потребляют самогон и развлекаются мордобоем. Какой тут рынок? Какое тут стимулирование спроса и создание конкурентной среды? Была бы водка, найдётся глотка!
— Это про вашу маленькую деревню рассказывают: сидит мужик на завалинке смотрит на чумазых ребятишек и думает: то ли этих помыть, то ли новых наделать? — Засмеялся Лавров.
— Ни о чём он не думает, а только пьёт, делает уродов и плодит нищету. Ненавижу! Я, как вы уже заметили, не контактный человек. Как видите, силушкой меня бог не обидел, смелостью тоже, но я всегда боюсь. Боюсь себя, боюсь сомнительных компаний, боюсь своей ненависти к пьяным, боюсь, что однажды не справлюсь с собой и искалечу кого-нибудь из них.
— О, Вы, оказывается, опасный человек, пан спортсмен! И, чтобы, действительно, не совершить непоправимое, я посоветовал бы Вам обратиться к психологу или даже к психиатру, чтобы снять лишнюю агрессию. Почему я так говорю? Ведь я тоже иногда бываю под шафе.
— Не боись, слабак! Я знаю Егора не первый год, и, думаю, что у него не может быть плохих друзей. Поэтому я с удовольствием работаю вместе с вами, слушаю ваши споры, и думаю, что если среди нас есть такие молодые и беспокойные, мечтающие о прекрасном будущем, думающие о путях к нему, то это значит, что не всё потеряно. И вы дарите мне надежду. Вы мои психологи, мои психиатры.
— Почему это слабак? — Возмутился Лавров. — Что я работаю хуже тебя?
— Нет, не хуже.
— Так, почему слабак? — продолжал кипеть Лавров. — Если ты думаешь, что сила есть — ума не надо, то не обольщайся. Морду я тебе смогу набить, да так, что ты и чирикнуть не успеешь.
— Я и не обольщаюсь! Я, как раз, насчёт ума и говорю. Ум, как ответственный и честный выбор, тебе не доступен и заменён на хитрость, прикрытую цинизмом. Я ведь вижу твоё двойное дно. А, по мне, человек с двойным дном, хитрый, и есть слабак. И от таких слабаков — всё зло на свете. Они сознают свою вину за зло творимое вокруг. Но хитрые и бессильные сделать, хоть что-нибудь полезное, слабаки могут лишь суетиться, материться и заливать своё горе и одиночество водкой и вином. Ведь от их вины до вина один шаг. И от их вина до вины тоже только один шаг.
— Мать твою! Тоже, оказывается, философ! Никогда бы не подумал. — Удивлённо и растеряно пробормотал Лавров.
— Матерщина, действительно, признак слабости, а не силы. — Сказал Лев.
— Это, почему же?
— Слабый мужчина, циник, бездарно растративший свою жизнь, капитулировавший перед обстоятельствами, и связавший свою жизнь с властной женщиной, которая лучше его знает, что ей надо, в душе навсегда останется одиноким, «под каблуком», и за это будет ненавидеть свою половину. И эта обыденная ненависть слабого человека, смрад его души, его обид на себя, на неё, на всё и на всех, вырывается из него в виде мата, где во всех грехах виновата женщина.
— И, правда, она виновата! Но только в том, что не смогла или не захотела вылечить его израненную в пустых сражениях душу, вернуть слабаку самоуважение, забытые им долг и честь, его растраченные впустую силы, а лишь приспособила его для удовлетворения своих потребностей. — Поддержал Льва Холин. — Свою нерастраченную любовь, одинокая, презирающая в душе такого мужа, женщина, переносит на детей, которые вырастают слабыми, одинокими циниками, лишёнными уважения к отцу, лишёнными мужских отцовских качеств – дисциплины, независимости, способности самому быть хозяином своей судьбы. Безвольные, они понесут дальше проклятие отцов, их слабость и одиночество, зависть и ненависть, хитрость и цинизм, пьянство и матерщину. И на Руси таких пар миллионы. И, к сожалению, их становится всё больше и больше, как реакция на безысходность отсутствия свободы выбора, невозможность настоящему мужчине реализовать свой творческий потенциал.
— И это не ново. Как говорил ещё Руссо: «Люди всегда будут такими, какими делают их женщины; поэтому, если вы хотите, чтобы были великие и добродетельные люди, внушите женщинам, что такое величие и добродетель». Но все забыли, что такое добродетель. — Сказал Егор.
— Что такое величие и добродетель? — Спросил встревоженный таким своим печальным будущим Лавров.
— Величие, на мой взгляд, это свобода человека и его достоинства, достигнутые им через свои добрые дела, добродетели. Только люди, обладающие достоинствами, могут любить и быть любимыми. — Сказал Холин.
— Но, где их взять, эти достоинства?
— Все мы, как и ты, пасынки войны! Но мы ведь выросли и нашли в себе силы, разум, волю и мужество, чтобы через свои сомнения и ошибки, через свой выбор, через приобретённые нами в этой борьбе личные добродетели: честность, трудолюбие и ответственность, подняться над бытовым хамством, разделяющим нас. Над ложью политиков, мечтающих стать великими инквизиторами, над цинизмом чиновников, желающих превратить нас в маленькие безликие винтики большой машины, над насилием их государства. Быть выше их! Быть человеком. Чем ты хуже нас? Сделай шаг. Сделай свой выбор!
— Для меня это будет ново и, наверное, очень трудно. Но я тоже хочу быть человеком. — Сказал Лавров после паузы.
Егор выглянул на улицу. Дождь по-прежнему стучал по крыше навеса. Но заметно реже. Он оглядел небо и сказал:
— Работать, пожалуй, можно. Верховым подняться на купола храма. Всем объявляется уровень повышенной опасности. Работать только со страховкой. Будьте внимательны и осторожны.
И каждый занялся своим делом.
***
В слаженной работе, проходило время. Хорошо организованная работа, хорошие условия быта, доверительные отношения и непререкаемый авторитет бригадира, которым он никогда не злоупотреблял, его требовательность к качеству работы и соблюдения техники безопасности, воспринимаемая, как его забота о пользе и безопасности каждого в общем выгодном для всех деле, сплотили бригаду. Все втянулись в непрерывную работу, занимавшую весь световой день, работали качественно, уверенно и спокойно. В любую погоду очищали купола и своды от старой краски и ржавчины. В погожие часы обезжиривали их и покрывали грунтовкой, а в редкие погожие дни покрывали подготовленные поверхности яркой голубой краской. От постоянного труда и реагентов руки их огрубели. Лица их продуваемые ветрами, омываемые дождями и солнцем тоже огрубели, но души их, сознающие, что они своими руками, своим трудом отвоёвывают у Хаоса загубленную было красоту, видящие как оживает храм, как светятся благодарностью лица священнослужителей и прихожан, души их становились спокойными и чистыми. Вечерами, когда батюшка был свободен от службы, он и Холин, оставались в трапезной допоздна и каждый раз находили новые темы для дискуссий. Однажды Холин, отпросившись у бригады на несколько часов, сходил в деканат и получил направление в церковь для исследования и сбора материала к реферату «Православие и общество. Условия и тенденции взаимодействия». Как оказалось впоследствии, весьма предусмотрительно.
На исходе второй недели работы, Лавров, ушедший вечером в общежитие, утром на работе не появился. Не появился он ни к обеденному перерыву, ни к следующему утру. Налаженный ритм работы нарушился, нарушился график работ, но беды большой не было. Надо было только перераспределить работы. И, чтобы окончательно решить этот вопрос, Егор вечером отправился домой, решив по пути зайти к Лаврову в общежитие и выяснить причину его отсутствия. Но там его уже длительное время никто не видел.
Утром Егор доложил об этом бригаде.
— Слабак, он и есть слабак. — Презрительно сказал Алексей. — Наверное, перетрудился и бросился в разгул или в запой, и ему теперь не до нас. Но он, как и все мы, договаривались в начале работы – сошедший с дистанции не получает ничего, и уже не нуждается в оправданиях. Моё предложение исключить его из бригады и закончить работу без него.
Лев и Холин согласились с Алексеем исключить его из бригады, но Холин оговорил:
— Это не эпизодическая работа на берегу. Он потратил тринадцать дней, работая наравне со всеми. Моё предложение рассчитать его из расчёта по десять рублей в день. Это, я думаю, будет и по справедливости и по-товарищески. Не каждый директор завода получает такую ставку.
Так и порешили. Нагрузка на всех заметно увеличилась, потребовалась корректировка графика работ для каждого члена бригады, но, тем не менее, работы успешно двигались к завершению, когда после десятидневного прогула появился Лавров. Он, как ни в чём не бывало, попытался приступить к работе, но Егор его не допустил.
— Ты самовольно покинул рабочее место и решением бригады исключён из её состава. Как мы договаривались в начале работы – сошедший с дистанции этой гонки не получает ничего, и уже не нуждается в оправданиях. На этих основаниях ты и исключён из бригады. Но, исходя из товарищеских побуждений, мы решили выплатить тебе за тринадцать дней работы из расчёта десять рублей в день. Изволь получить сто тридцать рублей, и мы с тобой в расчёте.
Но Лавров не изволил получить сто тридцать рублей и, как настоящий циник, не желал помнить своих обязательств и претендовал на своё место в бригаде и на свою долю в полном объёме. Но бригада, сделавшая без него, основной объём работы, была категорически против такого решения, тем более, что оно было исключено с самого начала условием включения Лаврова в состав бригады. Он, то давил на жалость, мол, у каждого могла умереть любимая бабушка, то угрожал скандалом, но бригада твёрдо стояла на своём. После двух потерянных часов агрессивного напора, поняв, что он здесь уже отрезанный ломоть, Лавров всё же получил эти сто тридцать рублей и удалился, напоследок пообещав, что они ещё пожалеют об этом. На что Егор промолчал, и лишь Алексей сказал ему вслед:
— Слабак! А ещё хотел стать человеком.
***
И Лавров пошёл к Чагину.
Они познакомились ещё в давние времена абитуры. Оба из неполных семей, оба волчонка, много раз битых в школе, они быстро поняли, что вместе они стая, сила способная диктовать свои правила другим. Их агрессия выплёскивалась на окружающих, одиночек, занятых своими проблемами, подчиняя и унижая их. Встретив сопротивление, с которым не могли справиться сами, они призывали себе на помощь нескольких своих подручных. Поведение их было вызывающим, они бравировали своим цинизмом, и вскоре за ними закрепилась сомнительная слава циников. С ними старались не связываться. Но учились оба хорошо и претензий к ним не было.
Но после второго курса их тандем распался. В конце лета, пока студенты ещё не вернулись с летних каникул, они встретились в пустом общежитии, и напросились в гости к знакомой Чагина Ирине. Пока не приехали сокурсницы, та жила в комнате одна, и привезла с собой из дома много всяких вкусностей. В дружеской пирушке они весело провели вечер и, когда хозяйка сказала, что уже поздно, пора спать, и попросила их удалиться, они сказали, что не пробовали ещё главной вкусности, её саму, и стали к ней приставать. Она кричала, сопротивлялась, но в пустом общежитии некому было придти ей на помощь. Они заявили, что и не таких кобылиц объезжали и надругались над ней. Рано утром, пока все спали, она исчезла. А вечером, огромный амбал шофер, схватив обеими руками, как щенков за шиворот, пинками погнал их к машине, в которой сидели Ирина и её отец. Шофер остался на улице, а их, как мешки с мусором, швырнул в салон машины.
— Эти? — гневно спросил отец.
— Да. — Тихо сказала Ирина.
Тогда отец достал пистолет и, багровея от гнева и ярости, направил его в лоб Чагину.
— Вы, подонки, вы хоть представляете себе, что не для вас, мерзавцев, я растил свою девочку, что не для вас, ублюдков, я тратил свою отцовскую любовь и нежность, чтобы взлелеять этот цветок? — спросил он гневно и властно.
Чагин, не дыша, как завороженный, не мигая, смотрел в чёрное дуло пистолета, каждое мгновение, ожидая, что чёрный ангел смерти, вырвется на свободу и, что это мгновение будет для него последним. От страха похолодела спина, открылся мочевой пузырь и струйка мочи, промочив штаны, разлилась по салону машины. Лавров тоже сидел, не жив, не мёртв.
— Что с вами, собаками, делать? Пристрелить, как бешеных псов, чтобы людям жизнь не портили, небо не коптили?
— Папа, может не надо? — просительно прикоснулась Ирина его плеча.
— Может, кто-то из них тебе нравится? Выбирай. Я его пристрелю последним.
— Нет. Они оба мне противны.
— Удивительно! Но мне они тоже одинаково противны. Правда, может и не надо руки об говно марать. Предадим, подонков, в руки закона, а уж я то постараюсь, чтобы они получили по полной программе и пожалели, что родились на этот свет.
— Пошли вон, мерзость! — сказал он и, открыв двери, брезгливо ногами выпнул их прямо в грязь.
И началось! Их обоих вызвали к следователю, допросили. Допросили и коменданта общежития. Отпираться было невозможно, так как пустое общежитие оказалось не таким уж пустым и свидетелей оказалось больше, чем достаточно. Возбудили уголовное дело, собрали улики, и всё было готово для передачи в суд. Следователь посоветовал им учить тюремный фольклор и сушить сухари.
— Ничего! И там люди живут — успокаивал он их — и там талантов много: «На мне теперь тюремная одежда, Квадратик неба синего и звёздочка вдали Сверкает мне, как слабая надежда!»
Не правда ли талантливо? И даже лирично! И там выживают, оставляя в тюрьме свой цинизм, эгоизм, гордыню и выходят на свободу с чистой совестью. А, если нет, то: «Таганка! Я твой бессменный арестант. Погибли юность и талант в стенах твоих!»
Рушилась вся жизнь и они, действительно, испугались. Куда то отлетели агрессия и цинизм, они стали тише воды, ниже травы. Как испуганные тени приходили они на вызовы следователя. И однажды он пожалел их:
— Конечно, вас, мерзавцев, мне не жаль. Вы заслуживаете того, что заслужили. Но я сам отец и мне искренне жаль ваших матерей, положивших свои не лёгкие жизни, чтобы вырастить единственных сыновей, свою единственную радость, надежду и опору в старости. Вы же стали циниками и негодяями, в угоду своей гордыне поправшими законы общества, его мораль и нравственность, сбились с пути, и не оправдали их надежд. Теперь, я вижу, что вы испугались, осознали свою подлость и вину, неверность своей жизненной позиции, но, поверьте, как мне не жаль ломать ваши непутёвые судьбы, я вам уже ничем помочь не могу.
Он в задумчивости стал разглядывать их, придурков, которым жизнь обещала всё, и которые сами всё испортили по своей глупости, пытаясь подогнать под себя общество и его нормы поведения. Они долго молчали, потом он сказал:
— В сложившейся ситуации, я думаю, помочь вам может только Сергей Адамович. Но, если он согласится, то у него будут свои интересы и свои планы на вас. Я поговорю с ним и, если вы согласны принять его помощь, то я могу организовать вашу встречу.
Они были согласны на всё!
На встречу, Сергей Адамович пришёл в гражданском. Но в нём чувствовалась военная выправка, спокойная уверенность в себе, знание людей и привычка управлять ими. Ознакомившись с делом, он переговорил с каждым в отдельности и сказал: «циники, конечно, но ребята перспективные, мне такие и нужны». Подписали какие-то документы, и они стали осведомителями КГБ по кличке Кратон и Диоген, греческими философами школы циников. С ними провели психологические тренинги, убрали лишнюю агрессию, сделали «своими в доску парнями», немного циниками, вращающимися в студенческой среде, легко и свободно входящими в контакт и вызывающими на откровенность. Лавров стал Кратоном, специализирующимся на учащейся молодёжи, а Диоген на преподавательском составе. Ему предстояло стать публичным лицом.
Передача дела в суд, была приостановлена, по причине открытия новых обстоятельств, и оставалось тихо закрыть дело. Но для этого нужно было, чтобы Ирина забрала своё заявление об изнасиловании. Агенты влияния КГБ из студенческой среды окружили её своим вниманием, внушая ей сострадание к падшим. Но она была непреклонной, она никогда не простит предательства Чагина, когда-то ей симпатичного, а, может быть даже в чём-то любимого. Пока новые подруги внушали ей жалость, что навсегда ломается судьба молодых людей, было решено подключить самого Чагина. Но она не желала его видеть, и ненависть всегда была реакцией на его появление. Но время и «подруги» работали на Чагина. Они искали в нём только хорошее и разрабатывали его новый образ, каким ему ещё только предстояло стать. Однажды ей пообещали познакомить с интересным молодым человеком, который давно и тайно её любит и желает с нею встретиться, и вместе они пошли на свидание. Он ждал её с большим букетом любимых ею чайных роз. Она стремительно пошла навстречу букету и, когда молодой человек отвёл букет от лица, то им оказался Чагин. На мгновение она замешкалась, и этого было достаточно, чтобы он овладел ситуацией. Он был таким внимательным и в то же время таким виноватым и таким заискивающе жалким, что сердце её дрогнуло, и она приняла букет. Они стали встречаться.
И вскоре чувство оскорблённой ненависти в её большом и добром сердце было заменено большой любовью. Он тоже, поначалу спасавший свою шкуру, игравший роль кающегося грешника, явно переиграл. Впервые встретившись с такой всепрощающей и огромной любовью, он не устоял и с головой окунулся в этот омут. Дело было закрыто. Они собирались пожениться, но нужно было получить благословление родителей. А родителей, после памятной встречи с будущим тестем, Чагин панически боялся. Ирина их вызвала, и встреча была назначена на нейтральной территории, в ресторане «Север». Когда Чагин в назначенное время появился в тесном зале ресторана, они уже сидели там. Ирина, сияя от счастья и радости, поднялась ему навстречу и представила его. Мать с нескрываемым любопытством рассматривала будущего зятя, а отец презрительным взглядом смерил его с головы до ног и отвернулся. Он робко сел на край стула и стал молча слушать их разговор. На вопрос матери, обращённый к нему, где будут жить молодые, он неожиданно для себя ответил:
— Это как бог даст.
На вопрос на, что будут жить молодые? Ответил:
— Бог поможет.
Тогда отец хлопнул себя по ляжкам и расхохотался так, что все посетители обернулись к ним. Он хохотал долго и громко, сотрясая зал, не обращая внимания на то, что на него глядят и, что оркестр замолк на полуслове. Насмеявшись досыта, он вытер выступившие слёзы, хлопнул Чагина по плечу и сказал:
— Учитесь, женщины, как нужно относиться к своему ближайшему родственнику! И это, правда, люби мою Иринку, и бог тебе поможет. Бог, он знает, что зять любит взять.
Лёд растаял, и они стали общаться легко и свободно.
И вскоре оба факультета плясали на их свадьбе. Все, кроме Лаврова. Перед свадьбой Ирина сказала:
— Не я впустила его в свою постель. Поэтому сделай, пожалуйста, так, чтобы наши пути никогда больше не пересекались.
Они сохранили свои отношения, но в их семью Лавров никогда не был вхож. Чагин быстро рос по комсомольской линии, стал секретарём комсомольской организации факультета, вошёл в состав комитета комсомола университета и за что-то там отвечал. Теперь Лавров шёл к Чагину.
В комитете комсомола тот сидел один. Увидев Лаврова, он искренне обрадовался, вывесил табличку «Приёма нет», закрыл двери на ключ и, отодвинув в сторону большой портрет Ленина, достал из ниши за портретом бутылку коньяка, две рюмки и лимон. Разлив коньяк, и тонко порезав лимон, полез в стол, достал оттуда бумажный конверт с фотографиями и с гордостью разложил их перед Лавровым. На фотографиях было изображено, что-то маленькое, розовенькое, пухленькое.
— Это моя Людочка — с гордостью сказал он — а это моя Ириша.
На фотографии была Ирина с дочкой, пополневшая, красивая, сияющая счастьем. Лавров долго рассматривал фото, и ему даже немного стало завидно и, чтобы не быть окончательно раздавленным асфальтовым катком позитива, который на него катил Чагин, он, как настоящий циник, произнёс:
— Так выпьем за советскую семью образцовую!
Они чокнулись, выпили, закусили лимоном. Поморщились. Ленин, молча и с укоризной смотрел на них со стены.
— А как твои отношения с тестем, с тёщей? Тесть ведь крутой мужик! Я тогда сам, чуть в штаны не наклал, когда он нас прижучил.
Чагину эти воспоминания не доставляли удовольствие и, слегка поморщившись, ответил:
— Нормальные. Поначалу он меня держал за кающегося мерзавца, которому нет прощения, но после рождения Людочки, всё изменилось. Я подарил ему великое счастье быть дедом, и теперь я полноценный родственник, и даже немного больше. Тёща к моему приезду всегда такие вкусные блины печёт, ты сроду таких не пробовал. А у тебя как дела?
И Лавров рассказал ему, как Егор Краснов подрядился покрасить церковь, как привлёк его к этому делу и как его исключили из бригады. Чагин его внимательно слушал.
— Что-то я не помню, чтобы ты альпинистом был.
— Но там было много и доступной мне работы.
— Условия работы были обговорены, и слово надо было держать.
— Но я ведь не виноват, что Сергей Адамович вызвал меня на семинар. Не буду же я предъявлять Егору справку из КГБ, что я не прогулял, а был занят.
— И много ты потерял?
— На новенькую «Волгу», пожалуй, не хватило бы. Но на «Москвич», вполне. И на бензин ещё осталось бы.
— Даже так! Не скоро я заработаю такие деньги! И, что ты хочешь от меня?
Лавров задумался.
— Да, в общем, то ничего. Егор парень хороший, зла я ему не хочу. Но пережить такую потерю, согласись, совсем не просто. Поэтому, наверное, я и пришёл к тебе поплакаться в жилетку.
Он взял бутылку, налил себе коньяка, налил Чагину и молча выпил, не закусывая. Чагин же пить не стал, а пошёл к стеллажам с делами комсомольцев, достал там карточку Егора и стал её просматривать.
— Правда, видно хороший человек, нет ни одного доноса. Удивительно, времена вроде бы другие, писать доносы стало не модно. Но ведь пишут! Я, кажется, его вспоминаю, такой высокий красивый радиофизик. Что ты можешь о нём рассказать?
— Я никогда на него не стучал, но пикировались мы с ним всегда на грани дозволенного. Анекдоты, суждения. Он считает, что наш социализм обречён. Он считает, что революции задумывают гении, делают герои, пользуются её плодами негодяи, а разрушают подлецы. И наше время, время подлецов. Подлецов для которых нет такой подлости перед которой бы они остановились, если она открывает им возможность войти во власть, в бюрократическую элиту, иметь желаемый престиж и соответствующее обеспечение.
— Молодец! — неожиданно похвалил Чагин. — Может быть тебе удивительно, но я думаю тоже самое. Мы, Кратон, с тобой циники, поэтому можем себе позволить думать иначе, чем говорим. Я, недавно был в Москве на семинаре по эконкогомике и нам рассказывали, как о великом прорыве, о сделке по алмазам Якутии с фирмой де Бирс. Мы на 35 лет, вместо того, чтобы развивать свою промышленность, обрабатывать алмазы, передаём все добываемое сырьё этой фирме. У них там будет всё небо в алмазах, а мы за это получаем деньги в сумме недостаточной, чтобы окупить вскрышные работы на месторождении. Тебе, как экономисту, как видится такая сделка, такая экономика?
— Наверное, им нужны доллары и рабский труд больше, чем высокая производительность труда и экономическая эффективность.
— Я переговорил с умными людьми, и на вопрос, на сколько времени хватит такой экономики, они сказали, что на три, четыре года, а быть может и меньше потому, что как только наметится кризис, высокопоставленные воры и подлецы мгновенно разворуют все фонды, все государственные закрома и имущество и социализму крышка.
— И, что нельзя исправить ситуацию? Ведь наша «контора» и её «железный Шурик» так блестяще убрали Хрущёва. Каждый день начинался с нового анекдота про Никиту, про Хруща, про лысого, про кукурузника, так что когда его убрали, никто и не пожалел о нём. Нельзя что ли так же разобраться и с его сменой?
— Зачем? У них там неисчерпаемый закрытый резервуар своекорыстных подлецов, один хуже другого. Надо просто быть готовым к неизбежным переменам и, по возможности, приближать их. И должны они произойти, чем раньше, тем лучше, пока мы молоды, чтобы и нам что-то досталось от жизни и общего пирога. А пока надо держаться за партию, комсомол и за «контору».
Чагин выпил свой коньяк, разлил по новой, и продолжил:
— Но открылись новые обстоятельства. Какой то идиот, которому было приказано искать нефть рядом с Транссибом, в Кузбассе, ослушался своих начальников, которые, несомненно, знали лучше, где её искать. Соорудил плоты, погрузил на них буровое оборудование и тёмной ночью проплыл мимо Томска вниз по Томи и Оби, высадился в каких то непроходимых болотах и, пробурив первую же скважину, открыл там гигантское месторождение нефти.
— И как ты мог это допустить?
— Во-первых, дело было тёмной ночью, а во-вторых, чтобы пустить этот плот ко дну, нужны были торпеды. А торпеды то нынче дороги.
— Скажи прямо, что прошляпил!
— Виноват! — шутливо заныл Чагин. — А сам то, где ты раньше был? Вот так всегда и получается: бедному Ванечке всегда чёрная корочка и на «орехи» ещё достаётся. – Потом серьёзно продолжил – Теперь они постараются так же бездарно продать эту нефть, а когда пойдут доллары, они будут купать буржуев в золоте, сами купаться в лучах славы, а бедным ванечкам пахать за бесценок и грызть чёрную корочку, как минимум, ещё двадцать лет.
— Нефть — кровь земли! Миллиарды лет Земля берегла и накапливала её. Ресурсы её ограничены. Ещё Менделеев говорил: сжигать нефть в топках всё равно, что топить печи ассигнациями.
— Теперь они будут топить чужие печи нашими ассигнациями.
— И им, и их внукам многое, что перепадёт из потока этих ассигнаций?
— Конечно, время подлецов и бесконтрольный поток долларов породит невиданный ранее уровень коррупции. Так, что слуги народа и их внуки обречены жить в шоколаде и купаться в коньяке.
— А бедные ванечки, которым обязаны служить эти слуги народа?
— И бедным ванечкам тоже чёрная корочка гарантирована. Иду я по Москве, по Ленинскому проспекту. «Верным путём идёте, товарищи!» — читаю ленинские слова, написанные на растяжке через проспект. А навстречу мне, тоже верным путём, идёт бедная Машенька, жена бедного Ванечки, приехавшая в Москву за дефицитом. Руки её оттянуты сумками с колбасой, сама она уставшая от толкания в очередях, глаза безумные. А главный дефицит – пластиковую крышку от унитаза, просунув голову в очко, как хомут, одела себе на шею. Раскрытая на шарнире крышка болтается перед нею огромным высунутым языком и на каждом шагу бьёт её по лицу. И эта картина, «Машенька с дефицитом», достойная кисти великого художника, для меня стала портретом нашего социализма.
Лавров, представив себе такую картину, рассмеялся.
— Нет, картина так и должна называться — «Верным путём идёте, товарищи!». На эту тему есть анекдот. Хруща, за границей, журналисты спрашивают: каким способом вы осуществляете снабжение населения в условиях такой большой страны? Он им отвечает: свозим всё в Москву, а оттуда рюкзаками по всей стране.
Чагин сдержано улыбнулся.
— Дефицит рождает коррупцию, и в Москве уже сейчас масса не заработанных дармовых денег. И рыба гниёт с головы.
— Неужели всё так плохо?
— Хуже не бывает.
— Но ведь социализм, как идеология, как экономическая формация, победно шагает по планете?
— По инерции. Сам социализм кончился, когда Сталин, по доносу Берии, убрал от себя своего начальника охраны верного ему генерала Власика, только за то, что тот любил свеженькую малосольную селёдочку и съел её подозрительно много. И дни Сталина, как и социализма, были сочтены.
— Но ведь были великие свершения. — горячился Лавров. — Коллективизация, индустриализация, ликбез, превративший безграмотную страну в самую читающую на планете. Если граф Толстой только рассуждал, нужны ли грамота и больницы мужику, то врач и учитель при Сталине, как клуб, электричество, почта и телефон стали обычными для села. Взяв Россию с сохой, он провёл её сквозь поражения к победе в Отечественной войне, и оставил вооружённой атомным оружием и ракетами. И это всё Сталин и социализм.
— Да, это всё Сталин и социализм. Он лидер, он вождь, он гений и прочая, и прочая. Но вопрос в другом, нужна ли нам система, которая завязана на одном человеке, тем более, сейчас, когда на смену лидеру пришли клоуны?
Да и нужен ли нам сам такой лидер, стоящий на позиции своей исключительности? Это всегда тиран, он никого не допустит к власти, ни с кем ею не поделится, никогда не подготовит себе достойную смену, а когда случится неизбежное, бросит власть клоунам, способным только проматывать наследие вождя. Он вождь, он гений, он стратег, он великий шахматист, игравший на глобусе, но в своём психическом развитии он отстал от своих сверстников! Душой он остался в детстве, ребёнком, строящим замки в песочнице, где каждая песчинка это живой человек! Песок это мы, а песочница наша страна. А воздушными, как и песочными замками, никто, никогда не дорожил.
— Только не надо валить всё с больной головы на здоровую. – возразил Лавров. – Мы, этот песок, этот народ, всегда хотел только воли, а не свободы, своеволия, а не ответственности. Воля, вольность, вольница – мечта поэтов, мужиков, народа. Мы готовы идти за любым, кто скажет «Я, пришёл дать вам волю». Воля – это тоже свобода, но это свобода от. Свобода пса сорвавшегося с цепи, свобода сеять террор и хаос, свобода казнить или миловать любого. Желать воли это значит желать свободы от всего: от власти, государства, закона, совести, морали. Но свобода — это свобода для. Для жизни, творчества, созидания, ответственности! А все хотели вольницы, хотели быть вольными, и никто не хотел отвечать ни за что. А, когда страна покатилась под откос, то должен же был кто-то нажать на тормоза. Ты видишь в этом исключительность и тиранию, а я вижу мужество человека взявшего на себя ответственность за страну.
— Значит, песок сам виноват, что позвал ребёнка лепить из него песочные замки?
— Да. Русский народ, он красив, смел, талантлив, могуч, но аморфен и сыпуч, как песок. И требуется сильная воля и мужество, чтобы, преодолев его сопротивление, проистекающее из его вечного стремления к воле, к безответственности, собрать его воедино. Чтобы сделать его свободным, а значит, ответственным.
— Интересный поворот. Тиран Иосиф Сталин – борец за свободу, гигант мысли и отец русской демократии?
— И борец, и гигант, и отец. И кровавый тиран, как Иван Грозный, и как Пётр Великий, собиратели земли русской. Когда песок, по каким-то причинам пересыхал, и государство готово было рассыпаться на куски, стремление к воле и безответственности угрожало свободе России, они находили в себе силу, волю и мужество, чтобы остановить развал, соединить песок воедино, собрать народ, укрепить национальную безопасность и сохранить свободу России. Правда, на это уходило много крови.
— И уходили проклинаемые потомками?
— А, что делать? Такова, наверное, судьба всех, кто имеет волю и мужество в этой песочнице.
Разговор принимал интересный оборот, и Чагин, не ожидавший встретить сопротивление, немного разгорячился и, чтобы обдумать сказанное, стал перебирать фотографии.
— Подумать только! — сказал он после паузы — Казалось бы, простая игра словами «воля» и «свобода», а такая разная историческая судьба. Что уж точно, то свободы, как цемента, нитями взаимной ответственности, связующего этот песок, в России никогда не было. И наше время, время подлецов и клоунов, это опять стремление к воле и к безответственности, наметившаяся тенденция к разрушению страны? И, чтобы преодолеть её, нужен будет новый тиран?
— Семантика! — сказал Лавров услышанное, когда-то от Егора, пришедшее из кибернетики, слово. — «Народная воля», «Земля и воля» и другие совращали народ и несли России смуту, террор и хаос. И потребовалось вмешательство силы, чтобы прекратить этот разврат. Безответственная воля, власть толпы, рождает тиранов! И власть тирана, его воля и сила, уничтожили развратников, путавших понятия «воля» и «свобода», своеволие и ответственность, сеющих террор, вечно зовущих Русь к топору. И кто виноват, что пострадало множество невиновных? Я бы однозначно не ответил. И кто виноват, что ещё пострадают множество невиновных? И кто там их, вообще, считает, когда впереди «ясная цель» и «светлое будущее»? «Лес рубят — щепки летят!». Воля тирана подчинила себе волю народа, направила его энергию на выполнение «грандиозных» планов, отучила его думать и действовать самостоятельно, лишила инициативы и ответственности, а значит, и свободы. Это я о роли песчинок в этой песочнице, об ответственности народа за свою судьбу. И неизбежно приходит время подлецов и клоунов, на которых «неожиданно» свалилась власть тирана.
— Время подлецов пришло сразу же после первого декрета советской власти, сменившего законы российской империи на «революционное чутьё». После покушения Фанни Каплан, слепой неврастенички, так умело ранившей Ленина, сакральную жертву своих однопартийцев, Яков Свердлов сосредоточил в своих руках всю власть и развязал кровавый «красный террор».
— Ты считаешь, что Ильич был принесён в жертву, чтобы развязать «красный террор» и гражданскую войну?
— Да. Но бог прибрал Яшу, которого обещал повесить даже его родной брат. Дальше — больше, по логике террора. Существует поговорка: «Ягода убивает цветок», как неотвратимость хода событий. И, по мистическому совпадению, нарком НКВД, по фамилии Ягода, убил весь цвет революции, всех троцкистов и прочих бухаринцев.
— И не только троцкистов, но и массу к ним непричастных.
— Но наркома Ягоду, убил нарком Ежов, наркома Ежова убил нарком Берия, наркома Берию, в борьбе за власть уже после смерти Сталина, убил Хрущёв. Который пришёл домой с пленума ЦК партии, освободившего его от всех постов, с облегчением бросил портфель на стол, и сообщил «Всё! Свободен!». Ущипнул себя и удивился: «И живой!»
— Скорпионы в банке! Но каждый новый нарком не только уничтожал наркома предыдущего, но и весь связанный с ним аппарат убийц, вовлекая в свои разборки тысячи непричастных граждан?
— Положение усугубилось, когда заключённый Френкель предложил использовать рабский труд заключённых на стройках социализма. Ему сохранили статус заключённого, но дали огромные полномочия, и он создал Беломорканал и империю Гулаг. Тогда счёт арестованных пошёл на миллионы. Зэк и вертухай стали символом системы.
— Ты не думаешь, что в своих жестоких играх, эти наркомы так заигрались, что убили и самого Хозяина, Сталина?
— Думаю, что это так.
— Почему?
— Сталин, великий стратег, понимал, что номенклатура себя исчерпала, и завёл подозрительно крепкую дружбу с Мао Цзе Дуном, с Китаем.
— «Русский с китайцем братья навек!» — я помню эту песню. По радио она звучала каждый день.
— Наверное, они хотели, используя высокий потенциал советской науки и трудолюбие китайцев, строить другой социализм и завоевывать мир, предложив ему множество различных товаров потребления. Но для этого надо было изменить модель экономики, структуру власти, поставить номенклатуру в жёсткие рамки. Зная крутой нрав этих вождей, советская номенклатура не стала ждать. И председателю Мао пришлось делать «культурную революцию», ставить номенклатуру на колени и каяться перед китайской молодёжью, будущем страны, уже в одиночку.
— И вечное братство с китайцем не состоялось! «Хрущёв и клика ревизионистов» стали «предателями дела социализма», и каждый пошёл своим путём. А мы остались прозябать в краю наглых непуганных идиотов, у которых руки в крови и которые ещё имеют наглость спрашивать: «С кем вы, мастера культуры?».
Чагин посмотрел на Лаврова.
— Хочешь меня спросить: С кем вы, мастера цинизма? Отвечаю: конечно, с ними, с наглыми и непуганными. Пока у них есть сила, есть власть! А с кем же ещё? С хитрыми и вороватыми холопами, провозглашёнными гегемоном–пролетариатом, изнасилованными ежовыми и бериями? И превращёнными ими в «трудящуюся массу», от имени которой они же его и насилуют? С быдлом, которое называется интеллигенцией? У которой есть мысли, но нет ни принципов, ни убеждений, есть обострённое чувство справедливости, но нет ни воли, ни разума, ни терпения? Которая, как оказывается, не смогла понять даже простой разницы между словами «народная воля» и свобода, тем самым, ввергнув народ в кровавый террор, хаос и страдания. Про гражданское мужество и гражданскую ответственность, это быдло и не слышало.
— Но это же путь в никуда! В пропасть, в распад.
— А, что делать? Каждый народ имеет то, что он заслуживает.
— Какую великую идею испоганили! Вековую мечту человечества о братстве, равенстве и свободе! И теперь я хорошо понимаю Егора!
— Хорошо твоему Егору! Вышел мальчик из тайги, огляделся вокруг, и видит — короли то голые. Что на Западе, что на Востоке! И надо хорошо учиться и много работать, чтобы приличнее их, бедных, одеть. Похвально! Но, по-моему, эта задача не имеет решения. И, как же собирается её решать твой Егор? Он попрежнему верит в свой народ, в его светлое будущее, и готов жизнь положить за други своя?
— Он считает, что все, что строится на века, должно быть создано с любовью. На прочном фундаменте справедливости, где справедливость есть правда, рождённая мудростью законов. Для этого необходимо, взывая к богочеловеческой сущности каждого человека, терпеливо и настойчиво воспитывать в нём совесть и любовь, волю и мужество, стремление к свободе и ответственности, к честности и трудолюбию. Только так могут появиться человеческое достоинство, гражданское мужество, гражданская ответственность, объективность разума и человеческая солидарность. Могут появиться граждане. А будут настоящие граждане — всё остальное к ним приложится. И я верю ему! И тоже хотел бы стать человеком!
Лавров замолчал, и немного помолчав, продолжил — А как там, на Западе? Ведь за тридцать лет власти Сталина, через американские тюрьмы прошло заключённых много больше, чем через сталинские лагеря. Но в Америке это не вызывает отторжения. Почему?
— Человек всегда эгоистичен, агрессивен, склонен к правонарушениям. Тем более в США — стране иммигрантов. И, поддерживая в гражданах свободу, уверенность в своих силах, инициативу и предприимчивость, государство требует от них ответственности во всех сферах их деятельности. США читается ещё, как Судящиеся Штаты Америки. Там каждый гражданин, решив, что его конституционные права нарушены, считает своим долгом защитить свои права в суде, независимо от того, кем они нарушены — другим гражданином, компанией или государством. И независимый суд стоит на стороне конституционных прав гражданина. Судит открыто, строго по закону, без жестокости, азиатчины, «революционного чутья». Поэтому там тюрьмы переполнены, а в обществе существуют уважение к гражданину, к его гражданским правам, доверие к суду и государству.
Он взял рюмку отпил немного и, встретившись с укоризненным взглядом Ильича, сказал, глядя на портрет:
— Не смотри на меня так строго. Ты у нас «герой» и, делая революцию, ты, конечно, хотел, как лучше, а получилось так как и должно было получиться.
— Какой герой? — возмутился Лавров. — Это был последний народоволец, сказавший «А мы пойдём другим путём!». Но, каким бы путём не ходила народная воля, всегда это путь насилия и террора, путь бешеных псов, почуявших запах крови, безответственный путь недоучившихся студентов, присвоивших себе право на бесчестие, право распоряжаться жизнями царей и судьбами народа, ради призрачных илюзорных целей. Всё, что должно стоять вечно, должно быть создано с любовью! Но хоть до дыр зачитай все сорок пять томов ленинских сочинений, нигде не встретишь слов радость, доверие и любовь. Везде только диктатура, насилие, власть. Из этих слов и могли вырасти только лагеря, вертухаи и пулемётные вышки. И сейчас он следит за нами со стены, как вертухай с вышки, видит нас в прорезь прицела, и считает выпитые рюмки. Убери его сейчас же!
— «Социализм — это, прежде всего учёт» — Смеясь, процитировал Ленина Чагин — Пусть висит, считает. Почему иллюзорные цели? Дать народу равенство, социальную справедливость, построить социализм, коммунизм — разве это не конкретные цели?
— И, что построили? Власть тиранов и время подлецов? Почему Швеция могла сохранить короля и частную собственность, построить процветающее социальное государство, свою модель социализма, развить промышленность, обеспечить высокую производительность труда без лагерей и пулемётных вышек? Наверное, шведы знали разницу между словами «воля» и «свобода», своеволие и ответственность, умели искать согласие, имели желание договариваться. В них всегда жила тревога и ответственность европейца за свою судьбу, за судьбу народа, своей страны. А не, как у нас, животный страх азиата за свою шкуру у одних, и неуёмная азиатская жажда власти у других, выразившиеся в страстной, но безответственной воле нашего рулевого, нашей великой и доблестной партии, вечно рулить нами, держать «мазу» на этой многострадальной песочнице.
Лавров взял рюмку и выпил, не закусывая.
— Наверное, ты прав. Свободы, как ответственности каждого перед любым, никогда не было в этой песочнице. И пока народ не поймёт разницу между «волей» и «свободой», осознанно не выберет свободу, как ответственность, не перестанет быть безликим народом, трудящейся массой, а станет гражданским обществом, время подлецов всегда будет порождать тиранов, сменяемых временем подлецов. — Согласился с ним Чагин и допил свою рюмку. Помолчал, потом сказал
— Но ты, Кратон, не боишься, что я стукну, куда надо о таком твоём семантическом подходе к понятиям «воля» и «свобода»?
Лавров засмеялся.
— Когда Сергей Адамович заставит меня писать мемуары, мне будет, что рассказать и о тебе. Я, одинокий пролетарий, и мне нечего терять, кроме своих цепей. Тебе же, Диоген, есть, что потерять: и тестя с наганом, и тёщу с блинами, Ирочку и Людочку, и жирок на пузе.
Засмеялся и Чагин.
— Я, конечно, пошутил. Не знаю, провокация это или нет, но, по-моему, Сергей Адамович думает также как и мы.
— Тогда я единственный из нас, кто искренне верит в торжество идей социализма. Более того, я уверен, что альтернативы ему нет.
— Это, почему же? Веришь в торжество вертухаев и пулемётных вышек?
— Нет, конечно! Но то, что капитализм лишь промежуточная формация и он обречён тебе, как экономисту, это тоже должно быть известно. Маркса и Ленина ты, небось, до дыр зачитал. Положение обязывает. Маркс никогда не думал, что социалистическая революция возможна в России, в силу её экономической неразвитости.
— Но ведь она состоялась!
— Как спецоперация немецкого генштаба, для ослабления России и вывода её из войны.
Когда группа террористов, пошедших «другим путём», захватила власть вопреки законам истории, Марксу, экономике, то вертухаи и пулемётные вышки стали неизбежными атрибутами насильственного удержания власти, построения социализма в аграрной стране. Но это лишь профанация идей социализма, способ ослабить Россию, уничтожить её.
— Но ведь она не исчезла, а, наоборот, превратилась в сверхдержаву, успешно противостоящую объединённым силам капитализма, империализма и прочее.
— Вопреки законам истории, благодаря уму, воле, энергии и насилию одного очень скромного и бескорыстного человека. Поэта-романтика, чьи стихи ещё в юности вошли в учебники грузинской словесности, но вставшего на горло собственной песне и взявшего на себя тяжёлое бремя труда и ответственности за огромную страну. От имущества, которого остались только штаны да китель. И который уже мёртв, а ему на смену, как ты говоришь, пришли клоуны, способные лишь проматывать наследие вождя. Они то и доведут страну «до ручки», поставят на место, отведённое ей историей.
— Что-то не вижу логики в твоих рассуждениях. Долой соцсистему, да здравствует социализм!
— Ненавижу слово соцсистема! В ней есть, что-то от костоломной машины, которая перемалывает наши судьбы.
— Но и ты немало положил косточек в её жернова!
— Ты имеешь в виду тех пацанов, которые в условиях строгой конспирации собирались слушать по радио вражеские голоса? Но это лишь моя посильная плата Сергею Адамовичу за нашу с тобой свободу.
— Вот так и живём по принуждению, под контролем, боясь друг друга! И я за это не люблю эту систему. Но ведь её сердце — идеи социализма? А каковы идеи таково и сердце.
— В основе этих идей лежит построение социального государства, где каждый мог бы пользоваться социальной защитой со стороны государства и справедливым распределением произведённого продукта. Это возможно только в условиях свободы, ответственности и высочайшей производительности труда. Ничего из этого набора у нас нет, и не предвидится. Всё только профанация и фасады.
— Америка страна капиталистическая, но и у неё много социальных программ.
— Да. Чистый капитализм умер ещё во времена кризиса тридцатых годов. Тогда президент Рузвельт, с подачи социалиста Кейнси, чтобы страна не скатилась в националсоциализм или коммунизм, чтобы не потерять всё, заставил своих собратьев капиталистов поделиться, и провёл ряд социальных реформ. Но частная собственность, капитал, власть остались в их руках, и это ведёт Америку, весь капиталистический мир от кризиса к кризису.
— Почему?
— Капитал липнет к капиталу и собирается в частных банках, в частных руках и работает, пока работает цепочка товар — деньги — товар. Как только все деньги соберутся в руках небольшой кучки успешных бизнесменов, деньги выпадают из оборота, и создаётся кризис, когда всем всё надо, но денег ни у кого нет, ни на что и, наоборот, у них все деньги, но им ничего не надо. Встаёт промышленность, транспорт, умирает сельское хозяйство, и заставить раскошелиться толстосумов можно только посредством кровавой революции, как в России, посредством социальных реформ, как Рузвельт в США, или посредством налогов, как в Швеции. И шведский социализм, по-моему, лучший из вариантов. В нём мирно сочетаются и королевская власть, и частный капитал, и частная инициатива, развитое хозяйство, основанное на высокой производительности труда, личная свобода, ответственность и безопасность гражданина. Создается социальное государство, где каждый уверен в социальной справедливости, каждый знает, что надо работать, чтобы делиться, каждый не чувствует себя обделённым.
— Наверное, ты прав! Для развитого социализма нужна мощная экономика, высочайшая производительность труда, но какая может быть экономика у страны, где четверть народа сидит, четверть их охраняет, четверть рулит страной с зашоренными глазами, а четверть, лишённая инициативы, трясясь от страха, пытается всех их прокормить. Воистину божья кара, время подлецов!
— Прав Егор! Воистину, время подлецов! К тому же подлецов, боящихся друг друга!
— У нас всегда прав только тот, у кого больше прав! — Усмехнулся Чагин, наполняя рюмки. — За нами система, комсомол, «контора» — сила и все права за нами. И только мы, циники, имеем право судить и рассуждать. А кто за ним? Никого. Даже своей стаи у него нет. Один, и сам по себе, и поэтому он никогда не может быть правым. «Он виноват лишь в том, что хочется мне кушать»! И вопрос только в том, а захочется ли мне его скушать?
— Но, по сути, он твой единомышленник?
— В Конвенте все были единомышленники, что не мешало им с большой радостью посылать друг друга на гильотину.
Он поднял рюмку и вместо тоста произнёс: «За гильотину, равняющую всех». Они выпили, закусили лимоном, поморщились, и Чагин спросил:
— Что ты можешь ещё добавить к портрету твоего бывшего друга? Его религиозность?
— К христианству он равнодушен, у него своя религия. Религия любви.
— Хиппи, что ли? — презрительно спросил Чагин.
— Нет, конечно. Религия — не религия, скорее всего своя философия, своя картина мира. Я толком не понял, но её смысл, в том, что любовь, основанная на трудолюбии и любознании, в мгновение настоящего, через свою волю и мужество должна контролировать внешний хаос и изменять его в соответствии с принципами любви.
— Интересно. Я видел в анкете, что он уже длительное время ленинский стипендиат. Как он может сочетать в себе качества успешного спортсмена, успешного предпринимателя и успешного студента?
— Он, как и все мы, пасынок войны! Отцы, которые выжили на войне, в мирное время стали бойцами трудового фронта, самоотверженно трудясь над восстановлением страны. На нас, их детей, у них не было времени. Да и, что они могли нам дать, обработанные пропагандой и запуганные репрессиями, на сломе времён? Жизни нас учила улица и школа, и свой путь каждый из нас выбирал самостоятельно. Нам, с тобой, не повезло. Мы погрязли в одиночестве, эгоизме и самомнении и стали циниками. А ему повезло. Рядом с ним оказались настоящие мужчины. И, благодаря им, он получил воспитание, основанное на трудолюбии, умении ставить цели и добиваться их. Быть честным, любить себя, и не только себя. Я всегда видел в нём какой-то внутренний стержень и уважал его за это.
— Уж эти мне ленинские стипендиаты со стальным стержнем внутри! Не, дай бог, изобретёт что-либо, что продолжит агонию социализма ещё на двадцать лет. А я хочу видеть его конец ещё при жизни.
Он задумался.
— Что же мы имеем в сухом остатке? – Спросил он. – С одной стороны мудрая политика нашего рулевого, нашей великой и доблестной партии, чести и совести всего прогрессивного человечества, вдохновителя всех наших побед, путеводной звезды для трудящихся масс всего мира: «Будь как все. Будь в стаде. Сиди и не высовывайся». С другой стороны какой-то выскочка, облазивший все горы, нырнувший во все океаны, заработавший кучу денег и к тому же успешный, перспективный студент со стальным стержнем внутри, идущий к цели и обещающий перевернуть весь мир. Да ещё со своей религией любви. Нет, это уже слишком!
Он разлил остатки коньяка, поднял рюмку и сказал тост:
— За гильотину, уравнивающую всех!
Они выпили, закусили лимоном, и Чагин сказал:
— Этого пацана я беру на себя.
— Но я не хочу ему зла.
— Хочешь или не хочешь, это мне уже всё равно. Мне иногда тоже нужно доказывать, что в своём атеизме я бываю святее папы римского. Так, что навесим на него ярлык предателя, оказывающего помощь нашему идеологическому противнику – церкви и дело с концом. За его разум, волю и мужество отправим его на гильотину, и на нашей песочнице снова все будут равны.
— Я в этой кампании участвовать не буду.
— Ты уже своё дело сделал. А мы с Сергеем Адамовичем рассмотрим, в какой роли ты будешь выступать в этой кампании: в роли обвинителя или защитника.
— Я в этой кампании участвовать не буду. — Повторил Лавров. Но Чагин этого даже не заметил и продолжил рассуждать сам с собой.
— Конечно! В роли защитника даже предпочтительно. Тем самым ты укрепишь доверие к себе среди студентов и на этом, как осведомитель, заработаешь немалые очки. А обвинителем выступит секретарь парторганизации факультета. Он намерен ехать на несколько лет в Африку, по линии ЮНЕСКО ликвидировать там безграмотность. А для этой поездки ему нужна безупречная анкета. И мы поручим ему разгром клерикальной группировки затесавшейся в славные ряды ленинского комсомола во вверенном ему факультете. Это и будет ему пропуском на выезд. И он сделает всё, как надо. Исключение Краснова из комсомола, однозначно влечёт за собой его исключение из университета.
— Я в этой кампании участвовать не буду. — Почти крикнул Лавров. На этот раз Чагин его расслышал.
— Почему? Бунт на корабле? Или любовь, основанная на трудолюбии и любознании, через свою волю и мужество контролирующая внешний хаос тоже стала твоей религией? Но ты, Кратон, для этого и поставлен, чтобы через свою волю и мужество контролировать этот внешний хаос. И, как говорит Сергей Адамович, бывших чекистов не бывает. А эта кампания принесёт большую пользу и Сергею Адамовичу, и мне, и тебе и этому Иваненко. Проиграет лишь Краснов, который будет контролировать внешний хаос и изменять его в соответствии с принципами любви, но уже где-нибудь в другом месте. Желательно в подводном флоте, где служат пять лет. Это мы ему тоже устроим. Это и будет его распятие. Голгофа пророка возвестившего новую эру.
— Но Егор отличный студент, интересный человек, прекрасный товарищ и пользуется уважением в студенческой среде. И вряд ли большинство проголосует за его исключение.
— Во-первых, не важно как проголосуют, важно как посчитают. Во-вторых, конформистское большинство всегда во всём согласно с властью. Людская масса, стадо, обработанное многолетним страхом, партийной пропагандой, прессой, радио и телевидением, всегда послушно власти и проголосует так, как она этого требует. Независимо оттого, что они думают, и какая грязь от соучастия в творимой несправедливости останется у них в душе.
— И «Завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему»?
Чагин Достоевского не читал, но был с ним согласен.
— Большинство всегда неправо! Большинство это всегда быдло, послушное стадо, где каждая отдельная особь подвержена первородной боязни одиночества, инстинктивному страху не соответствия общепринятому штампу, шаблону. Судьба неправильной белой вороны растерзанной стаей правильных чёрных ворон всегда служит для них наглядным примером. Надо быть либо дураком или героем, чтобы противостоять власти. Надо быть белой вороной, и поэтому они проголосуют так, как требует власть, как потребую я. Главное, вести собрание не дрогнувшей рукой, и не дрогнувшим голосом чётко формулировать обвинения, проистекающие из идеологических штампов и шаблонов в которые наш герой заведомо не влазит.
Он замолчал, задумался, крутя в пальцах хрупкую тонкую ножку пустой рюмки, потом осторожно поставил её на стол и тихим голосом кающегося грешника продолжил:
— Вообще то исход этой кампании мне как-то до лампочки. Если мне не удастся исключить его из комсомола и ему удастся отстоять себя, доказать собранию свою невиновность, что маловероятно, то это тоже будет хорошая весть. Значит, не всё ещё потеряно! Всё, что не убивает, делает нас только сильнее. И он станет сильным закалённым бойцом, мощным сокрушающим тараном, которым мы попробуем управлять.
— Но он не запачкан, чист душою, и не пойдёт ни на какое сотрудничество с «конторой».
— Он об этом и знать не будет.
— Ему есть, что сказать в свою защиту.
— Я на это и рассчитываю. Не мне же им рассказывать, что мы думаем о наших вождях, о нашем социализме. Мы разговорим его, направим, дадим ему возможность высказать всё, что он думает о времени, о социализме и о себе. Зададим ему вечные вопросы, достойные Понтия Пилата. Что такое истина? Что такое человек? Что такое справедливость? Когда он покажет своё настоящее лицо и назовёт заработанную им заоблачную сумму, мы разожжем алчность обывателя, их чёрную зависть, обрушим на него слепую ярость безденежных народных масс, и пожелаем ему удачи! Всё интересное и ценное, что он может сказать в свою защиту, мы оболжём, извратим, превратим в шутку. Но, имеющий уши, да услышит! Превратим его в шута. А шуты существуют лишь для того, чтобы вслух говорить правду. Ту правду, о которой только мы, циники, можем рассуждать вслух, и одно прикосновение к которой для простых и честных должно быть смертельным. И, когда он решит, что донёс народу всю свою правду, мы покончим с ним грубо, грязно, цинично. Так грубо и жестоко, чтобы чувство страха, бессилия и соучастия в творимой несправедливости осталось в душе у каждого.
— А я думал, что вертухаев уволили раз и навсегда. А они, оказывается, сменили вышки на кресла, а пулемёты на собрания. И, как я понимаю, твоя задача превратить собрание в судилище, где фарисеи хорошо поставленными голосами будут требовать «Распни его!». Правоверные будут вопить о необходимости побивания камнями отступника. А чернь жаждать массового иезуитского шоу с факелами, костром мракобесия и запахом горелого мяса. И всё это будет открыто, демократично, от имени прогрессивного человечества, уверенно идущего к победе коммунизма под знамёнами мира и прогресса. И только это будет твоим триумфом.
Чагин не обратил внимания на сарказм.
— И, если мне всё-таки удастся заставить комсомольское собрание исключить Краснова из комсомола, то это будет не только моя победа. Это будет и его конец, и мы запачкаем сотни молодых чистых и неопытных душ соучастием в убийстве. Этот груз вины, соучастия в расправе с умным, честным и порядочным человеком, на которого они ещё недавно равнялись и которого уважали, считали светлым человеком из светлого будущего, каждый из них пронесёт через всю свою жизнь. И этот тяжкий груз нечистой совести, накапливающийся с годами, должен надорвать их изнутри и приблизить час крушения их иллюзий. И, если твой Егор станет жертвой, то это будет ещё одна моя сакральная жертва во имя крушения бессмертных идей марксизма-ленинизма.
Лавров усмехнулся
— Сколько же сакральных жертв ещё надо будет положить на твой алтарь, прежде чем рухнут идеологические штампы и шаблоны существующей системы? Не боишься, что эта череда жертвоприношений, ложь, зависть и ненависть, станут не только твоим характером, но и твоей судьбой?
— Нет. Ты и я, мы оба циники. Но ты ещё веришь, что дважды два четыре. А я уже знаю: сколько зайцев не умножай на волков — результатом будут только волки. Потому что только сила рождает власть. А ложь, зависть и ненависть, завёрнутые в лепестки прекрасных слов, лишь ступени к её вершинам. Так, что одной каплей яда меньше, одной каплей крови больше, что изменится в этом мире?
— Да, уж! Но государства всегда разваливались, когда дозволяли циникам безнаказанно ставить насилие выше правды. – Лавров замолчад, потом, с удивлением глядя на Чагина, задумчиво повторил слова, сказанные ему Алексеем. – «Ум, как ответственный и честный выбор, тебе не доступен и заменён на хитрость, прикрытую цинизмом. Я ведь вижу твоё двойное дно. А, по мне, человек с двойным дном, хитрый, и есть слабак. И от таких слабаков – всё зло на свете». Но встречаются ещё белые вороны, которые хотят изменить этот мир. И находясь среди них, я, не скрою, был рад им, и завидовал им белой завистью.
— Тем хуже для тебя.
— Но, кроме принесения этой сакральной жертвы, ты хочешь запачкать ещё и совесть соучастников расправы? Если она у них ещё есть! И ты не прибрал её к своим рукам. Ибо, как говаривал Великий Инквизитор, Фёдора Михайловича Достоевского: «Кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их». Я и не думал, что ты стал таким циником.
— Учимся! – кивнул Чагин на портрет. – Помнишь? Как у Маяковского: «Я себя под Лениным чищу!». Я тоже немного почистился, огляделся, протёр глаза, стряхнул пыль с ушей, и оказалось, что он тоже из нашей компании циников, отправивший на гильотину миллионы, а может и миллиарды человек. Так, что считай, что мы с тобой, Кратон и Диоген, циники, нашли родственную нам душу, и распили бутылку на троих.
Он сунул, пустую бутылку в портфель, бумажной салфеткой аккуратно протёр рюмки и, отодвинув портрет, поставил их на место в нишу.
***
Работа приближалась к концу. Холин сходил в университет, чтобы списать расписание занятий, и теперь вся их деятельность была направлена, чтобы завершить работы, хотя бы за день до начала занятий.
И вот наступил момент, когда всё было сделано. Они последний раз взглянули на голубое неожиданно открывшееся небо, на голубизну куполов сияющих свежей краской.
— Молодцы! Добротно сделано! Любо дорого посмотреть! Каждый купол, как пасхальное яичко. – Одобрил их работу Нестор Михайлович. — К качеству претензий нет — я сам контролировал его в ходе работ. Так, что берите коробки для денег и идите за расчётом. Предупреждаю, деньги будут мелкие.
— У нас мелких денег не бывает! Все крупные! — Смеялись студенты.
И они пошли в помещение за расчётом.
Там их ждал отец Викентий с большим мешком денег.
— Двадцать тысяч, как копеечка! Можете пересчитать. – Сказал отец Викентий.
— Делить будем, тогда и пересчитаем. – Сдержанно ответил Егор. Он вышел на улицу и вернулся с большим деревянным ящиком из под ёмкостей с краской. Поставил его на стол трапезной, развязал мешок и начал сыпать в него грязно-серый ком мятых купюр.
Не зря говорят, что сильнее любви возбуждают только деньги. И Егор почувствовал, как шуршание большой массы падающих купюр возбуждает его, как, наверное, возбуждал Данаю шум золотого дождя. Он посмотрел на товарищей. Холин с деланным равнодушием наблюдал за этим деньгопадом, лишь пересохшие губы, которые он непроизвольно облизал, выдали его возбуждение. Лев отнёсся к происходящему с философским спокойствием. Лишь Алексей побагровел, ладони его вспотели, и нетерпеливо потирал рука об руку. Иногда среди массы бурых рублей встречались зелёные трёшки, сизые пятёрочки и красные червонцы. Более крупные купюры отсутствовали.
— Порядок таков — предложил Егор — передо мной стоят четыре коробки и в каждую я по очереди ложу по одинаковой купюре. Я называю номинал купюры, вы следите и называете вслух сколько в вашей коробке рублей. Числа должно быть одинаковыми. Итак до тысячи. Потом коробки освобождаем, и счёт начинаем сначала.
Прошло около четырёх часов, прежде чем все деньги были разделены и пересчитаны.
— Моё предложение отчислить в пользу бригадира пять процентов. — предложил Холин.
Никто не возражал и каждый отсчитал и отодвинул в сторону Егора двести пятьдесят рублей. Егор добавил туда свои двести пятьдесят рублей и отодвинул отцу Викентию.
— Это наше пожертвование храму. На золочение крестов.
— Воистину золотая молодёжь! — Сказал святой отец благодарно. — Спасибо! Да хранит вас Господь!
— Нет, так дело не пойдёт! — возразил Лев. — Ты тратил свои деньги на оборудование, из своих денег рассчитал Лаврова. И, если это наше пожертвование храму, то я предлагаю отчислить в пользу бригадира ещё пять процентов. Никто не возражал.
Матушка Апполинария Кирилловна напоследок накормила их вкусным борщом, и они разошлись довольные друг другом, заработком, с чувством исполненного долга и достигнутой цели.
*****
Новый учебный год, новый семестр, новые преподователи и предметы заставили его почувствовать себя старшекурсником, «стариком». Новая стильная одежда, купленная взамен старой использованной при покраске куполов сделала его выше, красивее, увереннее. Пополнившийся счёт в сберкассе, тоже делал его увереннее. Всем известно, что встречают по одёжке, а провожают по уму. И в этом ему пришлось вскоре убедиться. Когда он, наконец, получил отправленный из Владивостока багаж, и передал его на обработку биологам, его поблагодарили за проделанную работу и попросили выступить перед студентами факультета. Работа по популяризации клуба была предусмотрена уставом клуба, и он не мог отказаться. И как только его представили аудитории, оказалось, что, «студенты» это исключительно студентки. Специфика женской аудитории проявилась сразу же. Демонстрируя повышенный интерес к его рассказу, девушки строили ему глазки, пытаясь привлечь внимание понравившегося парня. Кто-то, скрытно от других девушек, слал ему воздушные поцелуи, а кто-то откровенно подмигивал. После такого тёплого, и даже жаркого, приёма, Егор немного смутился, покраснел, но потом взял себя в руки и, не обращая внимания на легкомысленное поведение этой несерьёзной аудитории, рассказал им о работе клуба, о море, об экспедиции, о проделанной работе, спокойно и с удовольствием рассматривая их молодые красивые лица, никого не выделяя своим вниманием. Он овладел аудиторией, и контакт со слушателями был полный. Они расстались довольные друг другом.
Елена сама попыталась установить прежние отношения, встретив его после тренировки в бассейне. Они пошли вместе. Она рассказывала о себе. Сообщила, что была на службе в церкви, видела его на куполах, молилась за него, и пожертвовала свой рубль на ремонт храма. Егор слушал её внимательно, не перебивая, лишь, когда они дошли до остановки трамвая, он посадил её в подошедший трамвай, сказав: «Не стой на ветру». А сам пешком пошёл домой.
От Инны писем не было, и сам он ей не писал. В последнем письме она просила не писать ей, так как они сворачивают свои исследования и покидают Владивосток.
Оставалась только Уля. И он старался отвечать ей, не задерживая ответа.
Неожиданно пришла телеграмма от Инны: «Встречай!». Рейс и дата. И, нарушив традицию не пропускать занятия, он с радостью помчался в аэропорт, чтобы, закрыв вереницу серых будней, безликих лиц и равнодушных взглядов, наконец, ощутить яркий момент встречи, увидеть её любимое лицо, любящие глаза, сияющие радостью встречи и огнём желания.
С Холиным он договорился, что тот на несколько дней уйдёт в общежитие. Но его друг уходить сразу не хотел, желая, хоть одним глазком увидеть его новую возлюбленную.
— Ишь, как раскипятилась северная кровь, — смеялся он — ну, прям, горячий финский парень! Пылкий Ромео утром уйдёт на занятия, потом умчится в аэропорт, а кто встретит дорогую гостью хлебом солью? Предложит женщине мыло и чистое полотенце, с дороги?
— Ну, ладно. Только быстро!
Волнение ожидания нарастало и, наконец, стремительный лайнер, вынырнув из облаков, скользнул по полосе и, устало ворча турбинами, вырулил на место стоянки. Наконец, подали трап, наконец, издалека он увидел её знакомую фигуру, спускающуюся по трапу, и, наконец, сомкнулись объятия. В салоне такси они больше молчали, разговаривая взглядами и руками.
Дома, свободный от занятий Холин, соорудил роскошный стол, украшенный целой коллекцией молдавских сухих вин. После знакомства он гостеприимно показал гостье, где находится умывальник, свежее полотенце и пригласил к столу. Вернувшийся из умывальника Егор увидел их стоящими у книжной полки.
— У вас, я смотрю, даже Булгаков есть. Редкая, по нынешним временам книга.
— К сожалению, нам только дали её почитать. — сказал Холин, взяв в руки отпечатанную на ротапринте книгу. — Швондеры, которые раньше умели только отнимать, уплотнять и делить теперь решают, что нам рисовать, писать и читать. И эта книжка сделала нас, с Егором, непримиримыми заклятыми друзьями.
— Почему? — засмеялась Инна.
— Мы по-прежнему друзья. По-прежнему считаем, что ставший беззащитным в природе человек разумный, создал свой искусственный мир, общество, управляемое, как и всё в природе, законами хаоса. Это ложь, что мы строим свой мир на века, для будущих поколений. Мы строим его для себя, так как мы его понимаем. И будущие поколения будут поступать точно так же. И, вообще, есть ли эти поколения, если мир изменяется каждое мгновение. Ведь, пока я говорил эту фразу, на свет появилось, по крайней мере, сотня младенцев, сотня всё отрицающих Не, которые, вырастая будут мечтать разрушить весь мир насилья, доставшийся им от отцов.
— То есть вы считаете, что подрастающая молодёжь есть носитель хаоса и бунта?
— Всегда. И тут очень важно её образование и воспитание.
— Направит она свою энергию на созидание или на разрушение?
— И, чтобы основательно ответить на этот вопрос, нужно пройти к столу и основательно подкрепиться, с дороги. — Улыбнулся Холин, галантно приглашая даму пройти вперёд.
За столом Инна продолжила разговор:
— А Вы знаете, что Булгаков ваш коллега? Ему Сталин поручил написать свой вариант истории России.
— Истории, как науки, как не обидно мне этого признать, но, наверное, не существует. Есть только исторические события, так или иначе меняющие мир, и их интерпретация интертрепаторами. Именно поэтому она не только пишется, но и легко переписывается.
— Но без корешков не бывает и вершков. И без исторических корней не существует ни стран, ни народов. И, я думаю, какие у страны историки сегодня, таково её и будущее
— Это, наверное, Булгакова и погубило. Как истинный патриот и честный человек, он ни о чём писать не мог, кроме как об опасности швондеризации всея Руси.
— Швондеризация всея Руси? Это глобальная опасность? Кто же они — эти опасные швондеры?
— Вы с ними встречаетесь каждый день. Это те, которые сидят в креслах, а вы стоите перед ними в качестве просителя, и между вами стол или стекло.
— То есть государственные чиновники? Но любое государство это Швондер, суперШвондер, который занят только тем, что отбирает, уплотняет, делит, короче — регулирует. Вопрос только в социальной справедливости.
— И в социальной направленности развития общества, во всех аспектах его развития. Но швондеры, взяв власть у самодержавия, изгнав и передушив, с помощью шариковых, всю его элиту, сами хотят стать его элитой, номенклатурой. Быть единоличным хозяином отвоёванной им у государства кочки. И, как все элиты, обращённые в прошлое, становятся тормозом общественного развития.
— Того, чего боялся анархист Михаил Бакунин, порвав с Марксом и марксизмом. То есть налицо неразрешимый системный конфликт между властью и обществом.
— И его передовым авангардом — молодёжью. Я — тоже молодёжь! Короток век молодёжи! Промежуток времени пока я полон сил, чист душою, смел и готов на любые жертвы ради будущего своего, своей страны, общества. Потом я заведу себе жену, детей, обрасту знаниями, опытом, жирком, авторитетом, смирюсь, и буду выживать при любом режиме. Но мне на смену придут другие, полные сил, чистые душою, готовые на любые жертвы и, желательно, лучше меня воспитанные и лучше меня образованные, те, которые моложе меня, и которым тоже не нравится мир, доставшийся им от отцов. И этот процесс, этот бунт вечен. И, чтобы прервать его, швондерам, подобно царю Ироду, надо будет ежегодно убивать всех младенцев, родившихся в этот год.
— Но это невозможно! И швондерам приходится довольствоваться тем, что с помощью шариковых, они душат тех, кто гуляет сам по себе?
— Совершенно точно.
— И в чём же у вас разногласие с Егором?
— Это моя трактовка истории современной России, по Булгакову. Версия Егора исходит из Достоевского, и построена на том, что победившая «сила низости карамазовской» — смердяковщина, разлитая в окружающем нас пространстве, запачкала каждого из нас, и в каждом из нас уже сидит подлый и низкий Смердяков. И в Швондере, и в Шарикове, и в Егоре, и во мне. Все мы в одной лодке, все мы товарищи по несчастью. И задача каждого из нас победить в себе Смердякова.
— То есть, если исходить из Достоевского, из «Братьев Карамазовых», Вы — брат Иван Карамазов, бунтарь и ниспровергатель. А Егорушка — брат Алёша Карамазов, богоискатель, чистый и светлый человек, желающий всем счастья. И ваш общий враг ваш сводный брат Павел Смердяков, живущий без цели и радости, человек, без сомнения низкий и подлый, который убил отца из-за денег, свалил вину на вашего брата Дмитрия и повесился, осознав своё ничтожество.
— Никогда об этом не думал. Но мы едины с ним в том, что, освободившись ли от внешних швондеров, повесив ли в душе своего Смердякова, необходимо вернуть человеку радость бытия, способность к искренней братской любви и свободу. А молодёжи дать свободный выбор и чёткую молодёжную программу, как возможность для самореализации. Ведь человек — это всегда цель в себе, а не средство для достижения целей других людей.
Егор, который всё это время молчал и основательно подкреплялся, наступил под столом Холину на ногу и сказал:
— Короче, философ!
И Холин стал собираться, сказав Инне на прощанье:
— Был рад с Вами познакомиться. И, если Вы не против, то при следующей встрече я предлагаю нам перейти на ты.
— Я не против.
Уже за дверью Холин восхищенно, показал Егору большой палец и с шутливой завистью сказал:
— Я чувствую, что впереди вас ждут большие сражения! А для больших побед в них нужны не только воины, но и те, кто подвозит им снаряды. Поэтому завтра я заскочу не надолго, принесу вам продукты, и мы подумаем о культурной программе на послезавтра.
— Какая культурная программа? — с нескрываемым ужасом воскликнула Инна, когда вернувшийся Егор рассказал ей о предложении товарища. — Когда каждый атом моего тела истосковался по теплу твоих рук, нежности твоих губ, звукам твоего голоса, сладкой патоке твоих слов. И душа моя жаждет свободы и полёта! В постель! И бери меня всю, всю без остатка, мой ласковый и нежный зверь. Я зверски измучилась, ожидая нашей встречи. И все эти короткие три дня желаю быть только наедине с тобой и только в твоих объятиях…
Он взял её на руки, отнёс в постель, раздел её, разделся сам и лёг рядом, с радостью ощущая близость её горячего и трепетного тела.
— Я вся твоя, любимый! … — трепетала она в его сильных и нежных руках — Я открыта для тебя настежь! …Я вся твоя… Душою на распашку… Я хочу тебя….Войди в меня, и владей мной… Желанный!… — стонала она, задыхаясь в сладкой неге…
…Егор, покрытый потом, в изнеможении упал на спину и прошептал:
— Ну, радость моя, мулатки, наверное, просто отдыхают!
— И это всё ты, любимый! — Шептала она, прижимаясь к нему своим горячим телом. — Ещё недавно я была жалкой зажатой фригидой, не понимающей что это, и зачем. Теперь я думаю, что нет фригидных женщин, есть, наверное, не любимые мужчины, не сумевшие разжечь в сердце женщины это чудесное пламя любви, этот трепетный, манящий и всё сжигающий огонь. Огонь, сжигающий всё дотла. И я сгораю в твоих объятиях, вся, дотла, как сказочная птица феникс, чтобы восстать из пепла вновь. Ешё сильнее, нежнее, ещё желаннее для тебя, мой нежный и ласковый зверь.
— Ты прекрасна! Моя желанная сказка! Меня сжигающее солнце. Моя чудесная птичка феникс!
Так, раз за разом, сгорая дотла и восставая вновь и вновь из пепла, они провели три дня, время, от времени основательно подкрепляясь виноградным вином и продуктами, заботливо поставляемыми Холиным.
На третий день было решено выйти из дома и познакомиться с городом. Он провёл её по центральной улице, свернул на площадь Батенькова, провёл по старому Уржатскому переулку, вывел к бывшему монастырю, где они постояли у деревянного ларя забитого мусором, бывшей могилы Феодора Томского, Александра I. И через ажурный Аптекарский мост ушли на Воскресенскую гору, к Белому озеру. Проходя через старую часть города, они любовались домами-теремами, их обильной резьбой по дереву, и Егор рассказывал Инне об удивительной истории беглого царя, ставшего старцем Феодором. Инна сама многое знала из этой истории и дополняла его рассказ. На Белом озере, они нашли скамейку и сели, любуясь идеально круглой чашей озера обрамлённой золотом и багрянцем осенних листьев покрывших его берега. И Инна спросила:
— Вы с Холиным такие разные, но дружные. Что сплотило вашу дружбу?
— Все мы разные. А объединили нас хаос и случай, сведшие нас в одно и тоже время на одной и той же жилплощади. Мы не стали искать, что нас разъединяет, а стали искать то, что нас объединяет, и в спорах нашли много общего. В частности, мы видим ложь и фальшь швондеров и смердяковых, не верим в обещанные ими горизонты. Но мы русские люди, любим свою страну, верим в свой народ, и пытаемся понять в чём истоки его несчастий.
— В чём истоки его несчастий? — Задумалась она — Мне недавно попалась повесть «Сильфида» князя Владимира Одоевского, современника и друга Пушкина. Не читал?
— Нет. Расскажи.
— По-моему, из неё, как из семечка, выросла развесистая клюква русской литературы.
— Интересно! Расскажи.
— Некто Михайло Платонович, подобно Чацкому, восстав против лживых условностей высшего света, воскликнул: «Карету мне. Карету!» и укатил в деревню, которая ему досталась от дядюшки. И его деревенская жизнь описана в письмах к другу. Он счастлив тем, что не взял с собой ни одной книги. Как новый помещик он наносит визиты немногочисленным соседям и прельщён тем, что эти господа так радушны, так гостеприимны, так чистосердечны, что он их от души полюбил. Он пишет: Ты не можешь представить, как меня прельщает их полное равнодушное невежество обо всём, что происходит вне их уезда. Прежде они меня боялись, думая, что я, приезжий из столицы, буду читать им лекции. Но, когда я стал высказывать мысли, что ничто не противно счастию человека, как много знать, и что невежество никогда не мешало пищеварению, то все поняли, что я добрый малый только почему-то не пью пунша и не люблю псовой охоты. И вместе мы смеялись над теми умниками, которые назло рассудку заводят в своих деревнях картофель, молотильни, крупчатки. Над негодным просвещением, которое противится внутреннему естественному состоянию человека сидеть сложа руки. Там он был и помолвлен с прехорошенькой Катей, дочерью соседа.
— Играет роль столичного денди мракобеса?
— Но хватило его месяца на два. «Да, я уверился, мой друг, что невежество не спасенье. Я скоро нашёл те же страсти, которые меня пугали в свете, среди, так сказать, людей образованных: то же честолюбие, то же тщеславие, та же зависть, то же корыстолюбие, та же злоба, та же лесть, та же низость. Только с тою разницей, что все эти страсти здесь сильнее, откровеннее, подлее, а между тем предметы мельче. Скажу более: человека образованного развлекает сама образованность, и душа его, по крайней мере, не каждую минуту своего существования находится в полном унижении: чтение, искусство, наука, выдумки роскоши — всё это отнимает у него время на низости».
— Причина человеческой низости это когда его душа находится в полном унижении? Точно подмечено! Душа человека, основа его человеческого Я, по мнению Платона, крылата. Она лишь маленькая частица вселенской души, и парит в занебесной выси, по которой разлита сущность, истина, великое первоначало всего мира. Потом душа теряет крылья и должна найти себе опору в смертном теле. Но, живя в нем, как частичка вселенской души, стремится назад, в занебесную область. А чтобы вернуться туда, ей надо восстановить крылья. Именно это и делают мечта и любовь. Когда человек начинает любить, его душа как бы вспоминает красоту, истину, смысл и высшую сущность жизни, и это окрыляет ее. Любовь дает человеку чувство единения между смертным человеком и бессмертным миром. Даёт душе вспомнить отблески той великой истины, божественной софии, в которой она когда-то жила. Любовь превращает человека в часть мирового целого, связывает с основами всей жизни. Она делает человека больше, чем он есть — поднимает его над самим собой. Лишь она может победить его одиночество, отчуждение и эгоизм.
— Это так! «Но моих друзей страшно узнать поближе, эгоизм пронизывает всё существо их. Обмануть в покупке, выиграть неправое дело, взять взятку — считается не втихомолку, но прямо, открыто, делом умного человека, лесть к человеку из которого можно извлечь выгоду — долгом благовоспитанного человека, долголетняя злоба и мщение — естественным делом, пьянство и разврат, какой никогда в голову не войдёт человеку образованному — невинным дозволенным отдыхом».
— Действует безнравственная разрушительная сила, «сила низости карамазовской», как потом её определил Достоевский. А, как говорят немцы: из всякого свинства можно извлечь кусочек ветчины. И «эти господа», из своей низости, из своего свинства, стараются извлечь свой кусочек ветчины в меру своих сил и по полной программе. Молодец, князь! Наверное, это был последний романтик в русской литературе. После него, с подачи Белинского, в ней восторжествовал реализм со смакованием бытоописания свинорылых безнравственных персонажей, их страстей и пороков, в различных миргородах, скотопригоньевсках и прочих пошехоньях.
— «И между тем они несчастливы, жалуются и проклинают жизнь свою. А как быть иначе! Вся эта безнравственность, всё это полное забвение человеческого достоинства переходит от деда к отцу, от отца к сыну в виде отеческих наставлений и примера, и заражает целые поколения».
— Реализм убил русскую мечту в самом её зародыше. А разве можно достойно жить, если мечта убита?
— Я понял, наблюдая вблизи этих господ, отчего безнравственность, так тесно связана с невежеством, а невежество с несчастием. Религия недаром призывает человека к забвению здешней жизни, чем более человек обращает внимание на свои вещественные потребности, чем выше ценит он все домашние дела, домашние огорчения, речи людей, их обращение к нему, мелочные наслаждения, словом — всю мелочь жизни, тем он несчастливее.
— Бог это тоже мечта, возвышающая человека. Мечта о всеобщей любви, гражданской справедливости и безусловной истине! А полное погружение в мелочные наслаждения, в вещественные потребности, в материализм, лишает человека мечты, бога, высшей цели, делает низким и формально верующим. Погружённый в бездну мелочей, как червь в навоз, он забывает своё божественное предназначение, братство людей, их солидарность, чувство ответственности за творимое вокруг. Теряет своё Я, свою душу и её сокровища: свободу, совесть и любовь. А закон Хаоса непреложен: каждый остановившийся в своём развитии разлагается, становится несчастным и обречён на смерть и бесславие.
— Мелочи становятся для него целью бытия: для них он живёт, заботится, сердится, тратит все минуты жизни, жертвует всей святыней души, а так как эти мелочи бесчисленны, душа его подвергается бесчисленным унижениям и раздражениям, характер портится, все высшие отвлечённые, успокаивающие понятия забываются. Терпимость — эта высшая из добродетелей исчезает, — и человек невольно становится зол, вспыльчив, злопамятен, нетерпим, внутренность его души становится адом. Примеры этого мы видим ежедневно. Человек в своих низких расчётах — забывающий своё достоинство, — посмотрите на этих людей в их домашнем кругу, в отношениях с подчинёнными — они ужасны. Жизнь их есть беспрерывная забота никогда не достигающая своей цели, ибо они так пекутся о средствах для жизни, что жить не успевают.
— Погружение в мелочи жизни рождает безнравственность, убивает мечту, достоинство, душу? Молодец, князь! Безнравственность-невежество-несчастие! Они взаимосвязаны и не ходят друг без друга. Наверное, это понимал и царь Иван Грозный, когда, вытесняя бояр, пытался заменить их на дворянство, по его мнению, более молодое и прогрессивное. Но, удивительно! Получив землю и крестьян, дворяне не стали ленд-лордами, прогрессивными и просвещёнными, заботящимися о процветании своей родины, плодородии земли и благополучии народа. Сев, каждый на свою кочку, они почувствовали себя мелкими царьками, жалкими копиями пороков самодержавия, перенесёнными на свою отдельно взятую кочку. Культивируя невежество и раболепие, пытались оправдать своё неестественное состояние сидеть, сложа руки по-холопски ожидая указаний сверху. Утопая в мелочах, множить безнравственность и несчастья. Почему?
— На этот вопрос ты сам ответил у могилы Феодора Томского, Александра I. Сохраняя самодержавие и рабскую психологию в ущерб свободе, власти злоупотребляли силой. А, как ты говорил: всё, что должно стоять вечно, должно быть создано с любовью. И противоречивый царь, выросший при развращённом дворе, в разобщённой семье, где близкие ему люди Екатерина II и её сын Павел, ненавидели друг друга, царь, которому в детстве не хватило любви, но осознавший значение свободы, он не нашёл в себе достаточно сил и любви к народу, чтобы противостоять напору крепостников и дать ему волю. Ушёл в бега, чтобы стать нищим, но свободным.
— Удивительное время! Царь ушёл в бега. Интеллектуалы Чацкий и Михайло Платонович потребовали кареты и отчалили. И никто не хотел отвечать ни за что.
— Свобода это инициатива, это действие, это ответственность. Нет свободы — нет ответственности, нет мечты, нет цели, есть только зияющая бездна мелочей бытия, которая затягивает, превращая мелочи в мерзости, которым нет числа. И которые неизбежно тянут в материализм, в безнравственность, невежество, пьянство, сквернословие и несчастие.
— Лёгкость с которой в своём сквернословии мы можем послать ближнего, тоже погрязшего в мерзости бытия, куда хотим, оскорбить его мать, и тем самым возвыситься над ним, лишает его возможности понять тебя и желания договориться с тобой, рвёт горизонтальные связи равного с равным, оставляя после себя разобщённую среду, одиночество, нытьё и национальное самоунижение. Но, как учил меня дед: «Усни с мечтой — проснись с целью».
— Те, у кого хватало мужества уснуть с мечтой, просыпались с целью и, черпая силы у мудрого народа, творили культуру, понимая её, как духовное состояние души человека. И не только русскую культуру. Я думаю, что без Достоевского и Толстого не было бы ни Ницше, ни Фрейда, ни Сартра.
— Как без русских жён не состоялись бы ни Пикассо, ни Дали.
А как дела у Михайло Платоновича?
— Новые друзья, которых он «от души полюбил», за пару месяцев надоели ему смертельно, и он приказал никого не принимать, а сам решил заняться чтением. В поисках книг он обследовал дом и обнаружил, что дядюшка чернокнижник, оставил ему целый шкаф книг по магии. От нечего делать он стал просматривать эти книги и нашёл не сложный обряд. Если налить в сосуд чистой воды, поставить его на яркий солнечный свет, бросить в него перстень и долго на него смотреть, то в пространстве внутри кольца можно обнаружить нечто.
Он проделал этот обряд, сосредоточил своё внимание, и к нему пришла, как он её назвал, Сильфида. Он с ней беседовал, делился мыслями, совершал удивительные путешествия. Пока его будущий тесть, возмущённый невниманием жениха к своей невесте, не прибыл к нему для объяснений. Прорвавшись сквозь слуг, обнаружил хозяина за сеансом телевидения, отощавшего, обросшего, опустившегося, что-то бормочущего графину с водой. Ему стало ясно, что хозяин сошёл с ума. Он поднял тревогу, примчался друг с докторами, которые бульонными ваннами вернули пациенту силы и рассудок. Пациент выздоровел, женился, выиграл несколько судебных дел, завёл поташный завод, псовую охоту и стал «как все».
— Предвидеть телевидение, телевизор с водяной линзой, и нам ещё пока не доступное интерактивное общение? Их будущие проблемы, делающие человека безумным и безумно одиноким! Молодец, князь! И Михайло Платонович, став «как все», забыл свои мысли, рассуждения, поиски?
— Нет. Когда друг, спустя некоторое время, прибыл в гости в благополучное семейство, он спросил его: «Ты счастлив?»
И оказалось, что счастлив он был только в сумасшествии, когда прелестное существо слетало к нему на экран, из неведомого мира, и он был на грани открытия искусства будущего, которое есть ни поэзия, ни музыка, ни живопись, а нечто другое вместе взятое.
— «Из всех искусств для нас важнейшее — кино!» — смеялся Егор. — Ну, и, конечно, телевидение. Но это всё господа, рабы государевы, лишённые свободы, разменявшие мечты на житейские мелочи, от безделья впавшие в безнравственность, невежество и материализм. И которые могут быть счастливы только в сумасшествии. А народ?
— А народ? — повторила она — рабы господские раздавленные бесправием, нищетой и архаикой тяжёлого труда? Я думаю, что если бы Иван Грозный наделял дворян только землёй, оставляя крестьян свободными людьми, то дворяне вынуждены были бы отбирать из них грамотных и предприимчивых, честных, трудолюбивых и ответственных арендаторов, свободных в своей деятельности, и развитие страны пошло бы совсем по другому пути. И сказки у народа были бы не про хитрого Ивана дурака, вынужденного скрывать свой природный ум.
— То есть силой лишая народ свободы, он сделал его объектом эксплуатации, превратив в расходный материал, который не кончался лишь по причине высокого уровня рождаемости? А страну обрёк на отсталость и нищету? В том числе и духовную нищету?
— Да. А народ? Люди труда, лишённые свободы? В массе своей они жили трудом, мечтали о справедливости, верили в догматы православия и никогда не были материалистами. Безграмотные, но сообразительные, через традиции общины хранили нравственность, сплочённость и национальную идентичность. Были терпеливы и законопослушны. Любили, и иногда были счастливы, — ведь простое человеческое счастье не зависит ни от социального положения, ни от толщины кошелька. Но их жизнь была зависима от чужой воли, трудна и непредсказуема.
— Люди труда везде одинаковы! Что в России, что в Китае, на Кубе, или ещё где-нибудь в другом месте. Человек труда любит жизнь, людей, свой труд, свою землю, своё море. Честный и открытый, он, бывает, остаётся наедине с собой, но никогда не бывает одиноким. Когда я читал «Старик и море» Хэмингуэя, я представлял себе старого рыбака и его поединок с морем, как судьбу человека сражающегося с океаном Хаоса, где каждый шаг в будущее есть результат его профессионализма, мужества и решения, принятого здесь и сейчас. И его слова: «Лучше, старик, забудь о своём страхе и верь в свои силы» не раз давали мне силу и мужество для движения вперёд.
— Это был бедный рыбак, слабый старик, но это был гордый и свободный человек.
— Гордый и свободный человек! Русскому человеку дать бы хоть немного свободы! Спокойный и уверенный он бы горы своротил! И слово — человек, тогда звучало бы гордо!
— Россия всегда была сильна своим народом. Константин Левин любимый герой Толстого из романа «Анна Каренина», живущий «как все», но сознающий никчёмность своего существования, богатый и здоровый человек, счастливый семьянин, он близок к самоубийству из-за невозможности создать свою картину мира и найти своё место в ней. В поисках ответа на вопросы: «Кто я? Где я? И зачем?», он прочёл всех философов от Платона до Спенсера, но не нашёл у них ответов на свои вопросы. Все предложенные ими конструкции, основанные на разуме, заваливались при столкновении с жизнью. Лишь в трудовом ритме сельской страды, в гуще народа, при случайной встрече с мужиком Фёдором, который в разговоре сказал ему, что «…Фоканыч правильный старик, не для брюха живёт, а по правде, для души. Бога помнит». И всё становится на свои места.
— Жить по божьей правде… Не для брюха… Что может быть глупее? И Левин в смятении убежал в ближайший лесок и провалялся там, в глубоком нокауте целых две главы рассуждая, что все, живущие «как все», разумные люди, живущие своими нуждами, «для брюха» разменявшие свои души на житейские мелочи, живут неправильно, не по правде, не для души. Что он, Левин, в детстве всосавший с молоком матери христианские истины, но в зрелом возрасте разумом отвергнувший Бога, продолжает жить по его истинам и, значит, живёт по правде, для души и тоже «Бога помнит». Что жил и живёт он правильно, но думает неправильно. Каким жестоким зверем он мог бы стать, если бы доверился своему разуму! А разум? Это всего лишь плут и мошенник, ради любви к себе унижающий любую иную любовь. Будь это любовь к человеку. Братская любовь к ближнему или любовь к Богу. Поэтому разуму, как нужному, но нечестному слуге, не стоит доверять слишком сильно.
— Почему?
— В те давние времена, когда великие экспериментаторы Время, Хаос и Случай, в ходе бесчисленных случайных хаотических процессов, случайно закрутили в спираль молекулу ДНК, позволив ей, черпая из окружающей среды необходимые вещества и энергию, наращивать свою структуру и делиться, повторяя себя, возникла жизнь, возникло Тело. Возник Разум, как верный слуга Тела, облегчающий своему господину поиск пищи и энергии, обеспечивающий его безопасность. Три побудительных мотива двигали Разумом: Голод, Страх и Любовь. Причём Любовь в её самом примитивном, эгоистическом, в её самом мощном сегменте, а именно, Любовь к себе любимому, позволяющая Телу выживать при любых раскладах окружающей среды, в процессе эволюции отвоёвывая у Времени пространство и продолжительность бытия, у Хаоса свою нишу, пищу и энергию, у Случая безопасность и удачу, Разум совершенствовался вместе с Телом. И в этом контексте, Разум присущ любому живому организму, будь то клетка, растение, животное или человек.
— Но Разум, как основа эгоистического бытия особи, как субъект естественного права, где всё — моё, строит свой замкнутый мир – общество, и входит в конфликт с его условностями, договорённостями и запретами, будь ли это сообщество мирных трудолюбивых бобров, хищная волчья стая, или человеческое общество?
— Да. В человеческом обществе Разум становится тормозом развития и источником зла, так как питает эгоизм человека, группы, нации, возбуждает нарциссизм их вожаков.
— Значит, тезис Пушкина «Да здравствует Разум! Да скроется тьма!» следует читать как «Да скроется Разум! Да здравствует тьма»?
— Нет. Вечная истина гласит «Возлюби ближнего, как самого себя». То есть прежде чем возлюбить ближнего надо полюбить самого себя. Это, значит, надо полюбить своё Тело, свой Разум, свой эгоизм, свой нарциссизм, как основу своего существования, своей безопасности, поставив их в строгие рамки, чтобы они не мешали любить человека, ближнего, человечество, Бога.
— Но Левин пришёл дишь к мнению в необходимости веры. Вопрос о боге и церкви для него остался открытым. Ведь бог Толстого, бог Левина, не какой-то православный, католический или иудейский бог, а Бог вообще, Логос, Универсальная Истина. Высшая Идея, как назвал её Достоевский, без которой ничто человеческое не свяжется воедино.
— Владимир Соловьёв, сын историка Соловьёва и сам профессор, живший вместе с Достоевским некоторое время в Оптиной Пустыне и послуживший прообразом Алёши в «Братьях Карамазовых», предложил свой вариант этой Высшей Идеи.
— Какой?
— Вернуть Иисусу Христу, первому Богочеловеку, его богочеловеческое начало, извращённое православием и католицизмом. Взять из Нового и Ветхого заветов, из других религий, из общечеловеческой культуры мудрые правила человеческого общежития, освободив их от мифов и чудес. Поднять сознание каждого человека до уровня Богочеловека, воспитав в нём осознание превосходства служения общему делу, любви к ближнему, человеческой солидарности. Над унижающей человеческую душу, продиктованной разумом, эгоистической любви к себе, источником зла и духовной нищеты. Превосходство служения Высшей Идее, богочеловеческой мудрости, Софии, над индивидуализмом эгоизма, его мелочностью, одиночеством и отчуждением.
— По твоему София не бог надзиратель, грозящий карцером-адом каждому инакомыслящему, а друг и советчик, дающий человеку возможность наиболее полно послужить общему делу, братской любви?
— Просветители, находясь под жёстким надзором церкви, были вынуждены доверить Разуму и буржуазии идеи гуманизма — Братство, Равенство, Свобода, которые Разум растоптал своим природным эгоизмом.
— Но Разум и буржуазия развили энерговооружённость и производительность труда, создали совершенные средства связи и коммуникации, подняли самого человека до невообразимых ранее высот.
— Оторвали его от природы, и назвали это прогрессом. И беда в том, что прогресс вырвался из под контроля Разума, и теперь безопасность человека и безопасность всего мира снизилась до уровня двух ядерных кнопок. Поэтому София это попытка возродить в новом качестве идеи гуманизма. И богочеловеческая мудрость, София, это камертон, позволяющий всем людям настроить свои души на добро, на общую волну взаимопонимания. Избежать термоядерного Апокалипсиса.
— Замечательно! Но тысячи фарисеев отнявшие свободу выбора у миллионов, отняли у человека Любовь и Совесть, оставив ему Страх и Голод, и они распнут любого, кто способен нарушить их миропорядок. У современных царей иродов есть множество спецслужб, которые никогда не дремлют, лишь для того, чтобы найти и уничтожить младенца Богочеловека ещё в колыбели. И сколько богочеловеков они распнут прежде, чем утвердится София! Не боишься быть распятым?
— Быть распятым за правое дело не страшно! Страшно быть распятым зря.
— Замечательно, что ты это понимаешь! Богочеловек, богочеловеческая мудрость, София это, конечно, замечательно, грандиозно, глобально! Но я боюсь глобальности, в чём бы она не выражалась. Ведь человеческая культура, система условностей, договорённостей и запретов, выражаясь современным языком, есть гироскоп, указывающий направление развития нации, общества, и питающийся энергией человеческой солидарности. Энергия человеческой солидарности складывается из любви, доверия, взаимопонимания между всеми членами общества и многих тысяч других связей. Это и преемственность поколений, и система передачи знаний, трудовых навыков, способов производства, человеческих качеств, и тысячи тысяч других понятий. И, когда, в силу тех или иных причин рассыпаются эти связи, энергия иссякает, гироскоп останавливается, культура гибнет.
— Когда сумма человеческих пороков превысит Любовь, тогда боги бессильны? – воскликнул Егор.
— Да. Кто помнит минойскую или шумерскую культуры? Кемт? Урарту? Лидию? Мидию? Этруссию? Их гироскопы остановились. В крови и заревах пожаров погибли их культуры, их боги. Погибли люди, но выжившие влились в другие этносы, в другие культуры, питая своей энергией другие гироскопы, другие, более удачные, модели культуры.
— Ты хочешь сказать, что нельзя класть все яйца в одну корзину? Что для безопасности общечеловеческой культуры, мир должен быть динамичным, многовариантным, и многополярным, чего бы это ему не стоило? Что, если, по тем или иным причинам, погибнет одна единственная на всех культура, то рухнет и глобальный людской муравейник. И людям, чтобы унять свой Страх и утолить Голод, придется навсегда забыть Любовь, Софию, и, вернувшись к первобытному эгоизму Разума, снова лезть на деревья, добывая бананы и выламывая себе дубины?
— И эта рукотворная катастрофа будет неотвратимее и страшнее коллапса пятого измерения, назначенного тобой на 04.04.2212 года. Ведь никакая богочеловеческая мудрость не отменит человеческую глупость и человеческий эгоизм. Они беспредельны! А хрупкая человеческая цивилизация, её культура, они ведь ещё и система выстраданных человечеством и добровольно принятых запретов, ограничений, табу. Но, выражаясь как Холин, пока я говорила эту фразу, родилось сто младенцев, которые вырастут с глупой мечтой разрушить мир, доставшийся им от отцов.
— В этой глупой мечте залог движения вперёд. Кто в шестнацать не бунтарь, из того никогда ничего не получится.
— Но невообразимо возрастает та цена, которую надо будет заплатить за эту глупость.
— Это верно! Энерговооружённость индивида только возрастает. Возрастает разрушительная мощь государств руководимых индивидами. И в силу природного эгоизма Разума, никакие знания, никакое воспитание и образование не поднимут чувство ответственности за безопасность государства, цивилизации, выше спонтанной глупости эгоизма индивида, сосредоточившего в своих руках всю полноту власти. И только София, её богочеловеческая мудрость, рождающая богочеловеческую солидарность, даст шанс реализовать власть над властью, предотвратить катастрофу, произрастающую из массового индивидуализма современных обществ. — Он задумался. — И, что же нам делать?
— А, ничего! Жить! Любить и быть любимым. Учиться, и, по возможности, сохраняя свою культуру сопротивляться глобализму. А, эту, безусловно, великолепную, превосходную Софию оставим для грядущих поколений. Я думаю, что если на смену культуре Тела, вооружённого мечом, пришла культура Разума, вооружённая словом, то на смену ей придёт культура Духа, вооружённая богочеловеческой мудростью и солидарностью. И пусть грядущие, на основе своего Разума сами построят для себя своё общество изобилия, и сами разберутся, что им разрушать и созидать. А если это не так, то мы всё равно бессильны предотвратить это последнее торжество глупости.
— «Жить по правде…Не для брюха… Бога помнить. Что может быть глупее?» Но глупость Разума, ограниченность его эгоистических комплексов и пороков, влекущих к нищете Духа и одиночеству ещё глупее и страшнее. А, нам с тобой, для создания своей картины мира, поиска своего места в ней и своей правды в качестве руководства к действию, достаточно будет и десяти заповедей Иисуса Христа и заповедей Нового Лотоса. Мало? Но, судя по Льву Толстому и его Левину, даже атеист, при большом желании, может быть вполне приличным человеком. А народ?
— А народ Толстого и Достоевского? Хранитель божьей правды, русского языка, русских традиций, русской культуры по-прежнему безграмотен и зависим от господ и самодержцев.
— И всего то! Заменить абсолютизм на конституцию. Кстати, о конституции! Мы уже прошли площадь, носящую имя декабриста Батенькова. Сам Батеньков в восстании декабристов не участвовал. Ожидая назначения на Аляску, он жил в доме Сперанского в качестве жениха его дочери. И, по замыслу декабристов, из-за близости к Сперанскому, должен был стать диктатором, назначенным на время разработки и принятия конституции. Ни Батеньков, ни Сперанский о планах декабристов и своей роли в их замыслах не знали, и изощрённой местью царя Сперанскому был его приказ вести суд над арестованными декабристами. И, вместо того, чтобы сделать то, о чём он мечтал всю свою жизнь — отменить всеобщее рабство, он должен был доказать свою преданность монархии, обеспечивая вынесение смертных приговоров тем, кто рискнул сменить самодержавие на конституционный строй. Батеньков был арестован, но не повешен, хотя понёс жестокое наказание.
— Батеньков, Бакунин. Наверное многие, не по своей воле, находили здесь свой приют?
— А в годы польских восстаний Томск превращался в город преимущественно с польским населением.
— И куда же это население девалось?
— Оказавшись вне зоны действия деструктивной польской элиты, в Сибири, в огромной стране с огромными возможностями, среди близкого им народа — они стали сибиряками, родоначальниками сибирских фамилий. На сибирском морозе звук «й» заменился на звук «х». И Черный стал Черных, Молодый — Молодых, Польский — Польских. Они стали сибиряками — патриотами и гордостью России. Любая элита деструктивна. Присвоив себе власть, они уже не мыслят интересами родины и народа, а тем, как выжать соки из народа и подороже продать родину.
— Польская элита, потерявшая лидерство в славянском мире, была на грани уничтожения собственным доведённым до безысходной нищеты народом. И раздел Польши был спасением для польской элиты. Она получила второе дыхание. Пока Екатерина II спала со своим любовником королём Польши Августом Понятовским, а Александр I ловил своего адъютанта поляка Ожаровского в постели у своей любовницы полячки Червинской, под защитой русского оружия и российских законов, расцвела мирная ползучая полонизация Белоруссии, Малороссии и Литвы. Возрождались идеи о Великой Польше и польский национализм. И польский народ снова стал разменной монетой у польской элиты и польских националистов. Поэтому, оказавшись вдали от них, поляки предпочли дело слову.
— Кому же продавала свою родину деструктивная русская элита?
— Немцам.
— Когда и где?
— Всегда и везде. Со времён немецкой слободы, где молодого Петра I немцы учили уму разуму, убеждая его в том, что главный его враг непобедимая и ненавистная для них Швеция, которая опустошила Германию в ходе тридцатилетней войны, и для которой Балтийское море стало внутренним морем.
— То есть за вино и табак, подаваемые ему в немецкой слободе, и ласки немки Анны Монс он заплатил тем, что направил свою энергию не на решение внутренних проблем своей родины, а на борьбу с их внешним врагом?
— Дальше — больше. Немецкие академики, приглашённые в Россию, создали подложную «норманскую» версию происхождения русского народа, где полудикие славяне, сами не справившись с проблемами управления, позвали германцев варягов править ими. И лишь после этого появилась Россия. Русские учёные категорически возражали против этой версии, А Ломоносов категорически возражал ещё и кулаками, за что некоторое время отсидел в Петропавловской крепости. Но, тем не менее, немцы её протащили, и лишили русский народ его корней, уважения и самоуважения.
— А, что есть возражения?
— Ты же знаком с версией Андрея о заселении Европы славянами, в процессе таяния её ледников?
— Да. Но почему именно славянами?
— Под Воронежем раскопано огромное городище, которому свыше десяти тысяч лет. Мегаполис древности, в котором жилища были сооружены из слоновой кости бивней мамонтов. Под Москвой есть старинный русский город Коломна. Город, которому, по расчёту Андрея свыше восьми тысяч лет. Он старше любого города Земли.
— Почему?
— Город возник на границе леса и степи, как место для обмена товарами между жителями леса и степи. Его название чисто славянское «коло мна», то есть около мна. Мна, ярмарки древности, где осуществлялась мена товаров. От этого «Мна» возникли слова в современных языках: русские мена, обмен, меняла, немецкое менагер, английское менеджер
— А почему именно восемь тысяч лет?
— Город возник на границе леса и степи. На Русской равнине лес наступает на степь со скоростью двадцать километров за тысячу лет. Теперь граница леса отодвинулась от Коломны почти на двести километров. Отсюда и расчёт.
— Значит славяне это протоевропейцы, первыми освоившие освобождающуюся ото льда Европу. А германцы — дикое племя азиатов, пришедшее туда из глубин Азии уже в исторические времена?
— Да. Полабские венеты-руссы, славяне, и были варягами, упомятыми в летописи. Варяг, от слова «вари», пришедшего из праязыка и оставшееся в русском языке в виде слов варить, варка, варница, повар, всегда связанных с беспокойным состоянием воды. Вариант и, вариации – того же корня.
— Я, помню, — слово варяг — означает слово моряк, профессию русса-венета, связанного с беспокойным, вечно кипящим морем.
— Не только. На южном берегу Балтийского моря венеты-руссы, варяги, не только собирали янтарь, но и варили соль, выпаривая её из морской воды в варницах, превращая в товар. И на своих ладьях, гружёных янтарём и солью, доставляли товары вглубь континента, в Градарик, страну городов, связанную с ними общим языком, где был дефицит соли. Там её обменивали на кожу меха, мёд, лён и плыли дальше в Царьград, где продавали свой товар, покупали выгодный им товар, и возвращались назад, привозя на остров Руян, в Аркону, несметные богатства. В отличие от скандинавов, норманов-свеев, шведов, викингов, тоже моряков и тоже варягов, но промышляющих исключительно грабежами. Тяжёлые корабли норманов-викингов не могли преодолевать волоков на водоразделах рек, и поэтому через Градарик в Царьград ходили только венеты-руссы на своих ладьях. Население Градарика, не знающее набегов норманов, всегда было открыто и радо гостям варягам и те дорожили их гостеприимством. Слова гость и купец, имели в Градарике одинаковый смысл. А венеты-руссы, доставившие товар, называли себя товарищами. Бывавшие на Руяне восточные славяне поражались величием святилища бога Сварога, мощью укреплений Руяна, красотой и богатством города Аркона. Им близок был способ управления страной, где князь ведал исключительно делами военными, а управление осуществлялось народным собранием – вече. И, вполне естественно, что они обратились к своим единоверцам, к братьям славянам, говорящим с ними на одном языке, к варягам, к Рюрику, с известной просьбой, упомянутой в летописи Нестора: «Земля у нас обильна, а наряда в ней нет»
— И зачем немцам академикам нужно было так нагло врать? Земля была обильна, страна культурна, не в пример Западной Европе тех времён, где всё строилось на грабежах и насилии? Зачем надо было из Рюрика славянина делать скандинава?
— Ужасная для немцев Швеция была уже повержена Россией. В городах Пруссии стояли русские гарнизоны. Мощь России невообразимо выросла. И теперь надо было лишить русский народ своей исторической памяти, чтобы он, не дай бог, вспомнил свои исторические корни, и не отшвырнул немцев за Эльбу. Немцы, уничтожившие полабских славян, разграбившие славянские святилища, разрушившие красоту славянской Арконы, тысячелетнюю культуру полабских славян — они не хотели ни за что отвечать. И пошли на подлог. Выражение «а наряда в ней нет», они перетолковали как «а порядка в ней нет». А, кто может дать порядок тупым и ленивым славянам? Конечно, только чужеземец, князь германского происхождения. Пусть даже не немец, а варяг из норманов! Но со временем из русского свинства, можно будет извлечь и свой немецкий кусочек ветчины.
— То есть, выполняя волю всесильного Бирона и прусского короля, они нагло втюхали заведомую ложь! И русская элита, в очередной раз предала русский народ, Мне это хорошо знакомо по собору 1667 года, расколовшему Русь. А в грамоте, обращённой к Рюрику, восточные славяне просили Рюрика, не навести строгий немецкий порядок, а жаловались на то, что в их прекрасной и обильной земле им не хватает только наряда, то есть красоты и процветания? И надеялись на помощь и защиту просвящённого славянского князя?
— Да! Так и родилась норманская версия происходения Рюрика, России.
— Да! Чудовищная ложь! Геббельсы, похоже, на Западе существовали во все времена.
— Дальше — больше. Влияние немцев только возрастало. Этому способствовали эмиграция немцев в Россию, присоединение к России прибалтийских земель с их немецкими баронами и установившаяся традиция женить наследников царского трона на немецких принцессах. Выросшие в маленьких немецких княжествах, где поведение каждого регламентировано, а каждый сухарь на учёте, эти принцессы, прибыв в огромную страну с её азиатской роскошью и раболепием, сразу же становились приверженками православия и патриотками России. Так, что русские цари, немцы по крови и воспитанию, свято хранили русское самодержавие, как источник роскоши и раболепия для своей династии. Понятия родина, народ, прогресс, свобода у них были не в чести. И окружение у них было соответствующее, немецкое, для которого неразвитая Россия была источник и гарант восстановления и развития их фатерлянда. Так при Николае I, когда на высшем уровне обсуждался какой-то церковный вопрос, то почти каждый из выступающих, а точнее одиннадцать из тринадцати членов Госсовета, начинал своё выступления со слов: «Не принадлежа к православному вероисповеданию, я посмею выразить своё мнение …»
— У самодержавия всегда на первом месте были предметы роскоши, почитание, доведённое до раболепия, и война. И немцы, верно служили самодержавию, его архаичности, чтобы в тени гнилого русского колосса поднималась и расцветала их новая Германия? Понятно, почему канцлер Бисмарк говорил: «Нападайте на кого хотите, воюйте с кем хотите, но никогда не трогайте русских». Зачем? Яблоко само упадёт, когда созреет. И, наконец, из русского свинства можно будет добыть свой, немецкий, кусочек ветчины!
И не было протеста против этого немецкого засилья?
— Почти каждый образованный русский говорил на французском языке. И это, наверное, тоже был протест против немецкого засилья. Это был посыл: мы знаем, что мир широк и в нём существует множество других достойных уважения наций.
Мне трудно пробиться сквозь завесу лжи и мифов созданную окружением Екатерины II вокруг фигуры Петра III. Но, очевидно, что внук Петра I и Карла ХII, наследник русского и шведского престолов, он выбрал русский, не для того, чтобы делить его с немцами. Достойный сын века Просвещения, он открыто смеялся над существующими в России порядками, и виртуозно играя на скрипке, далеко смотрел вперёд. Музыка делает мысли чистыми и помогает думать. Для начала он освободил молодых дворян от обязательной государственной службы. И, наверное, задумывался над другими свободами. Но для этого ему самому нужно было освободиться от властолюбивой жены немки, слишком сильно полюбившей Россию, роскошь двора, нищету и рабство её народа. И, чтобы он смог жениться на Елизавете Воронцовой, Екатерина должна была уйти в монастырь. Но в монастырь она уходить не хотела, и случилось, что случилось. Своим телом она купила верность гвардии, гвардия совершила переворот, Екатерина стала Екатериной II, а её любовник убил императора. И существует мнение, что дела Екатерины Великой всего лишь отблеск замыслов её мужа Петра III.
— Наверное, есть что-то иное, кроме азиатской роскоши, в слове Россия для каждого немца, жившего тут. Офицеры армии и флота, они всегда были верны присяге. В годы гражданской войны, когда красные погнали всех бар и всех баронов прочь, они были последними, кто покинул Россию, свою родину.
— Да, наверное, что-то есть. Если даже не очень счастливая жена Александра I, Елизавета Алексеевна, урождённая Луиза Баденская, писала из “немытой” России в свой отмытый до блеска Баден-Баден: “Признаюсь Вам, дорогая мама, я всей душой предана России. Как бы ни было мне приятно вновь увидеть Германию, я была бы в полном отчаянии, если бы пришлось покинуть Россию навсегда.”
— Наверное, это что-то — открытость, распахнутость души, терпимость и доброта русского народа, который нетерпим только к захватчикам. Эти качества присущи народу аграрной страны, с аграрным способом производства и утеряны в веке индустриальном, в странах вставших на индустриальный способ производства. Но остановившийся в своём развитии обречён на изгнание.
— Пока русские цари, рассматривали германские княжества, как детский сад, где подрастали принцы и принцессы, будущие родственники царской семьи, в самих княжествах шёл процесс характерный для всей Европы: становление культуры, науки, совершенствование производственных отношений. Формирование общества, где «лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за ними в бой». Скоротечная франко-прусская война, последовавшее за ней объединение княжеств и появление рядом с Россией мощной мировой державы Германии, немного отрезвило царей. «У России нет союзников, кроме её армии и флота» ответил Александр III на изменения в Европе и заверения Бисмарка не воевать с русскими. И, что будущее Германии он видит только в союзе с Россией. Но было уже поздно. Жестокий ветер перемен ворвался в Европу. Не пощадил он и Россию. И остановившиеся в своём развитии были обречены на изгнание.
— Русская монархия рухнула. Всему своё время! И стоит ли сожалеть о ней, если вместе с ней рухнуло множество других империй и монархий. Жаль только, что в ходе гражданской войны русские убивали русских.
— Остановившаяся в своём развитии, тормозившая развитие страны, изжившая себя элита была изгнана. Мы получили конституцию, в которой записано, что только народ является хозяином страны. Мы провели индустриализацию, развили экономику, устояли в борьбе с германской агрессией, развили атомную энергетику, вырвались в космос. Мы счастливы?
— В этих, несомненно, грандиозных делах никогда не было, как нет и сейчас, любви к человеку. — сказал Егор.
— В этих, несомненно, грандиозных делах есть воля и мужество одного человека, Сталина. И мы уже никогда не узнаем, кто был этот человек: бог Прометей, сошедший со скал Колхиды, чтобы дать русскому пахарю, согнувшемуся над сохой, передовую науку и огонь атомного ядра. Или параноик, страдающий нарциссизмом, ради своих целей, не ставящий ни во что человеческие жизни, как это представляют те, кто готовил ему расстрельные списки. Ведь он провёл Россию по краю пропасти и фактически спас её. Может быть, это и была нам не понятная любовь высшего порядка, приносившая нам победы, в том числе и победу над фашизмом, а человечеству спасение от его ужасов?
— Я отдаю должное воле и мужеству этого человека, поставленного историей в безвыходное положение: с одной стороны, веками подготовленная немцами к исчезновению Россия, с другой стороны ярость объединённой под знаменем фашизма Европы, ведомой немцами, в их извечном стремлении «drang nach Osten”. Ведь каждая вторая, упавшая на наши города бомба была французская, а каждая вторая пуля, убившая нашего солдата, была чешская или бельгийская. Но я никогда не пойму и не приму режима, склонившегося перед волей одного человека. Тем более, сейчас, когда на смену Прометею пришли, как и должно быть, смердяковы.
— Почему именно смердяковы?
— Рождённые от «силы низости карамазовской», в насилии и разврате, «какой никогда в голову не войдёт человеку образованному», выросшие где-то на кухне среди лакеев, немного грамотные и не очень глупые, они, осознавшие своё ничтожество, ставшие лакеями в доме своих отцов, ненавидели своих отцов, братьев, Россию, преклоняясь перед Западом. В этих смердяковых не было ничего доброго и радостного. Кроме денег они ни во что не верили и ничего не любили. Их мир был холоден, скользок, изломан, невнятен и подл. Не верили они и в бога. А, «если бога нет, то всё позволено». И, ради денег, они убили своих отцов, но не все повесились, как у Достоевского, а, объединившись в политическую силу, устроили всероссийский погром и, выгнав своих братьев из страны, стали швондерами и шариковыми, которым в словоблудии «всё позволено». И у которых единственная и страстная любовь это душить кошек, тех, кто гуляет сам по себе.
— Почему так зло и жестоко? Мы же с тобой не швондеры и не шариковы.
— Поэтому и надо разобраться в том, что такое — Мы. Что такое — Мы?
— Это ты, я, он, она…
— Это целая страна. Новая историческая общность, называемая советский народ. Но я не топил в море русских офицеров оставшихся в Крыму. Не я пытал людей на допросах, не я готовил расстрельные списки, не я был вертухаем в Гулаге. Я не убивал польских офицеров в катынском лесу. И я не хочу быть в одной общности со Швондером и Шариковым. Ведь то новое, что создаётся на века, должно быть создано с любовью.
— Тебе просто повезло. Ты родился в другое время. Не то призвали бы тебя сельского парня в органы, объяснили, кто твой враг, поставили бы на вышку, дали пулемёт, и стал бы ты вертухаем. И гордился бы этим. А стал бы думать иначе, оказался бы по другую сторону колючей проволоки.
— Это то меня и бесит. От меня ничего не зависит. В этом Мы, я полностью зависим от этих скользких и невнятных смердяковых, не имеющих ни совести, ни идеалов, не верящих ни в бога, ни во что на свете, ставших советской бюрократией, советской элитой.
— Не верящих ни во что, кроме денег. И, к сожалению, это тоже Мы.
— Я могу принять это Мы, только в одном случае. Если Мы это общность, где каждое человеческое Я открыто для изумления перед грандиозностью мироздания. Для любви ко всему живущему с ним в одно и то же время. Для радости бытия, для труда на общее благо. Где каждое Я, верит в общие идеалы, душой и сердцем чувствует своё единство с Мы, но всегда свободно для свободного выбора сердечным разумом или разумным сердцем и готово отвечать за свой выбор. И уверено в том, что каждое другое Я считает своим долгом всегда поступать по совести и закону. Где нет насилия и смердяковых.
Она улыбнулась его горячности, теснее прижалась к нему и, поцеловав в щеку, сказала:
— Максималист-идеалист! Хочешь всё и сразу. Но такого не бывает. А нам, вместо братской любви и чистой совести, на первый случай, хватило бы простой человеческой честности и справедливых законов.
— Но, где их взять! Если бога нет, и всё позволено. Рай для смердяковых.
— Это, правда, смердяковы, их дух – смердяковщина, всё больше и больше разлагает наши души, подчиняет себе всё пространство вокруг себя. Соглашусь с тобой — в каждом из нас уже сидит хитрый, злой и бесконечно одинокий Смердяков. Наш внутренний мир становится холодным, скользким, изломанным и невнятным и мы становимся всё более разобщёнными и одинокими. Гибнут открытость, распахнутость души, терпимость и доброта то, чем была богата душа русского народа.
— Хитрых много – умных нет!
— Хитрость — мелкая выгода получаемая индивидуумом или группой лиц посредством подлога, лжи, шантажа и насилия — она подобна воровству и присуща примитивным обществам. Она уничтожает доверие, разрушает связи, разобщает людей, и несопоставима с теми потерями, которые лишают общество возможности двигаться вперёд. Общество деградирует. Поэтому в нашем мире всё меньше и меньше любви и совести, честности и закона. А без них нам приходиться не жить, а выживать в нами же созданном аду.
— Например?
— Сантехник, вызванный для устранения аварии, узнав, что очкарик, потревоживший его покой, профессор ботаники, почувствует своё полное превосходство над ним и, пока хозяин не догадается дать ему три рубля «на водку», с особым удовольствием будет крушить стены и изразцы на стенах, даже там где этого можно и не делать.
— Не профессиональное исполнение своих обязанностей, называемое «умением жить»?
— Мелочи жизни, где царят вещи и материализм, эгоизм и бездуховность порождают одиночество, отчуждение, самомнение, чванство и безответственность, которые пронизывают всё общество! И алчность, неуважение, непрофессионализм тысячекратно вернутся к нему, заставив его выживать в им же созданном аду. Как театр начинается с вешалки, так и поликлиника начинается с гардеробной. И, если этот сантехник пришёл в поликлинику, то все, начиная с гардеробщицы, покажут своё к нему отношение, граничащее с расизмом. Ведь, если он пришёл, то, значит, он неполноценный человек низшей расы больных. И отношение к нему будет соответствующее.
— Медицина, в которой отсутствуют любовь и сострадание становится непрофессиональной, и превращается в концлагерь, где люди в белых халатах вершат чёрные дела. Я даже не говорю о завмагах, владеющих дефицитом, о чиновниках, от «умения жить» которых все мы зависим.
— Как полтора века назад у князя Одоевского: о низких людях, погрязших в мелочах, забывших своё достоинство, «посмотрите на этих людей в их домашнем кругу, в отношениях с подчинёнными — они ужасны». А как народ переживает это нашествие временщиков?
— Народ, человек труда, в массе своей по-прежнему желает любить жизнь, людей, свой труд, свою землю. — Задумчиво сказал Егор, глядя на гладь озера. — Хочет слышать голос совести, быть уверенным в себе, и никогда не быть одиноким. И, чтобы его судьба, судьба гордого и свободного человека каждое мгновение сражающегося с хаосом, была бы результатом его профессионализма, мужества и свободного решения, принятого им здесь и сейчас. Но смердяковы и швондеры, ставшие бюрократами, советской элитой, на словах декларируя эти ценности, на каждом шагу унижают достоинство человека труда, лишая его инициативы, уверенности в себе, чувства собственного достоинства, делая из него «трудящуюся массу». Считая его ничтожным винтиком большой машины, обязанным исполнять только директивы спускаемые сверху вниз. Лгут ему, обещая построить мир изобилия и справедливости, царство мира и труда.
— А, что построили? Курятник! Где каждый сидящий наверху имеет право гадить на нижесидящего. И я думаю, что эта смердяковщина, разлагает и, в конце концов, может разложить всех и каждого.
— Я думаю, что запас прочности ещё есть.
— Почему ты так думаешь?
— В делах людей существует признак, разделяющий их поступки на добрые и злые. Если поступок увеличивает любовь и единение людей — он добрый, если производит вражду и разъединение — он злой. Генетическая память Запада, англосаксов, к римскому «Разделяй и властвуй» добавила «Нет вечных друзей и союзников, ибо вечны только наши интересы», всегда делая ставку на силу.
— Права или не права, но это моя страна. — Говорят по этому поводу англосаксы.
— И их любовь к своей стране не знает чужих границ. В итоге, результатом этих силовых действий, насилия, как бы они его не называли, может быть только зло, власть меньшинства над большинством, формирование глобальной мировой элиты и разобщённого, бесправного и угнетённого большинства. Но это исторический тупик, так как любые элиты деструктивны и исторически обречены.
В генетической же памяти русских, ещё до Москвы, была Суздальская Русь, был Суздаль, светлый град на холме, мир изобилия и справедливости, где умели договариваться, не вынимая меча из ножен, ибо верили, что не в силе бог, а в правде. Светлый град на холме, к которому тянулись окрестные народы, и формировалась русская нация. Она ещё не сформировалась окончательно, но что характерно, все смердяковы, гнилые продукты западного рационализма, во все времена мечтающие жить по западному образцу или слинять на Запад, вычеркивались из памяти народа, в душе которого всегда жил и живёт светлый град на холме.
— Жить по правде. Не для брюха. Бога помнить. Как говорил мужик Фёдор, народ.
— Эта правда, эта память позволила ему пережить татарское нашествие, польскую и шведскую интервенции, крепостничество, Раскол, немецкое засилье и злые козни англосаксов. Переживёт он и эту смердяковщину.
— Наверное, это так. Ведь даже Маркс, однажды в молодости увидевший призрака коммунизма бродившего по Европе, но так и не дождавшийся предсказанных им революций, стал, на склоне лет, изучать русский язык и русскую общину.
— Нет, я не против социализма. Но в нём должно было сохраниться хоть что-нибудь от христианской любви к человеку, от идеалов гуманизма века Просвещения, растоптанных Разумом, прогрессом и бюрократией. И я думаю, что революции задумывают гении, делают герои, её плодами пользуются негодяи, а разрушают подлецы. И наше время — время подлецов.
— Смердяковых?
— Я не верю в разум и в объективность нашей модели социализма, поскольку её разум и объективность должны основываться на любви и вере в человека, терпении и смирении, справедливости и профессионализме, а не на насилии и алчности смердяковых.
— Негодяи швондеры и шариковы изгадили идеи социализма и коммунизма. Подлецы смердяковы предадут и продадут завоевания революции, купленные народной кровью, разрушат страну. Разрушат мечту о справедливости. С чем останется народ? Ведь вся власть и все деньги так и останутся у смердяковых. Поменяются только персоналии.
— В очередной раз будет выживать. С мечтой о правде, изобилии и справедливости. О светлом граде на холме. И, я думаю, что он переживёт всех смердяковых.
— Ждать, когда повесится последний Смердяков? Безрадостная перспектива. Тем более, что он уже поселился в каждом из нас.
— Значит надо каждому вытравить из себя раба, повесить своего Смердякова в своей душе. И строить свой светлый град на холме, руководствуясь своим объективным разумом, стоящим на фундаменте личной свободы и ответственности, братской любви и чистой совести, вере в общие идеалы и смирении, знаниях и профессионализме. Строить гражданское общество, где его целью будет человек-гражданин, его безопасность, его творческий труд высочайшей производительности, достойная его норма жизни.
— Но это и трудно, и долго.
— Но, как говорил ещё Конфуций, если сильно желать и терпеливо ждать, то обязательно увидишь, как мутная река времени уносит труп твоего врага.
Он замолчал, разглядывая поверхность озера раскрашенную цветными пятнами осенних листьев. Она тоже оглядела гладь озера и, печально вздохнув, тихо сказала:
— Завтра я улетаю. Чем будешь заниматься?
— Ждать тебя и строить светлый град на холме. Хотя бы вокруг себя.
— Строить мир изобилия и справедливости? Обеспечив себе достаточный комфорт, работать на общество, получая удовольствие не от своего богатства, а от растущего благосостояния общества? От его свободы и безопасности, от растущей гармонии с окружающкй средой? Но, в мире победившей смердяковщины, это, наверное, будет и трудно, и даже опасно!
— Но очень интересно.
— Хотела бы я быть рядом с тобой! Быть твоим ангелом хранителем.
— За чем же дело стало? Моё предложение остаётся в силе. Но, предупреждаю, что специалисты по марикультуре, здесь не востребованы. Поэтому придётся переквалифицироваться. Слабо?
— Слабо. И не потому, что я боюсь переквалифицироваться. Пойти за любящим любимым мужчиной в огонь и воду мечта любой женщины. Но я боюсь себя. И ты знаешь почему.
— Почему?
— Ты, мой самый любимый, самый хороший, самый близкий мне человек. Но, как объяснил тебе твой, несомненно, очень мудрый дед, лет через пять, десять ты возмужаешь, и я начну тяготить тебя, а я слишком сильно люблю тебя. И для меня это будет катастрофа, которую мне будет очень трудно пережить в чужом городе, вдали от близких мне людей.
— И что нам делать?
— А ничего. Любить и быть любимыми. Ты, по возможности, будешь приезжать ко мне, и я тебя буду знакомить с Москвой. Я, по возможности, тоже буду приезжать к тебе. Я не скрою, что очень хочу ребёнка от любимого человека. И великим счастьем, во всяком случае, для меня, будет то, что мы его зачнём. Тогда сама решиться половина всех наших проблем.
— Но, радость моя, человек живёт для радости, а ты будешь от меня так далеко.
— Ты же знаешь, что идеальная любовь возможна только по переписке.
— Ты меня ревнуешь к Уле? Но мы с ней только друзья.
— Пока. Но, мой драгоценный, мой ласковый и нежный зверь, как ни странно, я тебя не ревную.
— Почему?
— Есть любовь находящая, и есть любовь делающая. Мы нашли друг друга, мы полюбили друг друга, мы поняли, что созданы друг для друга… Но есть одна неувязочка – я поторопилась родиться раньше тебя… И это моя беда…, моя вина… — печально сказала она, прижавшись к нему. — У вас с Улей возможна другая любовь, делающая. Я не помню, кто сказал, что любовь подобна хлебу, её потребляют только те, кто её зарабатывает. Наверное, он прав. Так, что дружите, делайте, работайте, зарабатывайте. Только, пожалуйста, любите друг друга.
— Почему такое самопожертвование, такой альтруизм?
— Ты подарил мне любовь! И, само по себе, это великое счастье. Моя душа обрела крылья и снова, как у Платона, парит в эмпиреях. Я ощущаю истину как способность любить людей. Я люблю тебя! Я знаю, что тебя не любить невозможно и, что ты достоин счастья. И я искренне говорю, что я буду счастлива, если у вас с Ульяной всё получится. Если ты будешь счастлив. Если рядом с тобой всегда будет твой друг, твоя любовь, твой верный ангел хранитель. А ты знай, что есть другая женщина, которой ты тоже очень дорог.
Егор нежно взял в свои тёплые ладони её прохладные ладони и заботливо спросил:
— Замёрзла, наверное?
— Нет ещё. Но уже зябко.
Он обнял её, прижал к себе её голову и, целуя русые пряди, молча наслаждался мгновением, вдыхая волнующий запах её волос. Так, молча, они посидели некоторое время, потом встали и пошли к Воскресенскому спуску.
— Ты меня завтра не провожай. Посади в автобус идущий в аэропорт и иди на занятия. Ведь итак пропустил из-за меня целых три дня лекций. Нехорошо для ленинского стипендиата, пропускать занятия. — Ласково и чуть укоризненно улыбнулась она.
— Зато у меня было большое счастье быть рядом с тобой. А лекции? Ничего страшного. Перепишу, разберусь, догоню.
— Я не сомневаюсь. Но меня всё-таки не провожай. Пожалуйста. Затянувшееся расставание для меня будет слишком тяжело.
****
Однажды Холин сообщил, что сказала ему, по секрету, секретарша деканата. К декану приходил человек из комитета комсомола и интересовался: известно ли на факультете, что их студент был занят на ремонтных работах в церкви. Декан сказал, что историки должны знать не только историю церкви, но и видеть тенденции её развития, и подтвердил, что студент Холин был направлен в храм для сбора данных для реферата «Современное православие и общество». А каким способом он там собирал эти данные, его, декана, не интересует. Наверное, Лавров настучал на нас в комитет комсомола и это был пробный наезд на меня, но декан, спасибо ему, меня не сдал.
— И на меня, наверное, был наезд, но, кажется, меня никто не защитил. То-то я думаю, что это наш факультетский секретарь комсомола при встрече со мной так непонятно заюлил? Раньше было: «Привет» — «Привет», и разошлись, как в море корабли. А сейчас явно, что-то недоговаривает. Задержался, хотел мне что-то сказать, но не решился. Придётся, наверное, при встрече притормозить его за пуговицу пиджака, чтобы рассказал, чего он там юлит.
Егор задумался. Потом сказал
— Что тут думать? Если на тебя был наезд, то, значит, и я под ударом. Как ты думаешь, чем это мне грозит?
— Хрущёвская оттепель закончилась. И сейчас наступило время затягивания гаек. Многие из партийных бонз считают, что мы непозволительно разболтались за это время. Поэтому могут устроить показательную публичную порку. Могут раздуть скандал, мол, комсомолец, а красит церкви. Но сейчас не богоборческие времена тридцатых годов и, если это не какой-нибудь злокозненный вывих, то я не вижу в этом серьёзной угрозы.
— Не богоборческие времена. Но идеология и религия по-прежнему в разладе, и Хрущёв обещал показать нам последнего попа ещё при своей жизни. А злокозненный вывих, это зависть и вендетта Лаврова? Но мы поступили с ним честно, как договаривались. И Лавров, по-моему, это понял. Кроме того, я не думаю, что он такой всесильный, чтобы для личной мести подключать комитет комсомола. Хотя, как и Алексей, я всегда чувствовал в нём двойное дно.
— Но, как бы то ни было, а взыскание на тебя может наложить только общее комсомольское собрание. Врагов, насколько я тебя знаю, у тебя нет, а поддержка есть. Ты хорошо учишься, открыт, дорожишь дружбой. Ведёшь здоровый и активный образ жизни, а это требует много денег. Финансовой помощи от родственников нет, поэтому ты всегда готов поработать там, где можно заработать. К религии отношения не имеешь и работа в церкви для тебя это лишь выгодный «калым».
— Главное, чего боятся наши бонзы это то, что мы научились думать.
— И правильно боятся. Умный, не стандартно мыслящий человек, всегда враг бюрократической системы. Поэтому, если тебя, вдруг, вытащат на общее собрание, поставят лицом перед залом, то, пожалуйста, никаких рассуждений, никаких споров, никаких дискуссий. Вопрос — короткий ответ, да или нет. Никаких аргументов против тебя у них нет, и не может быть, и максимум, что тебе может грозить это замечание или выговор по комсомольской линии.
— Противно, конечно, не чувствуя своей вины, ждать наказания. Но придётся перетерпеть. Как сказал бы отец Викентий: «Христос терпел и нам велел».
***
Комсомольское собрание проходило в переполненном читальном зале научной библиотеки. Секретарь комсомольской организации предложил повестку дня, в которой числились отчёт о проделанной работе за прошедший год, выборы нового секретаря и третьим вопросом стояло личное дело комсомольца Краснова. Избрали президиум, в который включили и присутствующих на собрании секретаря партийной организации факультета Иваненко и представителя комитета комсомола Чагина. Довольно быстро покончили с отчетом и выборами и переизбранный, уже бывший секретарь, предложил Егору встать и по бумажке, не поднимая глаз, сообщил собранию, что комсомолец Краснов, способный студент, ленинский стипендиат, в погоне за большими деньгами, поддался их соблазну, и предал те идеалы, которыми дорожат все честные комсомольцы. Вместо того, чтобы честно поработать на обязательной для всех отработке, где студентам, будущим специалистам, прививаются трудовые навыки, он совершил прогул, ни дня не уделив благородному делу ремонта общежитий, где будут проживать его товарищи по учёбе. В то же время он за большие деньги продал себя и свой труд, участвуя в ремонте церкви, прибежище идеологически чуждых нам религиозных элементов. Тем самым он предал идеалы комсомола идущего к победе коммунизма. Поэтому он вынужден поставить перед собранием вопрос об исключении студента Краснова из рядов ленинского комсомола, как предателя его идеалов.
Прочитав порученное ему сообщение, бывший секретарь сошёл с трибуны и растворился в зале.
Выступивший в прениях руководитель стройотряда Буянов, сообщил, что Краснов участвовал в ремонтных работах, но не сам, а через своего представителя Петрова, который уже отработал свою отработку и вынужден был оставаться в городе по причине сдачи накопившихся у него «хвостов», и которому Краснов за месячный труд оплатил стипендию за два месяца. Так, что Краснов, по его мнению, помог Петрову в трудное для того время, а сам приобретал трудовые навыки в экстремальных условиях и за хорошие деньги. И если бы он, Буянов, не был бы связан своей работой в стройотряде, то он бы непременно принял участие в бригаде Краснова.
Выступающие за ним комсомольцы характеризовали Егора, как думающего, но не склонного к религиозной зависимости успешного студента. Который, не имея финансовой поддержки родителей, вёл активный образ жизни, для обеспечения которого всегда принимал участие в делах, где можно заработать своим трудом. И его участие в ремонте церкви характеризовали, как выгодный «калым», от которого никто из них не отказался бы.
Попытки Иваненко обвинить Егора в подкупе и эксплуатации Петрова, не имели поддержки ни со стороны зала, ни со стороны самого Петрова. Куда бы не пытался он повернуть вопрос, вопрос всегда упирался в деньги, которые, по мнению зала, были заработаны честным трудом и в трудных условиях. Опасная религиозность тоже не подтверждалась. Осталось сосредоточиться на алчности, предательстве идеалов и тлетворном влиянии Запада.
Егор отрабатывал установку Холина, что ни в коем случае не надо ввязываться в дискуссии, а однозначно отвечать на вопросы. Пока это ему удавалось симпатия к нему зала, как к невинной жертве, только возрастала. Чагин понял бесперспективность наскоков Иваненко и предложил оторвать Егора от зала, поставить его перед публикой, дать ему трибуну и микрофон, надеясь вызвать на дискуссию. И первый его вопрос звучал, как попытка обвинить его в алчности:
— Ты регулярно получаешь повышенную стипендию и стараешься заработать сверх того. Что для тебя значат деньги? Чем они тебя прельстили? В деньгах твое счастье?
— Я зарабатываю их, чтобы тратить. Для меня, крестьянского сына, деньги в любом количестве это просто навоз. И если их не разбрасывать, от них будет мало толку. Кстати с этим был согласен и лорд Френсис Бэкон.
— Но тогда зачем крестьянскому сыну, советскому человеку так много денег?
— Для добрых дел много денег не бывает. Тем более если они заработанные.
— Говорят, что больше, чем любовь, возбуждают только деньги. – Продолжал настаивать Чагин. — На, что они тебя возбуждают? Куда ты их намерен разбрасывать?
— Мне нужно очень много денег на оборудование, экипировку и транспортные расходы для путешествий в горы и в морские глубины. На моё самосовершенствование, на книги. На ремонт родительского дома. Способный студент Петров оказался без стипендии из-за «хвостов» и, войдя в его трудное положение, я намерен оплатить ему стипендию за зимний семестр. Так, что денег для меня много не бывает. И там, где это будет возможно, я постараюсь заработать ещё, так как для меня мои деньги – это лишь рамка моей финансовой свободы, сотворённая собственным трудом для добрых дел.
Холин отрицательно мотал головой, предупреждая его, чтобы он не лез в дискуссию.
— Но церковь почитает сребролюбие за грех. Наши вожди революционеры тоже прошли через лишения, служа своим идеалам. И каждый комсомолец, глядя на них, должен смирить свою алчность, самоотверженно служа высоким идеалам равенства и братства. Ты не смирил своё сребролюбие перешедшее в алчность, посредством денег возвысился над окружающими, хапнув солидный куш, у тех, кто кормит народ бесполезной иллюзией.
— Если мне платят за труд, значит, мой труд кому-то нужен. Значит, и я служу идеалам равенства и братства, делая свою страну чище, красивее, благоустроеннее и богаче. Я не возвысился над окружающими, я не стал богатым. И, я считаю, что презирать деньги может только человек богатый с не заработанными им деньгами. Поэтому всегда надо внимательно относиться к обвинителям бессеребренникам, пытающимся считать деньги в чужих карманах. Но я беден, как и прежде, и я хочу жить, как бедный человек, без вредных привычек, но с деньгами. Делая добро людям.
Зал поддержал его одобрительным гулом. Обвинения в алчности и предательстве идеалов, прозвучали у Чагина неубедительно, не достигли цели и даже вернулись назад к самим обвинителям. Осталась только заезженная пластинка о тлетворном влиянии Запада на неустойчивую советскую молодёжь.
Иваненко, для которого исход собрания был жизненно важен, и который намёк о заинтересованности бессеребренников принял на свой счёт, произнёс горячую речь о том, как великий советский народ, изнемогая в трудах и войнах, строил сегодняшний светлый день. О светлых идеалах, о которых мечтал его отец, ответственный работник, расстрелянный в кровавом тридцать седьмом году. О молодёжи, нашем будущем, сознанием которой манипулируют западные империалисты, прививая ей бациллы алчности и индивидуализма. О студенте Краснове, представителе той части молодежи, которая заражёна этим тлетворным влиянием, и которого он призвал изгнать из ленинского комсомола.
Чагин же, для которого исход собрания был ясен, и не был особенно важным, а желание вызвать Егора на диспут велико, предложил другой вариант.
— Сейчас, когда мы проводим курс на мирное сосуществование двух идеологических систем, нам важно наладить мирное сосуществование граждан внутри нашей системы, чтобы мы в режиме диалога могли услышать и понять друг друга и быть в едином строю при возможном столкновении цивилизаций Востока и Запада. Я не хотел бы рассматривать Краснова однозначно, как идеологического врага, я хотел бы услышать его мнение о нашем идеологическом противнике, пресловутом Западе, и его влиянии на умы нашей молодёжи. А там решим друг Краснов нам или враг.
И Егор, и Чагин знали, что откажись сейчас Егор от диспута, собрание можно будет закрывать, исход голосования уже предрешён. Краснов выиграл эту схватку. Егор вопросительно посмотрел на Холина, Холин, на какое то мгновение удивленно пожал плечами, а потом, подумав, отрицательно закачал головой. Но Егор уже принял решение.
— Запад рационален и это основная опасность, которая исходит от него для Востока. Запад слишком рационален и это основная опасность, которая исходит от него для самого Запада. – Заявил он.
— Не Запад грозит Востоку, не Восток Западу, а Запад Западу? Это почему же? – Удивился Чагин.
— Философия протестанта-рационалиста проста: В мире существует только то, что можно исчислить. Всё, что существует должно приносить пользу. И всё, что существует должно быть исчислено в деньгах, иметь хозяина и быть объектом купли-продажи. Таким образом, деньги для них являются сутью вещей. Деньги для них это их рукотворный идол, которому посвящены все их мысли, все их желания, стремления, молитвы. Философия примитивная и древняя, как этот мир. Так стоило Моисею не надолго отлучиться, как богоизбранный народ соорудил себе золотого идола и стал поклоняться Золотому Тельцу. И вернувшийся Моисей беспощадно истребил изменников и отверг этот ложный и гибельный для новой цивилизации путь.
— Конечно, Моисей заблуждался. Деньги существовали, существуют, и будут существовать, пока жив человек, и пока ему, хоть что-нибудь, да надо. Деньги, это мера труда затраченного на производство товара, качества произведённого товара, баланса его цены и спроса, эквивалент обмена, показатель движения товаров на рынке. Без них не может быть экономики. И тут Моисей нам не указ. Деньги это не идол, а рабочая лошадка. И, где бы мы уже были, на каком витке индустриального развития, если бы Моисей, ещё тогда, на заре цивилизации, это понял и не лез бы в душу к народу со своим богом, а дал бы деловым людям свободу? – Сказал Чагин
— Моисей был пророк, и, конечно, видел дальше, чем остальные. Он вёл людей из египетского рабства к свободе, и не только к свободе от, но и к свободе для. Он не мог допустить, чтобы освободившийся от рабства, свободный народ мог снова оказаться в рабстве, но уже у нового идола Золотого Тельца. Он решительно уничтожил предателей и их идола, чтобы сделать людей независимыми от ложных идолов, дать им свободу для грядущего братства людей, для общества свободных и равных, руководствующихся заповедью «не сотвори себе кумира». Где нет поклонения деньгам, где каждая монета должна быть заработанной, и должна работать!
Конечно, деньги это мера труда, кровь промышленности, сердце культуры, двигатель прогресса. Они существовали, и будут существовать. И пока они служат идеалам свободы, совести и любви это вовсе не идол, не объект для поклонения, а рабочая лошадка, рабочий инструмент, надёжный ориентир и мера извечного стремления человека и человечества к свободе для. Для движения вперёд к прогрессу и созиданию.
— Современные западные рационалисты отвергли бога и снова вернулись к идолу, к Золотому Тельцу?
— Да. Исходя из своей ущербной философии, что всё сущее имеет цену и продаётся, Запад стандартизировал людей наёмного труда, превратил их в трудящиеся массы, в товар, продающих сами себя на рынке рабочей силы. Провозгласив свободу главной ценностью, рынок поработил их, лишил свободы, свободы от и свободы для, сделав их своими рабами. Человек, продукт ущербной философии, зависящий от рынка, ощущающий себя товаром, делающим товар, связанный с производством лишь одной простейшей операцией и денежным вознаграждением за неё, он чувствует себя отчуждённым от производства, от товара, от коллектива, общества. Чужой обществу и бесконечно одинокий, он теряет своё Я, живёт чужой жизнью, где нет ни радости, ни веры, ни творчества, ни реальности. Рынок требует от него быть успешным, и он стремится изо всех сил быть успешным, ради жизни, ради денег. Рынок требует от него быть потребителем, и он тратит деньги, гонится за удовольствиями, которые может предложить рынок. В этой бесконечной и бессмысленной гонке он боится выделиться из стада вечно бегущих конкурентов, и каждый в этом стаде беден духом, болен душою, ничего не чувствует, никого не любит, не рассуждает. Он всего лишь раб, хорошо одетый и сытый раб рынка и его идола Золотого Тельца. И это драма «человека массы» всегда стремившегося найти того, кому бы передать поскорее дар свободы, пред кем преклониться, кому вручить совесть. Он, добровольно отказавшись от свободы, преклонившись «за счастье», за хлебы им же заработанные, оказывается в руках анонимного рынка, ставшего для него Великим Инквизитором из Легенды о Великом Инквизиторе Достоевского. И все счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь они, они, хранящие тайну, только они несчастны. Тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла.
Так, что воскрешённый из небытия протестантами этот ложный идол, свергнувший бога Моисея, никого не сделал счастливым в их рациональном мире, полном громких слов о свободе, демократии и человеческом достоинстве. Потому, что, чтобы ни говорили о религии, но в ней всегда на первом месте был человек, а не рынок, не деньги и не товар.
— Наверное, это так. Моисей уничтожил идола, Христос прогнал торгующих из храма. Верно и то, что труд, основанный на разделении труда, есть труд механический, неинтересный и отчужденный, которым вынужден заниматься наёмный работник. Но идеи относительно того, как сделать труд интересным и осмысленным, – это лишь мечты, романтические грезы, попытка отказаться от системы промышленного производства и вернуться к доиндустриальному, ремесленному.
— Как я понимаю, эти мечты об отмене власти денег, романтические грезы и попытка вернуться к доиндустриальному ремесленному способу производства, начертаны на знамёнах строителей коммунизма? – Улыбнувшись, спросил Егор.
— Да, действительно, свободный человек и свободный труд являются целью будущего коммунистического общества.
— И каким способом этого можно достичь?
— Только, воспитав нового человека. — Сказал Чагин.
— И каким способом? От имени, на всё согласного большинства, расстреляв не согласное меньшинство? Но большинство никогда не бывает правым! И если бы это было не так, то мы бы до сих пор жили в пещерах и ели бы сырое мясо. Большинство всегда стремится найти того, кому можно передать дар свободы, пред кем преклониться, кому вручить совесть. Именно поэтому оно не может быть правым. Лишь меньшинство ищет пути к светлому будущему. Именно для этого ему нужна свобода, потому что свободное общество может родить гениев, а общество насилия рождает только мучеников. И все государства, религии, цивилизации гибли именно тогда, когда они ставили силу выше правды.
— Мы осудили сталинизм. Назад возврата нет. Но ты, по-прежнему считаешь себя мучеником, свободным человеком, ставшим жертвой насилия? – Сказал Иваненко.
— Я, воспитанный в честности, трудолюбии и ответственности, я всегда считал себя счастливым человеком, занятым любимым делом – учёбой, чтобы, в дальнейшем быть максимально полезным своей стране. И у меня вызывает удивление, почему я, честно заработавший свои деньги, вынужден стоять здесь и оправдываться перед вами. Вы пробовали месяц повисеть на кресте между небом и землёй, между струями ливней и стрелами молний? Почему перед вами стоит вопрос об исключении меня из комсомола? Почему я, свободный человек, поверивший в обещанное общество справедливости, должен играть перед вами роль жертвы и мученика? Почему?
— Потому, что ты, так верно описавший злодеяния идола Золотого Тельца, там, на Западе, поддался его тлетворному влиянию и предал дело строителей коммунизма здесь, на Востоке. Выпал из их рядов. А, свобода? Свободный выбор? Свободный человек? Свобода для свободного человека это всегда осознанная необходимость. — Сказал Иваненко
— Свобода, она всегда свобода! Мне однажды удалось наблюдать, как рак-отшельник менял свой дом. Отшельники делают пустые раковины своим жилищем и выбирают её просторной, чтобы в случае опасности можно было скрыться внутри нее. Рак нашел новую раковину, осмотрел, вычистил её, и переселился в новую раковину. Сделал пробежку, немного постоял, несколько раз присел, привыкая к своему новому дому, потом вернулся и перебрался обратно в старое помещение. Что-то не понравилось ему в новой раковине. Даже у рака-отшельника есть своя цель. Есть свобода выбора. Именно свобода рождает свободное действие, которое является естественным правом и жизненно важной основой существования любого живого организма.
А свобода, как осознанная необходимость подчиняться другому человеку, обществу, обстоятельствам это не свобода. Это её иллюзия, как способ избежать насилия. Свобода это внутреннее активное начало свободного человека, осознанная ответственность за свой выбор, за своё действие, за своё будущее. И, прежде всего перед самим собой, перед своей совестью.
— Сказки про рачков-паучков оставь детям. Что ты скажешь в оправдание своего предательства? – Жёлчно спросил Иваненко.
— Не судите, да не судимы будете! – Уклончиво ответил Егор, собираясь с мыслями и наливаясь кровью. Он чувствовал, что его понесло. Холин тоже это почувствовал и отчаянно замотал головою. Но Егор его уже не видел.
— Ты, что нас судить на этом собрании собрался? – Удивлённо и насмешливо поднял бровь Иваненко.
— А почему бы и нет! Вы, внуки и дети рожденных в насилии, что вы можете знать о свободе? Лишь я, Егор Краснов, потомок двенадцати поколений, свято хранивших свою свободу, могу судить о свободе. Лишь я, поверивший вам, могу оценить тот ущерб, который вы нанесли своему народу, предав свой дар свободы, наскоро найдя пред кем преклониться и кому вручить совесть. И не надо петь реквием о невинно убиенных папах, верно служивших делу насилия, и убитых тогда, когда это стало нужным главному насильнику, Сталину.
Возмущённый Иваненко поднялся и потребовал лишить слова Егора. Но в зале поднялся шум, громкое топанье ногами и Чагин, усадивший Иваненко на место, сказал:
— Пусть выскажется.
— Там, на Западе, в Европе власть и подданные, по-разному понимали права и справедливость, но пролив моря крови, всё же научились слышать друг друга. И теперь там, в их обществе потребления, несмотря на сказанные ранее недостатки, каждый гражданин волен принимать своё вполне свободное и ответственное решение.
В России, власть всегда принадлежала только избранным, а народ был лишён того, что являлось естественным правом каждого животного. Каждый крепостной, как скот, мог быть продан, проигран в карты. Крепостничество было тормозом для развития России. И царь Александр I мог бы решить этот вопрос, дав ей конституцию. Но он не устоял перед напором крепостников. После разгрома восстания декабристов, наступившая реакция лишила народ надежды, а Россию перспектив экономического развития. Социальный гнёт калечит души, калеченые души, калечат тела, отдавая их во власть физических недугов. Такой массовой социальной реакцией на реакцию властей, стал туберкулёз. Сибирь и чахотка, стали уделом несогласных. Но борьба за свободу, честь и достоинство не утихала, и в ответ на реакцию властей, перешла в другую крайность. «Восстань певец…», «Каждый честный боец … не отдаст свой терновый венец» писал талантливый Сергей Надсон, умерший от чахотки в 26 лет. «Социальность или смерть!», «Нет ружья, бери лопату!», «Народ так глуп, что его необходимо насильно тащить к счастью» писал умирающий Белинский. Непримиримый «западник», окончивший два курса университета, волею судеб ставший литературным критиком ведущих журналов, камертоном, по которому настраивалась вся русская литература прошлого века. На мой взгляд, камертоном фальшивым. Безусловно, талантливый и трудолюбивый. Скромный и косноязычный в обычной жизни, он становился пламенным трибуном, страстно обличающим пороки властей, искренне плачущим над судьбой несчастного народа и горячим защитником идей социализма, когда брался за перо или ввязывался в словесный спор. Жаркий спор, который всегда заканчивался кровохарканьем. И вскоре кровью харкать пришлось всей России. «Земля и воля», «Народная воля», тайные общества, развязали террор, залив её кровью.
— А, что зло терпеть надо было?
— Но истреблять зло насилием, разливая по земле ненависть, это, всё равно, что тушить пожар бензином.
Федор Достоевский, молодой офицер, писатель, не избежавший влияния Белинского, арестованный и приговорённый к смертной казни, эффектно отменённой, когда уже на эшафоте приговорённым надели на головы чёрные мешки, после тщательного анализа, проведенного в одиночной камере омского централа, нашёл единственно правильное слово, характеризующее это явление. Это слово – бесы. Бесы, которые веру в иллюзию нерушимости самодержавия, веру в иллюзию непогрешимости церкви, подменили иллюзией возможности построения справедливого общества, социализма, при помощи насилия.
— Но власти меняются, а народ по-прежнему в той же доле. Почему? — Спросил Буянов.
— Ненависть и зависть, вражда и злоба, гнев и тоска, деструктивные эмоции способные только разрушать, а не созидать. Созидать могут лишь честность, трудолюбие и ответственность, черпающие свои силы из любви, терпения и умения прощать.
Николай Некрасов, поэт, поклонник Белинского, рупор тогдашней интеллигенции, талантливый бытописатель крестьянской жизни, всю свою жизнь слышавший только народный стон, писал о своём творчестве:
… Мою тоску, мою беду
Пою для вас. Не правда ли отрадно
Несчастному несчастие в другом?
Кто болен сам, тот весело и жадно
Внимает вести о больном.
Так, что больные люди больной страны, оставьте свои эмоции! Родине, если вы искренне желаете ей добра, не нужны ваши слова и эмоции, ей нужен лишь ваш плодотворный созидательный труд, основанный на честности, трудолюбии и ответственности во всех сферах общественно полезной деятельности. Когда честность, трудолюбие и ответственность поселятся в душе каждого гражданина, лишь тогда в их обществе может появиться свобода. Лишь тогда в их обществе могут появиться совесть, справедливость и любовь. Лишь тогда могут появиться этические нормы, моральные устои, справедливое общество, социализм.
— А власти? Их право на насилие?
— Какие мы, такие власти! А насильно тащить к счастью? Чем это лучше насилия властей действующих? Это всегда кризис нравственности, кровь, убийства, неисчислимые жертвы. Это мы уже проходили. Спасибо, господа «западники», притащили!
— Как бы то ни было, но героическими усилиями всего советского народа социализм у нас в стране уже построен, и, как оказывается, без твоего на то одобрения. – Нарушил своё молчание Иваненко. – Ты же пользуешься его дарами сполна. Теперь мы приступаем к строительству следующего этапа коммунистического строительства, строительству коммунистического общества. Что потребует ещё больше героических усилий от всего народа. Но партия ставит задачу, и нынешнее поколение уже будет жить при коммунизме. Какое твоё к этому отношение? И как ты видишь своё место в рядах строителей коммунизма?
— Отношение плохое.
— Почему?
— Как говорил уважаемый мной Альберт Эйнштейн: «Тот, кто довольно марширует под музыку в строю, уже заслужил мое презрение. Мозгом он был наделен по ошибке».
— Но это Альберт Эйнштейн! Он гений и мог себе позволить такое презрение. А ты то почему?
— Гении на то они и гении, чтобы своим даром освещать дорогу грядущим поколениям. Другой гений, русский химик Менделеев обладал огромным, склонным к статистике, умом, который, исходя из множества известных на то время свойств множества химических элементов, сумел найти для каждого элемента своё место в таблице химических элементов, известной теперь как таблица Менделеева. Предсказав открытие новых неизвестных пока элементов, заранее описав их свойства. Статистический ум его иногда использовали для анализа экономического развития страны. На рубеже веков он, исходя из множества показателей экономического развития, темпов роста образования и научных исследований, демографического роста, рассчитал, что к концу двадцатого века на территории России будет проживать шестьсот миллионов человек. Экономика России будет ведущей экономикой мира, опирающейся на первоклассную науку, передовые промышленные и сельскохозяйственные технологии. Её культура, сила и авторитет среди мировых держав не будут подлежать сомнению. У меня нет оснований не доверять Дмитрию Ивановичу.
— Тогда возникает вопрос, почему к концу этого века на территории бывшей России будет проживать чуть больше двухсот миллионов человек? Куда делись ещё более трехсот миллионов? – Удивлённо спросил Буянов.
— Это, преимущественно русские люди, погибшие в войнах с Японией и Германией, где, оплаченные враждебными государствами, разного рода социалисты желали своей родине только беды и поражения для перевода войны из «империалистической в гражданскую». Это погибшие в гражданскую войну, эмигрировавшие за рубеж, погибшие от голода, расстрелянные в «органах», замученные в лагерях. Не давшие России ни потомства, не внёсшие свой вклад в её развитие. С экономикой тоже провал так, как были уничтожены, как «классовые враги», все командиры дореволюционного производства. Всё пришлось начинать с нуля в полностью разрушенной стране. Это колоссальные потери в Великой Отечественной Войне, как расплата за победу «бесов» в гражданской войне. Так, что погибшие в двадцатом веке, и их, не родившиеся потомки, это и есть та трёхсот миллионная потеря народонаселения России, нехватка будущего двадцать первого века. Больные люди больной страны, «бесы», выпущенные чахоточным «демократом» Белинским, в качестве жертвы на алтарь победы своих иллюзий положили её будущее и более половины народа России.
— Вывод? – Спросил Буянов.
— Не верьте старым и больным. Какими умными они бы не казались. Они посланцы смерти! Верьте только молодым и здоровым. И то не всем. Верьте молодым и здоровым, честным и смелым, трудолюбивым и устремлённым, открытым и ответственным. Верьте им, если они любят свою родину, своими делами стараясь превратить её в лучшую часть общей семьи человечества. Если они не ради славы, не ради выгоды, а просто так, живут светло и радостно и делают мир вокруг себя чуточку лучше.
— Мы тебе верим и в обиду не дадим. – Пообещал Буянов. – Но к чему такие жертвы?
— Бесы на то они и бесы, чтобы увлечь, заманить и бросить в беде. «Мы дадим им право на бесчестие» — обещал бес Шингарёв в романе Достоевского. И право на бесчестие разрушило страну. Но жертвы, как оказалось, были напрасны. Пока они боролись за социальность и социализм, как они их понимали, мир изменился. Капитализм из накопительного стал рыночным, а, значит, более гибким, демократичным и социальным, чем социализм, построенный путём насилия. Там, конечно, появилось множество других проблем. Но, я думаю, они решаемы, чтобы превращать капитализм «из общества угнетения» в общество социальной справедливости, социализм, грамотно и законно. Без потрясений и массового кровопролития.
— Твоё место в коммунистическом строительстве? – Упрямо повторил Иваненко. – ты не ответил на мой вопрос.
— «Права или не права, но это моя страна» — говорят англичане. И это моя страна, моя Родина, а её, как мать, не выбирают. Поэтому я буду трудиться на её благо, действуя в рамках своих понятий честности, трудолюбия и ответственности. А оркестры, шеренги и их стройные ряды я оставляю для вас.
— Для чего же ты тогда вступал в комсомол?
— Человек это стадное животное. Мне объяснили, что это нужно мне для моего будущего, а в седьмом классе в комсомол вступали все, ну и я вступил. И не ошибся. Я всегда старался быть честным, трудолюбивым и ответственным, воспитание у меня такое! Но этого мало, и членство в комсомоле мне пригодилось для поступления в университет. Справки разные, характеристики. Должен сказать, что я разделяю положения его устава, кроме тех, что навязывают мне стереотипы мышления. Ведь кроме того, что человек стадное животное, человек ещё и существо мыслящее. Dum spiro spero, пока дышу— надеюсь. А надежда это тоже мысль и от мысли никуда нам не деться. Она, как и надежда, умирает последней. Моя мысль свободна, а, значит, ответственна за мою безопасность, моё благосостояние, за моё адекватное место в моей адекватной картине мира. Она обязана искать для меня верное решение возникших проблем, а это значит, поставив под сомнение все догмы и все стереотипы, искать истину. И, если есть хоть малейшая дырочка сомнений в тесном резервуаре стереотипов, то мысль, как вода, утечёт в большой мир искать свою правду.
— Даже, если в «Известиях» нет правды, а в «Правде» нет известий! – вставил Буянов.
— Она, как талант, который не спрячешь, как шило, которое в мешке не утаишь. Она пробьёт все уставы и запреты, все догмы и правила. Именно поэтому гибли религии и идеологии, люди и государства, бравшие за основу догмы, стереотипы, насилие. Именно поэтому ещё живо и развивается человечество.
— Мысль, свобода, свободный выбор это поиск истины свободным человеком. Но догмы, стереотипы, насилие, которые ты ищешь в нашей идеологии, они присущи всем религиям во всём мире. Бог – величайшая иллюзия, слишком дорого обошедшаяся человечеству. И мы, коммунисты и комсомольцы, сами не должны верить в эту иллюзию, и делать всё, чтобы избавить от неё остальной народ. — Сказал Чагин.
— А народ вы спросили, нужна ли ему эта иллюзия? Нужен ли ему Бог?
— А, что его, тёмного и глупого, спрашивать? Если каждый умный человек знает, что Бога нет. Ты, комсомолец, сделавший храм привлекательным для прихожан, идёшь не только против нашей идеологии, но и против своей же свободы мысли. — Сказал Иваненко.
— Конечно, что его, тёмного и глупого, спрашивать! Вы же, умные и грамотные, где-то в книжках читали, что Бога нет. А народ этих книжек не читает и продолжает верить, что Бог есть. Продолжает верить, что Бог существует, для того, чтобы сохранить себя, свою культуру, свою человеческую солидарность, и остаться единым и свободным народом. И он, конечно, прав.
— А ты, народ, утверждаешь, что Бог существует? Если ты в этом уверен, то докажи это нам, глупым. И тёмным. — Усмехнулся Иваненко.
— Существует ли Бог? — Спросил себя Егор. Он посмотрел на высокие стрельчатые окна огромного читального зала библиотеки, сделанного, когда-то для него, студента, с любовью талантливым архитектором прошлого века и, который он почитал за храм науки. На их стёкла, слегка запотевшие от ночной прохлады, и чёрные в черноте ночи, остановленной ими за пределами зала. Перевёл свой взгляд на красивый орнамент лепнины зала, сделанной с любовью к прекрасному, на хрустальные люстры, играющие цветными бликами на высоком потолке. И, обращаясь к залу, повторил вопрос:
— Существует ли Бог? Попробуем доказать его существование от противного. Ведь в нашем мире всё относительно. Поэтому я спрошу вас: «Существует ли холод?»
— Конечно! Нам ли этого не знать? Живём то в Сибири, а Сибирь, известно, студёная страна!
— Неправда! Это наглая и гнусная ложь атеистов. Никакого холода в Сибири нет!
— Может быть, для тебя, горячего, и в Сибири холодов не бывает. Только почему же здесь пальмы не растут? — смеялись в зале.
— И на южном, и на северном полюсах, где бывает очень холодно, холода тоже не бывает. — Продолжал настаивать Егор. — Холода, как физического понятия, вообще не существует. Его в природе нет!
— Так, почему же ты сюда в тёплом свитере пришёл, а не в маечке?
— Холода нет! Его не существует. А то, что вы называете холодом, на самом деле есть отсутствие тепла. И не мне вам это доказывать.
— И, правда! Сибиряк ведь не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается.
Он посмотрел на тёмные запотевшие окна и сказал:
— Затем я спрошу вас: «Существует ли темнота?»
Зал быстро справился с вопросом.
— Нет, потому что темнота это отсутствие света.
— Теперь, я спрошу вас: «Существует ли зло»?
— Нет, потому что зло это отсутствие добра.
— Теперь, я спрошу вас: «Существует ли Сатана»?
— Нет, потому что Сатана это отсутствие Бога.
— Я не знаю, что такое Бог. И не могу вам сказать о нём ничего. Но тогда определимся, что такое не Бог. Что такое Сатана?
— Это холод, которого нет в природе. Но мы то живём в холодном краю, и знаем, что холод есть. Это мрак и зло, которых тоже нет в природе, но мы то, по своим ощущениям, чувствам, опыту знаем, что они есть.
— Сюда можно добавить ложь, как отсутствие правды, ненависть, как отсутствие любви, одиночество, как отсутствие единства с ближним. Отчуждённость человека от современной цивилизации, как полное отсутствие понимания того, кто он? Откуда он? Зачем он здесь? И надолго ли? И тысячи других пороков, как отсутствие, так нужных человеку человеческих свойств и ощущений. И, вся история человечества нам говорит, что когда сумма этих пороков превышала Любовь, силу набирали ненависть, разрушение, война и превосходство Сатаны над Богом. – Он осмотрел зал и спросил. – Ну, с Сатаной, кажется, определились? И, тогда, что такое Бог?
— Это Тепло, Свет, Добро, Правда, Красота, Любовь и тысячи, так нужных человеку и человечеству, свойств и явлений. Но Бога, как действующего лица, как природного явления, в природе нет, потому что это только мечта, ставшая верой, несущей людям надежду. Но тогда не понятно, зачем нужна такая мощная антирелигиозная пропаганда?
— Из этого понятия Бога, вытекает, по крайней мере, один постулат: «Не люди нужны Богу, а Бог нужен людям». Можно сформулировать и другие постулаты, смысл которых в том, что Бог един для всех, существует, и будет существовать всегда, пока хотя бы одному человеку в этом мире нужны тепло, добро и любовь. А религии придумывают люди, чтобы представлять Бога на земле. Быть Его бюрократами. Они убивают мечту, убивают живого Бога, препарируют Его, чтобы, от имени Его мёртвого, говорить с верующими, вести их туда, куда им укажут власть имущие. Все религии полны лжи и иллюзий! И вместо того, чтобы бороться с ложью и иллюзиями, люди начинают бороться с Богом. И, когда в антирелигиозном запале они убивают мечту и надежду, тогда меркнет свет, исчезают добро, правда, любовь, гаснет людское стремление к братству, равенству, свободе. Умирает справедливость. Человек становится безликим, отчуждённым, беззащитным и безмерно одиноким. Человек существо, которое должно к чему-то стремиться, во что-то верить и, когда он слышит, что Бог мёртв, он сооружает капища и воздвигает себе рукотворных идолов. Но люди, лишённые общей мечты и веры в свои идеалы, поклоняющиеся мёртвым идолам, это уже не люди, это только их тени. Так, там, на Западе, протестанты рационалисты, предавшие идеалы Христа, принявшие все три искушения Сатаны, явившегося им в виде идола Золотого Тельца….
— Прекрати свою религиозную пропаганду! — сказал Иваненко. И добавил, саркастически улыбнувшись — Ты, конечно, чемпион мира по висению на крестах между небом и землёй, но вернись на грешную землю, повернись лицом к нам, на Восток.
— Запад есть Запад, Восток есть Восток! Но как не вертись, мы дети западной культуры. С той разницей, что всё западное здесь оглуплялось и огрублялось.
— Например?
— Например, марксова идея коммунизма.
— Наша цель коммунизм! И в это безоговорочно должен верить комсомолец. И почему, святая для каждого комсомольца идея коммунизма, лично для тебя, глупа и груба?
— Все государства создаются не для устроения рая на земле, а как способ избежать ада. На Западе, у Маркса, главной целью всегда был человек, а остальное являлось только средством достижения цели. А у нас, же на Востоке, с его презрением власти к человеческой жизни, к правам человека, к человеку, главной целью стали власть, диктатура пролетариата, отмена частной собственности и плановое хозяйство. Человек остался в стороне, стал объектом, который надо насильно тащить к счастью.
— Но во благо самого же человека.
— Насилие во благо? Диктатура во благо? — Возмутился Егор. — Не судите, да не судимы будете! Во благо чего? Разберём по пунктам. Власть? Слово коммунизм происходит от слова коммуна, община. Община это демократическая самоуправляемая ячейка общества. Лишь она является источником власти. И государство, как союз независимых коммун, должно быть демократическим и децентрализованным, передавшим большинство своих полномочий на места. И исключающем насилие центра. Понятия коммуна и диктатура не совместимы. Мы же видим пример авторитарного государства, жёстко осуществляющего диктатуру центра, управляемого непонятно кем.
— Как это «непонятно кем»? Нашей многомиллионной доблестной партией рабочих и крестьян. И комсомол является её молодёжным авангардом.
— Слово партия, в переводе на русский язык, означает часть и подразумевает существование других партий, как составных частей единого организма — государства. Отсутствие других партий это и есть диктатура одной партии. Что мы и видим!
— Диктатура пролетариата обусловлена «Манифестом коммунистической партии», написанным самим Марксом. И мы, партия рабочих и крестьян, взявшая всю полноту власти в свои руки и осуществляющая диктатуру пролетариата.
— Всю полноту власти, но не всю полноту ответственности. Михаил Бакунин, соратник и одно время друг Маркса, задал ему вопрос, что такое диктатура пролетариата, и кто будет управлять пролетариатом, так как сам пролетариат понятие абстрактное и не может управлять ни самим собой, ни обществом в целом. Ответ Маркса: «Сначала возьмём власть, а потом посмотрим», не удовлетворил Бакунина. Ответ на вопрос кем будут дети и внуки взявших власть, тоже не удовлетворил Бакунина. Было ясно, что появятся непонятно кто, родится новая элита, новая бюрократия. А, что такое русская элита и бюрократия Бакунин и Кропоткин знали не понаслышке. И они порвали с марксизмом.
— Вольному — воля, а спасённому — рай.
— Обещанная воля, отмена частной собственности и плановое хозяйство не спасли Россию, не создали обещанный рай. Обещанная мировая революция тоже не состоялась. Россия ослабла настолько, что её бывшие окраины Польша и Финляндия могли диктовать ей свои условия и границы. Не говоря о мировых империалистических державах, которые спали и видели, как разорвать Россию на куски. Бывший ничем и ставший всем, вождь Сталин, не мог этого допустить. Работая, как одержимый, сконцентрировав в своих руках всю полноту власти, создав мощнейший репрессивный аппарат, залив страну кровью, он заставил всех работать на износ и построил то, что называется социализм по Марксу, который на поверку оказался государственным капитализмом, построенным по жёстким лекалам капитализма прошлых веков.
— Он ликвидировал класс эксплуататоров.
— Но создал мощнейший бюрократический аппарат, который управляет страной и экономикой, в основе которой, как и прежде, лежит эксплуатация рабочих и крестьян. А целью этой эксплуатации является прибыль, присваиваемая государством, а не капиталистом.
— Для дальнейшего перераспределения её в интересах тех же рабочих и крестьян.
— Идея благая, но не эффективная. Англия тоже бывает склонной к социализму. Там, приходящие к власти лейбористы, национализируют целые отрасли промышленности, но проигрывают следующие выборы, так как назначенные ими для управления, ставших государственными предприятиями, бюрократы статичны, неповоротливы и не пригодны для модернизации производства, в отличие от бюрократии частных компаний. Предприятия теряют конкурентоспособность, доходы их падают, а рабочим, как оказывается, абсолютно безразлично, кто их эксплуатирует, государство или компания.
Так, что призрак коммунизма побродил, побродил по Европе и, видя, что ему здесь ничего не светит, подался в Россию, где его быстро разоблачили, как бродягу и тунеядца, надели ему на запястья наручники и отправили на Колыму.
— Так, кто же ему наручники наденет? Он же призрак! — Смеялись студенты.
— КГБ всё может! У КГБ, как в Греции, всё есть! Даже призрачные наручники для призраков. И они широко используются. Внимательно поглядите на свои запястья. Нет ли на них их следов?
— Не болтай лишнего! КГБ не только всё может, КГБ всё слышит. — Добродушно сказал Чагин. — Лучше расскажи нам о проблемах Запада и западного рынка. Это у тебя гораздо лучше получается.
— Изобретатель западного рынка это, конечно, Ходжа Насреддин! Отправляясь на восточный рынок, он сел на осла, взял палку, по гречески – стимул, и мог бы, как Сталин, дубасить осла палкой, направляя его к цели. Но Ходжа Насреддин привязал к палке морковку и поместил морковку перед мордой осла, и осёл побежал за морковкой куда надо, и оказался на западном рынке. Это, конечно, фольклор, шутка, анекдот. Но это ещё и основной закон западного рынка: «каждый свободный осёл, ни о чем, не думая, всю свою сознательную жизнь должен исправно бежать за морковкой»! Удивительно, но это работает! Каждый работает, чтобы потреблять и потребляет, чтобы работать. И погоня за «счастьем» потребления, превращается в смысл жизни, в сплошную гонку за потреблением.
— Раньше заработанного человеку наёмного труда хватало только на жизнь. Теперь же он достиг высочайшей производительности труда и теперь ему доступно и продовольствие, и удовольствие. Разве это не прогресс? И современное индустриальное общество не могло бы существовать, если бы оно не направляло энергию людей на труд.
— Всю свою жизнь, гоняясь за морковкой, каждый осёл опустошает свою душу, оставляя себе одиночество, отчуждение и полную потерю собственного Я. А опыт человеческой цивилизации, это переживание единства со всем огромным миром, обнимаемым мыслью и любовью. Цель человека, пришедшего в этот мир, в достижении величайшей силы единства, а не величайшего бессилия одиночества, в самореализации, а не в отчуждении, в поиске истин, а не авторитетов. И лишь в этом творческом поиске человек может обрести своё Я, свою радость бытия, а не вину и страдание своего рабского существования.
Зал, в знак поддержки зааплодировал. Но Чагин продолжал настаивать:
— Каждое Я должно быть встроено в структуру общества. Но не существует «общества вообще» – есть общественные структуры, устойчиво функционирующие в рамках своей структуры, непрерывно формирующие и направляющие человеческую энергию на поддержание жизнедеятельности данного общества. И в индустриальном обществе, необходимость трудиться, быть точным и приверженным порядку должна была быть превращена во внутреннее стремление человека к такому поведению, исходящее из самой структуры общества.
— Да, эти структуры должны воспитывать у работника внутреннее стремление к порядку. Но сейчас эти структуры, есть структуры угнетения, структуры великих инквизиторов, по-прежнему желающих превратить человека в «человека массы», отнять у него дар свободы, завладеть его совестью, заставить его преклониться перед своими идолами. Чтобы, отказавшись от свободы, преклонившись «за счастье», за хлебы им же заработанные, он оказался в руках лжецов, предавшихся жёлтому диаволу. Что на Западе, то и на Востоке.
— Кроме человека наёмного труда, по твоему выражению «человека массы», вынужденного продавать свои руки и свободу, и капиталистов, великих инквизиторов, там, на Западе, существует средний класс. Для которого кроме денег, существуют ещё престиж, статус, уверенность, комфорт, власть и свобода, которые тоже являются для него важными стимулами к труду. И этот класс является опорой государства и экономики.
— Да, — Согласился с Чагиным Егор. — Хранителем свободы и лицом общества, там является средний класс. Но опорой государства, «маленьким винтиком», на котором держится весь механизм экономики, что на Западе, что на Востоке, всегда был и есть эксплуатируемый человек наёмного труда. «Человек массы». С той разницей, что у них разная производительность труда, разный размер вознаграждения за труд, разный уровень жизни и разные стимулы к труду.
— Прекрати свою западную пропаганду! — сказал Иваненко. — Ты, конечно, чемпион мира по болтанию языком, но вернись на грешную землю, пока тебе его не обрезали.
Зал недовольно заворчал в ответ на явную угрозу. Но Чагин не обратил на это внимания:
— И это всё? Это, как говорится, временные трудности. Придет время, и мы догоним и перегоним быстроногую Америку.
— Нет не всё. У нас нет среднего класса. Все мы, и рабочие, и крестьяне, и интеллигенция, все мы люди наёмного труда, трудящиеся массы. Каждый ощущает себя «человеком массы», одиноким и отчуждённым от государства, от результатов своего труда. Кроме «человека массы» существуют ещё «великие инквизиторы» — номенклатура, партийная бюрократия, «сто тысяч страдальцев», появления которых в России так боялись и Бакунин, и Достоевский. Но и они отчуждены от государства, от результатов своего труда. Нет среднего класса, значит, нет опоры, нет лица, нет свободы, как вектора развития, а это, значит, что мы никогда не догоним и не перегоним быстроногую Америку.
— И это лицо комсомольца! Точнее, лицо недостойное звания комсомольца! – Негодовал Иваненко. – Ведь каждый комсомолец ещё со школьной скамьи должен знать: «Радуюсь Я! Это мой труд вливается в труд моей республики!»
— Сказав такие прекрасные и мудрые слова, Маяковский, как честный человек, вынужден был застрелиться. Вы не догадываетесь почему? – Спросил Егор, повернувшись к Иваненко.
— Но, почему? Почему такое пораженческое настроение? – Допытывался Чагин. – Мы успешно противостоим агрессии империализма, первыми вырвались в космос. Каждый новый день, это день наших новых достижений.
— Почему? Потому, что Сталин при помощи насилия создал то, что мы называем социализмом. А, как сказал, наш уважаемый товарищ Иваненко, «мы осудили сталинизм, и назад возврата нет». Так, что пораженец не я, а товарищ Иваненко.
— Это почему же? – Спросил обескураженный Иваненко. – Сталин умер, но идеи социализма бессмертны!
— Да, идеи социализма вечны! А Сталин умер, и его память можно топтать ногами? Но, создав мощное государство, Сталин выполнил величайшую миссию спасения мира от фашизма. И этого не следует забывать. Но мы говорим об обществе созданном при помощи насилия, и которое может существовать только, придумав или создав себе врагов. Но оно исторически обречено на поражение при мирном сосуществовании с обществом, где есть средний класс, есть свобода и, как результат этого, достигнута высочайшая производительность труда. А мы, как известно, провозгласили курс на мирное сосуществование двух систем.
— И, что в этом плохого?
— Нет, ничего плохого в этом нет. И даже наоборот. Ведь перед нашими бюрократами, перед «ста тысячами страдальцев», встанет задача создать средний класс, общество действительно свободных и действительно равных, грамотных, честных и трудолюбивых людей, где каждый ответственен и радуется успеху каждого. Лишь в этих условиях возможна инициатива, полное раскрытие человеческого потенциала, возможна высокая производительность труда. Возможен социализм. А это непосильная для номенклатуры задача. Но лишь при этом условии имеет право на существование формула радости: «Радуюсь Я! Это мой труд вливается в труд моей республики!»
— Понятно! – Констатировал Чагин. – Запад есть Запад, Восток есть Восток! Но для тебя чужим остался Запад и своим не стал Восток. Ты не веришь Западу, и это хорошо. Но ты не веришь и Востоку. Во, что ты веришь?
— Я верю в человека.
— Да, человек, человечество, человеческое достоинство, человеческий потенциал! Это мы от тебя неоднократно слышали. Но, что такое человек?
— Что такое человек? — В задумчивости повторил вопрос Егор. — Человек это продукт любви, дитя своей матери и Матери-Земли.
— Человек — дитя своей матери! Спасибо! Наконец-то, открыл нам глаза, просветитель. – Издевательски произнёс Иваненко.
Но Егор не обратил внимания на его издевательский тон.
— Дитя своей биологической матери, выносившей, родившей его и передавшей ему свой дар любви. Дитя своей Матери-Земли, отдавшей ему во временное пользование воздух, солнце и материю, необходимую для построения тела, жизненное пространство и ощущение радости жизни. Дитя матери природы, среди окружающего хаоса сотворившей человека в процессе эволюции, все этапы которой отражёны при его внутриутробном развитии. Наделившей его разумом и достойным его, человека, местом среди животных. И мать, вынашивающая младенца, для него это всё! Это и биохимическая лаборатория, где из химических элементов зарождается жизнь и формируется тело, это радость эволюционного развития, это тепло, пища и защищённость, это его космос, планета, природа, любовь. Он счастлив тем единственным счастьем, когда его каждое новое желание, предопределённое этапом его развития, удовлетворяется, не рождая побочных желаний. Он счастлив, и изгнание из рая это ничто, по сравнению с ощущением страха надвигающейся катастрофы отторжения плода, с мукой рождения, с ужасом перерезания пуповины, звонким шлепком по заднице и громким плачем, возвещающим о том, что человек появился на свет. Появился на свет, но ещё не родился. Слепой и беспомощный, он беспомощнее всех новорождённых животных, и ему всю жизнь, каждый новый день, рождаться вновь и вновь, каждое мгновение, делая свой выбор в пользу своего Я, создавая свою картину мира, создавая и осознавая своё место в ней. И многие, из появившихся на свет, прожив долгую жизнь, умрут, так и не родившись. Не осознав себя, не создав своего Я.
— Я, ведь это не только профессия, занятие, нация, вероисповедание. Я — студент, я — русский, я – атеист. Но и основа человеческого эгоизма, рождающего жадность и агрессию?
— Неосознанное Я, это эгоизм особи, стремящейся заполнить собой всё окружающее её пространство. И эгоизм, как врождённый инстинкт выживания и продолжения рода, стремящий особь к деятельности по расширению среды обитания вида, присущ всему живому, каждой особи, на всех этапах эволюции, от простейшего существа до человека разумного. Кроме этого эгоизм ещё и фактор её последующего развития, в ходе которого зачатки деятельного разума, подавляя жадность и агрессию эгоизма, заставляли особь мучительно искать лучшее, вступать в кооперацию с другими особями для лучшего жизнеобеспечения единого организма. Посредством этого поиска развился симбиоз, союз эгоизмов особей, выгодный для всех, обеспечивший движение эволюции вида от простейшего к сложному.
— К чему эта ода человеческому эгоизму?
— К тому, что человек, как вид, появился благодаря эгоизму, эволюции, разуму, симбиозу и любви матери.
— И сама эволюция могла состояться лишь благодаря деятельному эгоизму особи и естественному отбору в умении вида приспособиться к окружающей среде?
— И если эгоизм особи, как стремление воли поставить свое исключительное Я на место всего, или заполнить всё собою, есть зло, то невозможность в действительности осуществить это зло – есть страдание. Так что, выросшие из ощущений опасности и эгоизма каждого живого организма, зло и страдание, страх и агрессия это первородный грех эгоизма, который присущ всему живому — каждой клетке, травинке, животному, проявляющему зачатки деятельной воли особи. В каждое мгновение бытия входящей в контакт с хаосом окружающей материальной среды, в конфликт с деятельными волями других особей, создающей отдельное эгоистическое бытие особи, как способ её выживания.
— Этот контакт с хаосом окружающей среды, постоянно ставящей проблемы, и конфликт с деятельными волями других особей, питающие отдельное эгоистическое бытие особи, наверное, создают предпосылки для развития разума?
— Зачатки разума, как попытка адекватной реакции на внешние ощущения и внутренние чувства, рождающиеся при этих контактах и конфликтах, позволяет каждому организму накапливать свой чувственный опыт, приспосабливаться к окружающей среде, находить свою нишу, формировать свою поведенческую функцию, закрепляют ступени развития меняющимися в процессе эволюции формами тела и инстинктами, передающимися по наследству.
— Эгоизм, симбиоз, разум в процессе эволюции позволили человеку накапливать чувственный опыт, рисовать адекватную картину мира и своё место в ней, предвидеть будущие изменения в ней, и даже быть готовым на разумный ответ возникшему вызову. Всё это позволило человеку подняться над животным миром и хаосом окружающей среды, создать комфортную форму бытия. Но остался открытым вопрос о роли женщины-матери в формировании человечества?
— Это так! Но окончательно подняться над животным миром и хаосом окружающей среды, человеку позволило Слово, речь. Она значительно упростила коммуникации между структурами человеческого мозга и людьми, но неизмеримо усложнило человеческую жизнь.
Балансирующий всегда на грани жизни и смерти простейший организм боролся за свою жизнь, надеясь только на себя, лелея и взращивая свой эгоизм. Эгоизм, как средство выживания, как механизм самозащиты, в процессе эволюции сохранялся и развивался. Передался он и человеку. Но человек, приобретая разум, речь и знания слишком дорого заплатил за эти приобретения. Он многое потерял и стал самым не приспособленным животным для вольной жизни в дикой природе. И он стал строить свой новый мир. Свой искусственный замкнутый мир образов и идей, где цена свободного выбора каждого человеческого Я, выполняемая с позиции своего эгоизма, стала многовариантной, но всегда заключенной между стремлением вперёд и назад, между прогрессом и регрессом, между жизнью и смертью. Он стал беззащитным животным, долго вынашиваемым в материнской утробе, детёнышем, длительное время привязанным к матери, ребёнком, чьё взросление растянулось на всю жизнь.
— Человек стал полностью зависимым от матери?
— Это отражено в матриархальной культуре, которая продолжалась в течение сотен тысяч лет счастливого детства человечества, пока мать-природа была щедрой, а людей было не слишком много. Мать, хранительница очага и рода, своей безусловной материнской любовью любила всех своих детей, и не потому, что один лучше другого, а потому, что все они – ее дети и все они имеют одинаковое право на любовь и заботу. И именно оттуда, из глубин тысячелетий, идёт к нам дух братства, равенства, свободы. Французская революция только напомнила нам об этом, что все мы дети единой Матери-Земли и все мы имеем одинаковые права.
— Но людей стало много, они истощили природу, и на первое место выступил отец, добытчик?
— Не приспособленный природой для деторождения и вскармливания, не укорененный в природе, он вынужден был развивать свой разум, создавать искусственный мир идей, принципов и вещей, которые заменяют ему природу, как основу существования и безопасности. Патриархальный строй отодвинул на второй план женщину, безусловную материнскую любовь и вытекающие из неё принципы братства и равенства. Поставил на первый план мужчину, разум, дисциплину, совесть и индивидуализм и вытекающие из них принципы иерархии, угнетения, неравенства и покорности.
— И поставленный своим Я, своим эгоизмом, перед выбором своего пути, современный человек должен постоянно делать свой выбор между материнским миром братства, равенства и любви, что равнозначно стремлению назад в материнское лоно, к регрессу, к смерти. И между отцовским патриархальным миром разума, дисциплины, долга, социального неравенства и угнетения, что равнозначно стремлению вперёд, к прогрессу, к жизни?
— Очевидно, что ребёнок, слишком долго опекаемый матерью, не развивает в должной мере свой разум и свою индивидуальность, остаётся ребёнком во взрослой жизни и оказывается не способным к прогрессу. Лучшее, что можно предложить в воспитании детей это сочетание женского и мужского начала. Ведь, когда отец ругает ребёнка за провинность, мать, присутствующая при этом как бы говорит: «Отец, конечно, прав, но я люблю тебя, и ничто не может помешать твоему праву на мою любовь». Эти противоречия между принципами долга и любви, совестью отцовского и материнского типа дополняют друг друга, и нужно принимать обе его стороны. Совесть, подчиняющаяся только приказаниям долга, искажена, так же, как и та, которая следует только велению любви. Человек, выбирающий свой путь, должен судить о себе и своих ближних с позиций совести отцовского типа, но в то же время он должен слышать в себе голос матери, любящей всех людей, все живое, прощающей все грехи.
— Например?
— Патриархальный Бог Отец воплощает в иерархической структуре власть, которой человек должен подчиняться, не жалуясь и не протестуя, но его дополняет вселюбящая и всепрощающая мать Богородица. Это сочетание отцовского и материнского начал, является тем, чему церковь обязана своей притягательной силой и влиянием на умы людей. Угнетаемые властями люди, могут обращаться к любящей матери, дающей им утешение и заступничество.
— Прекрати свою религиозную пропаганду! — сказал Иваненко.
— Но протестанты, отколовшись от католической церкви, убрали Богородицу из своего пантеона?
— Тем самым подняли подчинение человека власти, государству, его законам и светской иерархии на безоговорочный религиозный уровень. Что неизбежно привело к отчуждению человека от религии, к одиночеству и поклонению рукотворным идолам.
— Но они отказались от иллюзий в пользу рациональности и объективности.
— Да. Честность, трудолюбие и ответственность работника в производственной сфере там подняты на недосягаемую ранее высоту. И, как следствие эффективное современное производство, передовая наука, высокая производительность труда и высокий уровень жизни.
— Прекрати свою западную пропаганду! — сказал Иваненко.
— Но там же инквизиторы капиталисты? — Удивился Чагин. — Рынок, рождающий ослов, всю свою жизнь бегущих за морковкой?
— Одно другому не мешает. Рациональность и объективность, религиозное подчинение власти и законам, жёсткие требования рынка труда и достойное вознаграждение за труд, создали условия, где востребованы честные, трудолюбивые и ответственные. И можно бы только порадоваться за этот безбедный рациональный симбиоз человека массы и инквизитора. Но всякий симбиоз основан на господстве и подчинении. И в этом симбиозе каждый обречён быть или господином, или рабом.
— В России барин мог продать крестьян, в Америке плантатор мог проиграть негров в карты. Он господин, они рабы. И это, конечно, вопиющие факты работорговли. Но разве сейчас, там, на Западе, господин не продаёт акции предприятий на биржах, не проигрывает их в казино? Ведь за акциями, правом собственности на предприятие, тоже стоят живые люди. Он господин, они рабы? Разве это не вопиющий факт работорговли? Не нарушение свободы и прав человека в «демократической» стране?
— Там, отчуждённое общество. Господин, отчуждён от своей собственности и, порой, не знает дороги к своему предприятию. Он связан с ним лишь акцией, клочком бумаги, дающей ему право собственности. Наёмный рабочий предприятия тоже отчуждён от собственности, от производства, от произведённого продукта. Наёмная бюрократия, обеспечивающая работу предприятия, тоже отчуждена от собственности и продукта.
— И все эти отчуждённые, связаны между собой только законами рынка и свободны относительно друг друга? Так, что свободный осёл всегда свободен выбирать, бежать ему за морковкой или нет? Но пусть он только попробует не бежать! Его место тут же займут другие.
— И все они рабы одного господина. Своего идола, анонимного свободного рынка. И хозяин, и бюрократ, и рабочий. Все они находятся в симбиозе с рынком. А принципами построения любого симбиоза являются господство и подчинение. И все они подчинены своему идолу, своему господину. Рынок — это их ложный бог, их ложная религия. Но человек рождается свободным! И его господами могут быть только его собственный эгоизм и его собственный разум.
— И они не терпят подчинения?
— Разум расщепляется на рассудок и, собственно, разум. Рассудок оперирует миром вещей и обстоятельств и ставит всё на свои места. Он соглашается на подчинение. Разум же, дитя эгоизма особи, стремящейся завладеть всем окружающим её пространством, подчинить себе все вещи и обстоятельства, он никогда не смирится на подчинённое состояние. В процессе эволюции, отвечая за жизнь особи, в создаваемой им картине мира и своего Я, он научился идти на компромисс с другими эгоизмами, но только на основе общих принципов свободы, взаимной ответственности, равенства возможностей, единства целей и самореализации в процессе созидания. Созидания на основе личного творчества и единых истин. Он не приемлет подчинения. Это его смерть! На конфликт между разумом и рассудком, между человеком и бесчеловечными законами рынка, между человеческим Я и миром вещей, требующим от Я подчинения, и превращающим его в вещь, он отвечает отчуждением, одиночеством, саморазрушением и разрушением связей с миром, который он не приемлет. Что нередко выливается во вспышках ничем не объяснимого насилия.
— Разум не приемлет рынок?
— Его не может принять не только природа человека, но и сама природа.
— Почему?
— Капитализм, рациональный мир протестанта рационалиста, его рынок, его мир вещей, построен на цифрах, которые можно счесть при помощи костяшек конторских счёт. Но мы люди грамотные и знаем, что существуем в пространственно-временном континууме, где только в одном квадранте из множества, координаты имеют положительные числа и с ними можно производить все математические действия. И простое математическое действие извлечение квадратного корня из отрицательного числа, обнаруживает существование мнимых величин, которые уже нельзя учесть при помощи конторских счёт.
— Ты хочешь сказать, что окружающий нас мир устроен немного сложнее конторских счёт?
— Да. Мнимые величины, иррациональные числа, существуют помимо конторских счёт рационалиста. Они реально присутствуют в колебательных процессах, квантовой механике и других физических процессах, несущих нам тепло, свет и информацию. Весь наш огромный окружающий нас мир по сути своей иррационален и существует помимо воли рационалиста.
— И разум справедливо протестует против намерения рационалистов уложить человека в прокрустово ложе примитивного рационального мышления общества потребления, рынка?
— Да. Его гигантский опыт борьбы с вселенским хаосом, опыт миллиардов лет эволюции, не позволяет ему принять давление на человеческий разум всякого рода выскочек, нуворишей и великих инквизиторов, случайных хаотических процессов, как прыщи, неизвестно откуда взявшихся и которые неизвестно когда уйдут. Но за это короткое время своего пребывания на Земле, взявших на себя «тяжкое бремя» дарить людям «счастье» по Достоевскому, насильно тащить их к счастью потребления. И за непослушание эти выскочки ему жестоко мстят, уничтожая культуру, людей и природу.
— Следовательно, альтернативой капитализму, миру капитала, рынку может служить только гуманный, обращённый лицом к человеку, мир социализма?
— Наверное, это так. Но мы, своей моделью социализма, навязанной России группой лиц, присвоивших себе право насильно тащить народ к счастью, построенной под ручным управлением диктатора Сталина, по марксистским лекалам западного рационализма прошлых веков, надолго дискредитировали идею социализма. Рыночный капитализм и государственный капитализм, названный у нас социализмом, это две системы угнетения человека, две сухие ветви западного рационализма, две схемы западных рационалистов, избравших себе для поклонения двух разных идолов — Рынок и Государство. Настоящую модель социализма ещё только предстоит найти. Британские лейбористы, как социалистическая партия власти, тоже пока не могут предложить приемлемой для всех социальных слоёв и эффективной в экономике модели социализма. Наверное, социализму нет альтернативы. Но социализм не должен быть самоцелью и, не дай бог, вводить его посредством насилия. Эта модель должна созреть, как часть общечеловеческой культуры, отвечающей за экономические отношения в обществе, где главной движущей силой и целью будет человек.
— Наглая ложь чуждого нам элемента! — Воскликнул Иваненко. — Наш социализм здоров и крепок, семимильными шагами шагает по планете и сотрёт в порошок любого, кто попытается дискредитировать его.
Чагин слегка поморщился.
— Все нарциссы умирают, любуясь своим совершенством. — И обратился к Егору. — И как долго искать эту совершенную модель социализма?
— Справедливое и совершенное Царство Божие безуспешно ищут вот уже почти две тысячи лет. С тех пор как возникло Золотое правило Иисуса из Назарета: «Поступай так, как желаешь, чтобы с тобой поступали, и люби ближнего, как самого себя».
— И в чём проблема? Почему не нашли?
— Потому что пытались искать и строить царства божии для человека, а нужно строить самого человека для Царства Божия. И, когда появится справедливый и совершенный человек, тогда к нему само приложится Царство Божие.
— Я же говорил, чуждый элемент, заражённый бациллами клерикализма. — Ворчал Иваненко.
— И как строить справедливого и совершенного человека?
— Только любовью!
— Любовь, это какой-то бесплотный ангел, несущий на крыльях призрачные понятия справедливости и совершенства. А Царство Божие на земле, должно быть заселено конкретными людьми, имеющими конкретные блага материального мира.
— Ничто материальное не имеет цены, если оно не включено в систему духовных ценностей человека. Поэтому всё материальное, что создаётся для человека, должно быть создано самими людьми и с любовью к человеку.
— Что такое любовь?
— Как мы уже говорили, человек, находящийся в симбиозе с обществом, участвует в созидании только рассудком, разумом же он находится в конфликте с подчинившим его обществом. Этот конфликт порождает страдание, одиночество, отчуждённость, импульсы разрушения и насилия. И, очевидно, что, как бы это общество не называлось, это не Царство божие, которое мы ищем. Но цель человека, пришедшего в этот мир, в Царство Божие, а не в ад, это радость бытия, а не страдание, единство с этим миром, а не одиночество, реализация своих возможностей, а не отчуждение, созидание, а не разрушение, творческий поиск своего Я, а не бегство от себя в саморазрушение и насилие. И есть только одно чувство, способное устранить эти противоречия, устранить конфликты между господством эгоизма и подчинением долгу, свободой разума и выгодой рассудка. Это любовь!
Любовь заключается в переживании причастности и общности, позволяющее человеку полностью развернуть свою внутреннюю активность. В переживании человеческой солидарности с ближними, единства со всем огромным миром, обнимаемым мыслью и вниманием любви.
Любовь – это единение с кем-либо или чем-либо вне самого себя при условии сохранения обособленности и целостности своего собственного Я. В акте любви Я отдаю себя, Я един со Всем, но остаюсь при этом самим собой – неповторимым, отдельным, ограниченным, смертным человеческим существом. Именно это единство противоположностей – отдельности и единения – является источником, дающим жизнь любви, возрождающим ее, питающим душевное здоровье каждого Я. И потребность в любви, есть страстная потребность преодолеть ограниченность своего эгоизма.
— Что? Конфликт не разрешим? И, чтобы его разрешить, мы должны вернуться в доиндустриальное общество, где человек имел своё Я, был защищён богом-иллюзией, органично был связан с природой, с семьёй, с производством и продуктом труда?
— Эгоистическое бытие особи среди хаоса событий и её выбор в каждое мгновение жизни всегда связан с движением назад или вперёд, к регрессу или прогрессу, к смерти или к жизни. И для нас назад пути нет. Мы обязаны двигаться вперёд, делая свой правильный выбор. И возврат в доиндустриальное общество был бы равносилен смерти.
— Почему?
— Счастливое детство человечества связано с матриархатом и свойственным ему духом братства, равенства, свободы и всепрощающей материнской любви. Это было возможно лишь при малочисленности человеческого рода и изобилия нетронутой природы. Но человеческий род размножился, истощил природу, и на сцену вышел строгий отец — необходимость. Он установил жёсткий режим патриархата с его требованиями разумности, дисциплины, долга, чести, совести, индивидуализма и активной деятельности по овладению земными ресурсами. В жестоких битвах за жизненные ресурсы человек истощил природу и запасы материнской любви, его поработили иерархия и угнетение, неравенство и покорность. Но зато он научился своим трудом и знаниями брать необходимые ресурсы у природы, «превращать камни в хлебы». Но в глубине души, на генетическом уровне, он сохранил память о тех счастливых сотнях тысяч лет матриархата, стремление к братству, равенству и свободе. Но это лишь попытка бегства назад, от индустриального общества в материнское лоно, к регрессу, к смерти. Можно только содрогнуться от ужаса, представив себе человечество в одночасье оказавшееся на голой истощенной Земле, утратившее знания и трудовые навыки массового производства, вооружённое дубинами и ведомое эгоистическими законами патриархата.
— Выхода нет? И стремление к братству, равенству и свободе поставлено вне закона? — Недоверчиво спросил Иваненко.
— Нет. Почему же? Это только повод идти вперёд, совершенствуя индустриальное общество, повышая производительность труда, расширяя производство, делая справедливой систему распределения произведённого продукта, создать общество изобилия и, подвинув мужчину на социальном троне, вернуть женщине матери её утраченную царственную корону. Только там, в обществе изобилия, под эгидой женщины матери, может быть, станут реальностью мечты о равенстве и свободе, о братской любви и социальной справедливости. Возможна победа над одиночеством и отчуждением. Можно говорить о социализме. Но повторяю, это возможно только в обществе изобилия, при достижении паритета мужского начала долга, совести и ответственности, и женского начала свободы, равенства и любви.
— И как долго ждать этого паритета?
— Как только, так сразу! — Усмехнулся Егор
— А точнее?
— Как только мужчины, наконец-то, разберутся, что такое настоящее величие и настоящие добродетели и доходчиво внушат это женщинам, так сразу же женщины родят и воспитают им высоконравственных детей, умных, честных, трудолюбивых и ответственных граждан. Которые построят общество изобилия, где мужчины будут заняты своим любимым делом — созиданием, а женщины, своим любимым делом — управлением.
— Это точно! Дай бабе волю и её любимым делом сразу станет управление всеми и всем. И, что бабы будут всем заправлять? — С неподдельным ужасом спросил Иваненко.
— А Вы, что против тезиса великого Ленина, что каждая кухарка может управлять государством? — насмешливо спросил его Егор. — Тогда так и скажите.
— Нет, нет.- Поспешно сказал Иваненко. — Но я хотел бы выяснить механизм этого управления.
— Мужчина, вечно занятый творческой работой над совершенствованием бесперебойного функционирования общества изобилия, делегирует свои полномочия управления своей женщине, матери своих детей. А ей, с её женским началом свободы, равенства и любви, всё равно, чем управлять: кухней, местным самоуправлением или государством, совершенствуя среду обитания.
— Свобода, Равенство, Любовь? Может быть! – Усмехнулся Чагин. – Но из всех мужских начал они всегда выбирают мужской конец. А государства и цивилизации, которые, так или иначе, «обабились», вставали на гибельный путь стремления назад, к регрессу и исчезали с лица Земли.
— Как и те, которые шли по чисто «мужскому» пути, поставив силу выше любви и справедливости. Они лишали человека цели и смысла существования, и вели по гибельному пути диктатур и тираний. А для гармоничного развития общества изобилия необходим паритет мужского и женского начал. Конечно, при условии, что там исключены насилие, агрессия и ядерные кнопки.
— Женщины – кошки! И им, как кошкам, кроме тёплого дома и кота больше ничего не нужно. – Продолжал настаивать Чагин. – Они приземлены, погружены в мелочи быта, лишены ума и фантазии. Их мир ограничен горизонтом и детьми.
— В русских крепостях был устроен детинец, где во время осады укрывались женщины и дети. И долгом каждого мужчины было умереть в бою или победить, но не сдать врагу самое ценное, что было у него в жизни.
В мирное время женщины не хуже и не лучше мужчин. Они другие. Вынужденные признать мужчину головой, они считают себя шеями, на которых эти головы держатся, и вертят ими как хотят. Но в будущем, освободившиеся от угнетения мужчин и ущербности феминизма, осознавшие величие и добродетель как радость служения Высшей Идее, в совершенстве владеющие знаниями социальной психологии, государства и права, экономики, как науки достижения высочайшей производительности труда, лучше мужчин знающие цену человеческой жизни и свободе, лучше понимающие красоту и гармонию, лучше их умеющие договариваться, они создадут, наконец, справедливую демократическую совершенную форму правления. Что позволит, как говорил Достоевский, «соединиться, наконец, всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей».
— И это последнее мучение людей – есть нарождающийся глобализм?
— Да. Именно мучение. И именно последнее.
— И, кто же выиграет эту гонку к обществу изобилия? — Упавшим голосом спросил Иваненко.
— Только не мы.
— Почему же?
— Во-первых, мы, запад и восток Европы, мы, два движения возникших из западного рационализма, избравших для поклонения двух разных идолов: Рынок и Государство. Оба одинаково направлены на отчуждение человека и разрушение окружающей среды. Опыт истории говорит, как только народ начинает поклоняться рукотворному идолу, например, государству, а государство силе — государство исчезает, а народ отправляется в изгнание. Сталин умер, и возврата к сталинизму нет? Может быть. Но мы по-прежнему поклоняемся государству, а государство существует благодаря насилию. И, ваш покорный слуга, не совершивший никакого преступления, поставленный за это оправдываться перед вами, тому пример. Нет, я не жалуюсь! Какое бы вы не приняли решение, я останусь честным, трудолюбивым и ответственным, и всегда найду своё место в жизни. Государству же подобные расправы грозят скорее исчезновением, чем обществом изобилия.
Во-вторых, идол Государство и идол Рынок, их экономики, развиваются благодаря движению капитала. Но в одном случае капитал находится в руках чиновников, государства, в другом, в руках частных инвесторов капиталистов. В погоне за прибылью, частный инвестор, играя на бирже, одним движением руки играючи убивает убыточные предприятия, создаёт новые эффективные отрасли промышленности, модернизирует предприятия и технологии, меняет ассортимент их товаров. Поэтому рынок всегда отвечает духу времени, находится на острие достижений науки, техники. Государственный же чиновник, при долгосрочном планировании, закладывает в строительство предприятия отсталые, убыточные технологии, эффективные когда-то в забытом прошлом. Закладывает ассортимент не востребованных товаров, убыток от которых будет компенсирован дороговизной более-менее удачных моделей. Достижения науки и техники используются лишь в целях пропаганды и чаще всего ложатся под сукно. Таким образом, можно создавать только дефицит, но не общество изобилия.
— Жёлчный клеветник. У нас есть, чем гордиться. Современная наука, космос, авиастроение, атомная энергетика и многое другое. — Воскликнул Иваненко.
— Народ умный, грамотный, талантливый. Он способен достичь многого. Но каждый наш успех это результат огромного провала, когда волевая концентрация огромных денежных средств и людских ресурсов, брошенных на ликвидацию отставания в ущерб другим отраслям, выправляет ситуацию и создают временный успех. И за каждым таким успехом стоит ручной режим управления предприятием, отраслью. Нет механизма регулирования. А клеветник я или нет, оставляю выводы за вами.
— Продолжай! — Сказал Чагин.
— В-третьих, усадив рабочих за конвейер, рынок дисциплинировал их, требуя от них честности, трудолюбия и ответственности без которых конкурентоспособность товара, выпускаемого ими, не достижима.
— В моральном кодексе строителя коммунизма эти свойства рабочего человека тоже прописаны.
— Прописать можно, что угодно. И, действительно, для многих эти ценности являются чертой характера. Но так было всегда. А в массе своей дисциплина, вообще, и технологическая, в частности, мягко говоря, хромает. И честность у большинства подменена хитростью, трудолюбие — показухой, ответственность — разгильдяйством. О конкуренции мы и не слышали. А конкуренция, ответственная за производительность труда, цену и качество товаров, и есть пропуск в общество изобилия!
— Клеветник! Трудолюбие подменено показухой! Как смеешь ты так говорить?
— Потому что одни делают вид, что работают, другие делают вид, что платят. Я единственный, кому за труд заплатили достойно, и я, почему-то, должен быть за это виноватым. Работа была сделана в срок, заказчик качеством доволен и не скрывает, что очень много сэкономил на нас. Настолько много, что и мулла просил помочь ему покрасить мечеть будущим летом.
— Кроме того, что ты клеветник, ещё и компания у тебя состоит из наших идеологических врагов, поп и мулла. Своей ложью и иллюзиями способных только отвлекать советских людей от коммунистического строительства. И ты их пособник. Ты предатель путеводных идей коммунизма. — Продолжил свои обвинения Иваненко.
Егор на мгновение задумался.
— Если вся предыдущая дискуссия для меня была, как интеллектуальная разминка, то после этих слов мне уже стало не смешно. Мне клеят ярлык предателя. Слава богу, на дворе не тридцать седьмой год. И по вашим же словам «назад пути нет». Как преподавателю, как старшему товарищу, я верил Вам. Поверю вашим словам и сейчас. Но, что такое предательство? Очевидно, что это отсутствие патриотизма. Со времён древней Эллады, ставшей путеводной звездой для европейской цивилизации, патриотом всегда был тот, кто всю жизнь проводил в трудах и опасностях, и не знал другого удовольствия, кроме исполнения долга перед Родиной…
— Кто ты такой, чтобы учить меня патриотизму! – Разбушевался Иваненко. – Ему было смешно! Страшно тебе должно быть!
— Не пугайте! Да не пугаными будете! Кто я такой? Я, Егор Краснов, сын Петра Краснова, внук Ивана Краснова, потомок двенадцати поколений староверов кержаков, патриотов России, Третьего Рима, ушедших от предателей России, продавшихся за табак, вино и сладкие коврижки европейским рационалистам. Почти триста лет, вопреки прожигателям жизни, мы своим трудом строили Россию. Наш университет, тоже во многом обязан своим появлением деньгам и труду староверов. После февральской революции мы были близки к идее Третьего Рима, Великой России, ставшей единым цветущим домом для сотен народов. Но мы не могли поверить, что глупый народ, нужно силой тащить к счастью. Мы ошиблись. И слишком велика была цена той ошибки! Победа досталась тем, кто служению делу, честности, трудолюбию и ответственности предпочёл диктатуру и беспринципную суету вокруг власти.
Но счастьем для нас, Красновых, всегда были, есть и будут труд и опасность, а главным удовольствием исполнение своего долга перед Богом и Россией. Мой отец, деды и дяди доказали это на войне. И если надо будет, то и я готов исполнить свой долг. Но я поверил переменчивому ветру времени, принёсшему преждевременную оттепель, решил, что я могу приобрести знания, чтобы отдавать их на службу моей новой, но, надеюсь, по-прежнему Великой России. Так, что, извините, не я предатель моей Родины.
Зал поддержал горячую речь Егора аплодисментами и Иваненко, почувствовавший, что Егор по-прежнему владеет залом, смирил свой гнев и примирительно сказал.
— Ну, хорошо! Ты не предатель родины. Но причём тут поп и мулла? Ты же старовер, кержак. Ты предал своего Бога? Ты атеист?
— Я никогда не был атеистом. Бог всегда жил во мне. Но я понимаю Бога, как и все сейчас в этом зале, что Бог это отсутствие Сатаны. Это свет, это тепло, это добро, это любовь, это надежда. И он един для всех. Кстати, отец Викентий, бывший морской офицер, любит вас и молится за вас, атеистов.
— Обойдёмся без его молитв!
— Зря!
— Почему же?
— Потому что священники единственные специалисты, которые нынче занимаются душой. Только они говорят от имени идеалов любви, истины и справедливости.
— Душа! – усмехнулся Иваненко. – Существует ли она? Не скажешь ли ты нам, сколько она весит?
— Слышу голос рационалиста, берущего в руки конторские счёты, чтобы исчислить, сколько душа весит и за сколько её можно продать. Душа существует, но её не счесть при помощи костяшек счёт. Она иррациональна, безмерна и бесценна! Она существует и жизненно необходима каждому, в ком ещё струится кровь и теплится мысль.
— Докажи!
Егор обратился к залу
— Встаньте те, у кого нет души или у кого душонка мизерна?
Зал засмеялся, заволновался, зашумел, но никто в переполненном зале так и не поднялся. И, выдержав паузу, Егор сказал:
— Вот, видите, большая душа, оказывается, есть у каждого.
— Но тогда, может быть, ты скажешь, что такое душа?
— Душа, это единство духа и разума, это стремление к свету, к теплу, к добру, к знаниям, к истине, к любви. К тому, что мы назвали Богом. И пока есть это стремление, существует и душа. Пока существует душа, живёт и тело. Живёт человек, живо человечество.
— Идиотизм какой-то! – Растеряно прошептал Иваненко, склонившись к Чагину, не выключив микрофона. – Собрались судить вероотступника от идей коммунизма, а получается вечер религиозной пропаганды. Нет, я больше так не могу.
— Придётся мочь. – Шёпотом ответил Чагин. – Он владеет залом, и жёстко прервать собрание было бы равносильно поражению. А этого допустить нельзя. – Он улыбнулся. – Ведь ваша душа, я думаю, всё ещё стремится под жаркое небо Африки?
И, как гроссмейстер в эндшпиле, он агрессивно повёл собрание.
— Ну, хорошо! Предположим то, что ты назвал человеком, через душу связано с тем, что ты назвал Богом. Но, как мы можем тебе верить, если ты даже не смог нам дать чёткого объяснения, что такое человек? Сказать, что человек – дитя своей матери, это равносильно сказать, что Христос сын Марии, не раскрыв сути христианства?
— Я никогда не говорил «Верьте мне, люди»! Отвечая на вопросы высокого собрания, я выражал только своё мнение. Относительно сына Богоматери я скажу крамольную мысль. Мы с вами решили, что Бога, как действующего лица, как природного явления, в природе нет, потому что это только мечта, несущая людям надежду. Так можно сказать и об Иисусе Христе. В первом веке новой эры на территории Палестины шла жестокая гражданская война, по жестокости и хаосу которую можно сравнить только с нашей гражданской войной. Народ, ам-хаарец, сражался с римлянами и примкнувшими к ним фарисеями. Весь первый век там раздавались только боевые кличи, стоны, лязганье мечей, да крики палачей. Родись в этой сваре сам Господь Бог, его рождение и смерть остались бы не замеченными. Но народ войну проиграл и был отправлен в рассеяние. И тогда, как мечта о правде и справедливости, любви и сострадании, родилась вера в сына Бога и земной женщины, родилась вера в Христа. И Христос родился не в яслях на скотном дворе в Вифлееме, а в тишине Александрийской библиотеки, как коллективное творчество двенадцати соавторов, назвавшихся апостолами. И значительно позже, когда улеглись страсти. Поэтому и велика мудрость Золотого правила Иисуса и идеи Богочеловека, так и не понятой верующими до конца.
— Если верующие за столько лет её не поняли, то мы и подавно! Но всё-таки, что есть человек? – Спросил Чагин.
— Родилась христианская вера, как бунт против жёсткой необходимости иудейского патриархального бога фарисеев и, как попытка, через Богоматерь и её Сына, хоть частично, но вернуться в лоно матриархата с его принципами братства, равенства, свободы и любви для всех людей. Но жёсткая необходимость всегда давлеет над мечтами. И сегодня, когда христианские ценности отброшены, а символы веры устарели, требуется новая вера, способная объединить человечество на сочетании принципов материнского и отцовского начал. И здесь важно восстановить первоначальный замысел Богочел…– Продолжал развивать свою мысль Егор.
— Что есть человек? – Настойчиво повторил свой вопрос Чагин.
— Что есть человек? – Повторил вопрос Егор, чтобы выиграть время на обдумывание. – Сказать, что это микроорганизм, который в процессе эволюции, в борьбе с окружающим хаосом, нарастил своё тело, развил свой разум, укрепил свой дух – сказать полуправду. Да, он по-прежнему пылинка в грандиозности Вселенной, по-прежнему игрушка в руках Хаоса и Случая, заложник Времени, не ведающий, когда и зачем он вынут им из ларца, зачем пришёл в этот мир и когда закончится его бытие. Разумом и духом он уже готов объять Вселенную, бороться с Хаосом и Случаем, понять своё время и то, зачем он пришёл в этот мир, продолжить свою жизнь в памяти поколений, когда закончится его бытие. Но сильный разум и могучий дух всего лишь пленники бренного тела, диктующего им ограниченность своего существования. И только в триединстве тела, разума и духа в ограниченном пространстве и времени способны они ощутить радость бытия, бороться с Хаосом за своё место в окружающем мире, противостоять Случаю, преобразовывать мир. В единстве души и тела искать выход из тюрьмы своего одиночества к единению и братству людей, к единству со всем миром.
— Человек – это единство души и тела? Но я помню, как ты назвал выскочек, нуворишей и прочих великих инквизиторов случайными хаотическими процессами, как прыщи, неизвестно откуда взявшимися и которые неизвестно когда уйдут. По-твоему Время, Хаос и Случай есть та внешняя среда, в которой существует человек? И человек, душа, стремящаяся к Богу, есть случайный хаотический процесс, существующий во времени?
— Да, для человеческой души будущее спит, прошлое мертво, лишь мгновения настоящего творят вечность! Лишь мгновения настоящего связывают душу, человека, с внешней средой управляемой Хаосом и Случаем. Я – единственный случайный хаотический процесс, в котором жизнь осознает себя во времени. Лишь в мгновение настоящего, сделав свой выбор сердцем или разумом, словом или делом, я противостою миру Хаоса, произволу Случая, опираясь на прошлое, создаю своё будущее. И это делает меня человеком.
— Се человек! – Сказал Чагин. – Но, ты, Галилео Галилей, представший перед судом истории, ты, хоть понимаешь, что ты говоришь? Ты, в одночасье разрушивший геоцентрическую модель Мироздания, лишивший человека Отца небесного и дарованной им возможности быть центром Вселенной, сделавший его одиноким безродным бродягой прозябающим на её обочине, теперь ты называешь этого бродягу случайным хаотическим процессом! На что ты обрекаешь человечество?
— Защищая истину Галилей разрушил иллюзию, дал человеку возможность самостоятельно выбирать свой путь. Но автономный человек, больной индивидуализмом, в борьбе эгоизмов особей, придумав себе идолов, ложные слова и ценности истощил свои возможности, стал одиноким и отчуждённым атомом в своём замкнутом искусственном мире. Но, вместе с тем, он развил свой ум, нарастил знания, и чрезвычайно возросло его могущество над силами природы, лишённое чувства ответственности. И это стало чрезвычайно опасным для мира и человечества. Существуя во Времени, в мире Хаоса и Случая, признавая себя единственным случайным хаотическим процессом, в котором жизнь осознает себя, мы сознаём своё родство со всеми случайными хаотическими процессами, протекающими в мире в каждый момент нашего бытия, мы признаем своё единство с миром, свою ответственность за его сохранность, безопасность и преемственность поколений. Мы любим природу, людей, всё живое, ибо все мы современники. И все в ответе за всех! А, заменив идеал борьбы за место под Солнцем, на идеал служения, став Богочеловеком, мы спасаем мир, свою среду обитания, где все мы современники, и на время своего бытия будем обречены жить в мире, в любви и в радости. Освободившись от пут эгоизма и индивидуализма, мы возвратим человеку, ставшему Богочеловеком, радость бытия, право говорить о времени: «это наше время», и снова считать себя центром Мироздания.
— Но, тогда, что такое Богочеловек?
— Идея о Богочеловеке, заложенная в легенде о деве Марии родившей Сына Божия, должна была поднять массовое сознание человека. И через любовь к ближнему, через трудолюбие поднять уровень ответственности каждого Богочеловека за всё вокруг происходящее. И, тем самым, преодолеть одиночество и отчуждение человека, заложенные в присущем всему живому эгоизме. Но церковная бюрократия, увидев в христианстве только инструмент власти, выхолостила эту идею. На Западе, с его традициями поклонения власти, кесарю, церковь отняла у Богочеловека, у Сына Божия, Бога, всю полноту власти над человеческими душами, отдала её Человекобогу, папе, наделив его всеми, присущими только Богу полномочиями. Тем самым, в сознании людей, церковь перестала быть посредником между Богом и людьми. И распад западного христианства сегодня очевиден.
Восток же, с его традициями поклонения властному, авторитарному Богу, отобрал у Богочеловека, у Сына Божия, человеческое лицо, оставив человеку для поклонения только икону, только мёртвого Бога.
— И западный христианин надеется только на себя, и не уповает на Бога? Восточный же христианин, терпеливо ждёт от него манны небесной? Поэтому, наверное, мы, коммунисты, и разрушили церкви, чтобы добыть эту манну небесную из их камней.
— Все религии бесчеловечного бога и безбожного человека одинаково бесчеловечны. И от коммунистов-рационалистов иного нельзя было и ожидать. И западный рационализм, и восточный одинаково жёстко следуют принципу: разделяй и властвуй, выращивают в человеке агрессию и индивидуализм, атомизируют общество, и гонят людей от обещанной ими свободы в глухое одиночество и отчуждённость.
— Делая их несчастными? – Чагин насмешливо посмотрел в зал и приказал. – Несчастные! Прошу всех встать! – выждал паузу, потом, усмехнувшись, сказал. – Вот, видишь, у нас нет несчастных.
— Надо было ещё посмотреть на них сквозь прорезь прицела, тогда, я думаю, все они были бы просто счастливы.
— Ты слишком много думаешь. И непомерно мудр. А во многой мудрости много печали. Надеюсь, тебе это известно. – Огрызнулся Чагин.
Зал, почувствовав в этих словах угрозу, зашумел и Чагин, усмехнувшись, спокойно сказал
— Ну, ладно! Продолжай. Я, думаю, что Богочеловек это персонаж идеального мира.
— Мир, как объективная реальность, не содержит ни добра, ни зла, ни бога, ни сатаны. И сам по себе он идеален и непостижим! Но в этом окружающем нас мире своей деятельностью мы строим свой мир. И он не идеален! Он может только стремиться понять совершенство объективной реальности и приблизиться к ней. От реального мира в нём есть Время, Хаос, Случай, и Я, Богочеловек, случайный хаотический процесс, пришедший в этот мир на время, преодолевать сопротивление Хаоса и коварство Случая, в ограниченное, доступное мне мгновение настоящего, через свой выбор, строить свой идеальный мир. И Я, строю его, действуя через свой выбор, через мою любовь и совесть, волю и мужество, приближая его к реальности. Это мой мир добра и справедливости. И, если Я по какой-то причине лишён свободы выбора, то это уже не мой мир. Это навязанный мне, чуждый мне мир, делающий меня одиноким и отчуждённым в этом мире. Мир зла и насилия. И всю свою сознательную жизнь я вынужден существовать в этом мире, мучительно пытаясь найти приемлемые точки соприкосновения моего, и только моего, идеального мира, с миром реальным.
Но Я — это ещё и восприятие себя как отдельного существа, понимание краткости собственной жизни, и того, что Я не по своей воле рожден и не по своей воле умру. Я — это и ощущение собственного одиночества, своей беспомощности перед силами природы и общества — все, что делает моё отчужденное, разобщенное, одинокое с другими сосуществование невыносимой тюрьмой. Один Я слаб и одинок. Поэтому в своей борьбе за свой идеальный мир я должен быть уверенным в любви и совести, воле и мужестве каждого Богочеловека, моего современника. Ведь чем ближе мы приблизимся к истине, тем больше будет у нас общего.
— Что есть истина?
— Многое из того, что являлось истиной во времена Понтия Пилата, истиной сейчас не является. Истина дочь времени! Но истина Богочеловека и его Золотого правила: «Поступай так, как желаешь, чтобы с тобой поступали, и люби ближнего, как самого себя» пережила века. Все религии мира являются только приложением к этому Правилу.
— Для чего эта истина?
— Для построения здорового общества.
— Мы строим коммунизм. Общество изобилия и справедливости. И разве коммунистическое общество это не здоровое общество?
— Общества изобилия в плановой экономике не получится, по сказанным выше причинам. Общества справедливости тоже не может быть.
— Почему?
— Общества справедливости не может быть, потому что его быть не может.
— Почему?
— Потому что за что бы не взялся чиновник, того быть не может.
— Чиновник жизненно необходим обществу и задействован везде. И мы каждый год строим дороги, заводы, гидро и атомные станции, запускаем ракеты, осваиваем космос. Что этого тоже быть не может?
— Это дела рационалиста. Создать мир вещей, прочность и качество, необходимое количество и спрос на которые можно рассчитать на конторских счетах. Но строить общество, это работать с человеком. А человек существо трансцендентное! Только его тело, существующее в рациональном мире рационально, а его душа, величина иррациональная. Её возможности, её потребности, состояние души, не могут быть рассчитаны на конторских счётах.
— Мир рационализма, мир вещей, капитализм, как проект, исчерпал себя? Потерял моральное право навязывать миру свою волю? И может существовать, лишь уродуя человека, засовывая его в прокрустово ложе рационалистических догм?
— Только потребности человеческого тела можно измерить вещами. А потребности человеческой души — никогда. И привести человека в состояние «полного и глубокого удовлетворения» от общества построенного чиновником можно только в одном случае, отняв у человека разум и превратив его в вещь. Но это не справедливо. И к здоровому обществу не имеет никакого отношения. Что на Западе, что на Востоке.
— Ты не веришь в победу коммунизма?
— Верю! Как в то, что в рог изобилия можно трубить только тогда, когда он пуст. Сто тысяч страдальцев, взявших на себя непосильную ношу хранения тайны и познания истины, однажды объявят нам, миллионам существ, что коммунизм победил окончательно и бесповоротно, и мы будем счастливы возможностью выпить на халяву, и насладиться зрелищем прекрасного фейерверка, устроенного по поводу этого великого праздника.
— Почему такое неверие и такой сарказм?
— Идея коммунизма существовала вечно, как память или легенда о золотом веке, как мечта об обществе изобилия и справедливости. Её пытались построить, как, например, иезуиты строили своё Царствие Божие на земле. Покрыв землю кострами инквизиции, они строили общество изобилия и справедливости так, как их понимали чиновники от католической церкви. Как Робеспьер, и прочие дантоны, гильотинами, отстригая головы у хотя бы чуть-чуть несогласных, гнали всех к братству, равенству и свободе, назад, в материнское лоно, пока их самих не вернули в лоно Матери-Земли. Как российские бесы, присвоившие себе право насильно тащить глупый народ к счастью.
— Что, теперь каждому, кто хоть чуть-чуть пожелал власти, выписывать путёвку в лоно Матери-Земли?
— Каждый чиновник рационалист. И каждому, кто пожелал стать чиновником, как быку ярмо, необходимо надевать на шею конторские счёты, чтобы он знал, что он должен заниматься тем, и только тем, что можно ими учесть.
— Человек не подвластен чиновнику?
— Властное кресло чиновника делается не по размеру его головы! И, хотя бы поэтому, Богочеловек не подвластен чиновнику. Богочеловек велик и мудр! Сам осознал Золотое Правило. Сам знает жестокие законы Хаоса и Случая, когда в каждое мгновение настоящего, руководствуясь только своей совестью и любовью, волей и мужеством он должен делать свой выбор, выбирая своё будущее. Только сам он строит свою мудрость и нравственность на понимании того, что человек не только отдельная особь, но и часть собирательного целого — нации, народа, человечества. И, что свое благополучие, весь интерес своей жизни он может найти только в обществе, в служении общему благу и общей пользе.
— Но ты же сам говорил, что человек слаб и ищет того, кому бы передать поскорее дар свободы, пред кем преклониться, кому вручить совесть. Он, добровольно отказавшись от свободы, преклонившись «за счастье», за хлебы им же заработанные, готов пресмыкаться перед каждым, кто овладел его совестью?
— Это не я говорил. Это говорил Великий Инквизитор Достоевского, чиновник католической церкви. Это говорят все чиновники во всём мире в обоснование своей жажды власти и стремления унизить и поработить человека. И в этом есть большая доля правды. Потому, что в человеческой душе всегда существует конфликт между разумом и рассудком, между любовью и пользой, между ответственностью и выгодой. Этот конфликт истощает его душу, и голос рассудка и выгоды это выбор слабого человека. Богочеловек в своём выборе всегда велик и мудр, всегда честен, не боится трудностей и ответственен. И своё счастье он ищет в достижении своей цели и в исполнении своего долга.
— Ну, хорошо! Богочеловек живёт разумом, чиновник рассудком. Но Богочеловека ты хочешь поселить в обществе изобилия, то есть в мире вещей, созданным рационально мыслящим чиновником и презираемым Богочеловеком. Что, это две расы, расы ста тысяч страдальцев, ведущих и направляющих, хранящих тайну и взявших на себя проклятие познания добра и зла и расы миллиардов существ, презирающих рациональность, чиновника, но охотно пользующихся их дарами?
— Документооборот необходим обществу, как физике закон Ома. И мы уже не можем отказаться от чиновника, от рационализма, и созданных ими благ индустриального общества. Это означало бы голодную смерть для многих миллиардов людей. Но подчинить человека рациональным законам индустриального общества, подчинить Богочеловека миру вещей, это тоже было бы равносильно гибели человеческой цивилизации.
— Это две расы, порождённых конфликтом между рассудком и разумом, между рациональным чиновником и разумным Богочеловеком? Между рассудком, основанном на вечном стремлении к господству у одних, на вечном желанием черни подчиняться – найти того на кого можно перевалить свои заботы у других, и вечно бунтующим Разумом? И может ли быть общество справедливым в условиях этого конфликта?
— Это вечное стремление империалиста, инквизитора, чиновника создать конфликт, разделять и властвовать. Но каждый чиновник это тоже одинокий и отчуждённый человек, больной своим эгоизмом, сознающий свою ограниченность бытия, страдалец, не знающий счастья. Он тоже мечтает жить в гармонии с Разумом, стать Богочеловеком, победившим в себе агрессию эгоизма, ограниченность рассудка, алчность собственника, жажду власти и нарциссизм инквизитора. Разрушить тюрьму своего одиночества, ради радости честного служения обществу. А это долгий путь к обществу справедливости и изобилия, где каждый человек, пройдя через все испытания рынка, как попытки рационалистов превратить его в вещь, пройдя через боль одиночества, через страдания отчуждения, агрессию индивидуализма должен воспитать в себе Богочеловека, построить здоровое общество.
— Что такое здоровое общество?
— Здоровое общество это общество, где каждый Богочеловек, сохранив своё Я, развил бы в себе способность любить других людей, служить им, отдавая свой творческий потенциал знаний творческому высокопроизводительному труду на благо общества справедливости и изобилия. И через это обрести доверие сограждан и объективность своего разума и суждений. Обрести душевное здоровье. Лишь торжество Богочеловека позволит ликвидировать одиночество, отчуждение, угнетение, взаимную вражду и недоверие. Позволит иметь собственное Я, не позволяющее ему быть объектом эксплуатации и манипуляций его сознанием.
— Но именно это мы и называем коммунизмом!
— Да как хотите, назовите! Разве я против? Я против пути лжи и насилия догматиков, силою гонящих народ к «счастью», а это, значит, в никуда. Я против разделения общества на господ и рабов, против господства рационалистов превращающих трудящегося человека в вещь. И путь в здоровое общество это долгий путь воспитания Богочеловека, не терпящий спешки и насилия.
— И каков путь воспитания Богочеловека?
— Через естественное стремление человека к теплу, свету, добру, правде, радости и любви. К тому, что мы назвали единым для всех Богом. Только через эту потребность души, это стремление, воспитаются человеческие качества, например, честность, трудолюбие и ответственность. И тогда Царствие Небесное, здоровое общество, само приложится к человеку. К Богочеловеку.
— Опять религиозная пропаганда! – Воскликнул, примолкший было Иваненко.
— А другого пути нет!
— И кого же ты назначишь единым Богом? Христа? Аллаха? Будду? — Спросил Чагин.
— Богочеловеческая мудрость каждого человека должна стремиться к единой для всех, объединяющей всё человечество богочеловеческой мудрости высшей Идеи, Софии. Поклоняясь идолам Силе и Власти, Рынку и Государству мы даже не заметили, как перешагнули тот гибельный порог, за которым они достигли опасных чудовищных размеров, в то время, как ни серьезность ответственности, ни ясность совести, ни сила характера человека не успевала за их ростом. Лишь богочеловеческая мудрость Софии может осуществить власть над властью. Только Она, своим материнским сердцем, полным любви и надежды, передаст людям свою любовь к ближнему, ко всем современникам, имеющим счастье жить с тобой в одно время. Поможет создать культуру, как энергию солидарности всех людей. Сможет различать разницу между правым и неправым, целью и средством. Лишь Она найдёт всему меру и среди напряженной работы и борьбы создаст для человека мир изобилия, в котором он может жить с достоинством, радостью и…
— Хватит! — Взревел Иваненко, хлопнув по столу рукой — Хватит молоть языком всякую чепуху и поносить то, что должно быть свято для каждого комсомольца.
— Так ревел только Малюта Скуратов, прежде чем вырвать язык раскалёнными щипцами, да следователи НКВД, прежде чем отправить вашего папу на расстрел. — Сказал Егор, повернувшись лицом к Иваненко, в упор, глядя ему в глаза.
Зал притих от неожиданной дерзости, а Иваненко, позеленев от злости, отвёл свой взгляд. И Чагин тогда сказал:
— Пожалуй, правда, хватит. Ты всё сказал, что нам нужно было. Поэтому предлагаю завершить эту дискуссию и передать слово секретарю комсомольской организации для подведения её итогов.
Новоиспечённый секретарь, ещё не осознавший силу своих полномочий и значимость своего слова, а, может быть, из-за неприятия этого судилища, попытался отшутиться:
— Резюмируя квинтэссенцию дебатов об иррациональной сущности души в своей экзистенции перманентно стремящейся к Богу, я склонен умозаключить…
Зал, сначала обалдевший от такой тирады, понял шутку и рассмеялся. Но Чагину взятый шутливый тон не понравился и процесс «умозаключений» он предложил продолжить секретарю партийной организации факультета Иваненко.
Зелёные склоны и белые снега Килиманджаро, так неожиданно возникшие в его жизни, властно звали Иваненко к себе. Поэтому он встал и произнёс, не стесняясь в выражениях, яркую напористую речь, где обвинил Краснова в уклонении от обязательной для всех отработки. Чтобы скрыть свой прогул он не погнушался купить труд студента Петрова, которому он, как настоящий эксплуататор, заплатил мизерную часть своего дохода полученного за этот период от попов, идеологических врагов ленинского комсомола. Вместо того, чтобы чистосердечно признать свою ошибку и покаяться, он развернул мощную религиозную пропаганду в пользу неизвестного никому придуманного им бога, низвергая те идеологические основы, на которых непоколебимо должен зиждиться победивший строй социализма. Партия дала ему всё: и право на бесплатное образование, обеспечило повышенной стипендией, дала гарантию на трудоустройство в будущем, но он предал и очернил светлые горизонты коммунизма. Но мы вовремя и в полной мере изобличили своего врага. В заключение он сказал:
— Наш ленинский комсомол, передовой отряд строителей коммунизма, ведомый к сияющим вершинам коммунизма, нашей великой и доблестной партией, вдохновителем и организатором наших побед, надеждой и оплотом всего прогрессивного человечества, не может иметь ничего общего с человеком, заражённым чуждой нам идеологией, предавшим высокие идеалы, завещанные нам великим Лениным. Поэтому я требую исключить Краснова Егора из рядов ленинского комсомола.
Зал, с интересом следивший за прошедшей дискуссией, поверивший в свободу и, получивший удовольствие от изложения новых, интересных и порой, действительно, крамольных, но чётко изложенных и логически обоснованных мыслей, не был готов к такой жестокой и скоропалительной расправе. Он некоторое время был в оцепенении.
— Надеюсь, кроме исключения из комсомола, ему ничего не грозит? — Нарушил молчание Буянов.
— Как человек чуждой нам идеологии он будет отчислен из университета.
— Он всегда был для нас образцом успешного студента. Был надёжным товарищем. Хотя и сейчас мы не видим его вины, кроме права иметь своё мнение и смелости суждений, теперь он подсудимый. Но и подсудимый имеет право на последнее слово!
— Мы его и так слишком долго слушали, только для того чтобы он раскрыл нам свою душу и показал своё истинное лицо.
Но зал уже очнулся от оцепенения. Сначала, кто-то крикнул «Слово!». Потом и зал стал дружно скандировать: «Слово! Слово! Слово!»
И Иваненко вынужден был предоставить слово Егору.
Егор не чувствовал страха, потому что знал, как бы ни сложились обстоятельства, его жизни ничего не угрожает, а всё то, что не лишит его жизни сделает его только сильнее. Он считал своё право мыслить своим естественным правом и не чувствовал в этом своей вины, поэтому был спокоен. Высокий и сильный, выбрав объектом своего внимания мужественное и красивое лицо Стаса Зверева, сидящего в шестом ряду, спокойно поведал ему то, что он думает о сложившейся ситуации.
— В отличие от лиц, сидящих в президиумах, и зовущих к сияющим вершинам коммунизма, я уже был на этих сияющих вершинах. И пик Коммунизма мною уже взят. И могу сказать, что кроме радости победы над самим собой, ничего там хорошего нет. Но даже эта моя маленькая победа над самим собой не была бы возможна без единства многих людей идущих вместе со мной к единой цели в единой связке. То же можно сказать и о нас, ведомых к сияющим вершинам коммунизма. Я всегда чувствовал себя в одной связке с каждым из вас. Свою честность и трудолюбие я поверял своей ответственностью за каждого из вас, за будущее страны. И вместе мы шли к цели, надеясь сохранить за собой своё естественное право мыслить и выбирать. В окружающем нас мире нет ни Бога, ни Сатаны, ни добра, ни зла. Их мы создаём сами, каждое мгновение, делая свой выбор между добром и злом — пороками, разрушающими доверие, справедливость и любовь в отношениях между людьми. И, когда сумма пороков превысит любовь – тогда боги бессильны. Тогда входит в силу Сатана, силы зла, и наступает эра беззакония, ненависти, отчуждения и одиночества. Мир погружается в хаос.
Мятые жизнью, пуганные и эластичные слабаки, развращённые подачками, не способные противостоять хаосу жизни самостоятельно, делать свой выбор здравым разумом и чистым сердцем, прогнутся перед властью и выживут при любом режиме и из президиумов собраний также будут звать к сияющим высотам какого-нибудь очередного изма.
Но нам, молодым, своим трудом самим строить свой будущий изобильный и справедливый мир, быть в одной связке, быть честными и ответственными друг перед другом за всё происходящее в этом мире. А мир будущего всегда таков, каковы были мечты у молодёжи предшествующих поколений. Поэтому я надеюсь на вас, что вы, и сейчас, в своём выборе, не прогнётесь под напором временщиков и сохраните свою честность и ответственность. Когда я был в возрасте, когда все пишут стихи, я написал: «Ты юности прекрасную мечту Не разменяй на мерзости порока. Храни её святую чистоту, Как чистоту судьбы истока!». И это правда! Мир должен принадлежать молодым! Их чистоте и честности. В противном случае мерзости пороков станут выше любви, и весь наш будущий путь будет путём к зияющим вершинам, вырытым великим Лениным, великим Сталиным и их великими наследниками.
Прошедшее голосование оказало доверие Егору Краснову, и сохранило за ним членство в комсомоле и право учиться дальше. После сокрушительного для Иваненко голосования, объявили пятнадцати минутный перерыв.
И в перерыве студенты, в основном первокурсники, не искушённые в играх чиновников от идеологии, решившие, что дело сделано, и им нечего зря терять время на пустяки, стали толпиться в раздевалке, одеваться и уходить. Напрасно Егор, Буянов, Холин и другие пытались их остановить, убеждали остаться до конца собрания, они пёстрою непрерывною толпою обтекали их, хлопали Егора по плечу в знак солидарности, как бы говоря: «Вот, видишь, всё прекрасно! Мы верим тебе и не дали тебя в обиду».
Навстречу уходящим, из соседнего общежития двигался другой поток, замещающий уходящих. Очевидно, Чагин, от имени комитета комсомола, по телефону, мобилизовал студентов других факультетов и организовал карусель, для протаскивания нужного ему решения.
После перерыва, председательствующий сообщил, что в президиум поступил протест от сидевших на «галёрке». Так как их голоса при голосовании не были учтены, поэтому объявляется переголосование. Напрасно, оставшиеся, почувствовав себя в меньшинстве, протестовали против нового голосования, напрасно шумели и стучали ногами, кричали о преступности и недопустимости карусели, они оказались не услышанными. Вновь прибывшие чужие люди, не знающие ни сути, ни цены вопроса, ни персоналий, призванные с единственной целью проголосовать «За», проголосовали за исключение Егора Краснова из комсомола.
Собрание кончилось, все разошлись. Егор, Холин и Буянов стояли у входа в библиотеку и подавленно молчали. Апеллировать было не к кому. Дверь открылась, и вышел Лавров. Он подошёл к Егору и извиняющимся голосом тихо сказал
— Прости, Егор! Я не думал, что до этого дойдёт.
Егор молчал, лишь Холин резко сказал
— Думать надо было.
— Что делать будете? — Никто ему не ответил, и Лавров продолжил — Пускай срочно переводится в Москву, в Питер, в Эн-ск, в Ё-бург. С его оценками, с его головой его везде возьмут.
— А, что ему сказать, насчёт исключения из комсомола? Ведь это пятно в анкете, которое за ним потянется?
— Скажет, что обрюхатил сокурсницу, но жениться отказался. Поэтому и исключили за аморалку. Из мужской солидарности его везде поймут. Может немножко пожурят. Но пусть только не сидит на месте. Иначе его грозят распять.
— Как это? Распять? — Удивился Холин.
— Сдать его военкомату и на пять лет отправить на подводный флот.
— Под его рост ещё подводной лодки не изготовили. — Сказал Буянов.
— Изготовят.
Вышедший из дверей библиотеки Чагин, коротко бросил Лаврову
— Ты идёшь домой?
И Лавров присоединился к Чагину.
Они молча прошли в университетскую рощу, и сели на скамейку напротив скульптуры Ленина. Вождь тоже сидел на гипсовой скамье напротив них, и тускло светил в холоде тёмной октябрьской ночи своими белыми гипсовыми членами. Ещё недавно он сидел на ней рядом со своим верным учеником Сталиным. Но Сталина разоблачили, решили, что он был плохим учеником, убрали за одну ночь, оставив учителя мёрзнуть в одиночестве.
Закурили. И Чагин с самодовольным смехом стал говорить о Егоре.
— Славный парень! Мне он очень понравился. Думает сам и других, может быть, научил думать. И это хорошо. Но я его сделал! Особенно в конце, когда всё уже было предрешено! Разговорил, дал ему возможность высказаться, а залу поучиться умению думать и отстаивать свою позицию. У современной черни могут быть мысли и мнения, но нет убеждений, могут быть знания и предрассудки, но нет принципов, могут быть симпатии и антипатии, но нет воли. А без этого, никуда! Без этого они лишь жалкие рабы, мечтающие купить себе господина. И никто так ничего и не понял, как дельце уже было сделано! Конечно, умный, добрый парень, честный и трудолюбивый, почти готовый Богочеловек, но он и чирикнуть не успел, как выпал из гнезда.
— Да, ты всё ещё паршивый кукушонок, но уже готовый сукин сын! — Восхищённо сказал Лавров. — Что же из тебя, террориста, дальше то будет?
— Будем гнобить богочеловеков! Ведь только мы, циники, хозяева жизни в этой части земного шара, называемой СССР.
— А, что они, эти богочеловеки, плохого тебе сделали? Их, ведь ещё только вырастить, взлелеять надо. И, судя по его вводной лекции, хорошие люди должны получиться.
— Как верно говорит этот молодой, но уже битый нами, философ, одиночество и отчуждённость, выросшие из первородного эгоизма, рождают необъяснимые импульсы насилия и разрушения. И я, чувствую по себе, как меня, одинокого и отчуждённого циника, хозяина жизни, эти самые импульсы разрушают изнутри, превращая меня в ходячее кладбище бифштексов, в ходячую тюрьму моего одиночества, где срок бывает только один — пожизненный. Как моя измена моему Я, приспособленчество и ложь, ведут меня к внутренней пустоте и непрочности. К утрате физического здоровья. Уж лучше мы тогда отмотали бы свой срок, и вышли на свободу с чистой совестью.
— Почему же это ты одинокий и отчуждённый? – Удивился Лавров. — У тебя есть и тесть с наганом, и тёща с блинами, и Ирочка, и Людочка. Учёба и общественная работа. И мама, где-то любит тебя и ждёт. И ты ей, это уж точно, не чужой, при любом раскладе. Что же тебе ещё для счастья не хватает?
— Не знаю. Знаю только то, что я одинок в этом мире и всё мне здесь чужое!
— Наверное, тебе, как цинику и хозяину жизни, противна мысль, что есть кто-то рядом, кто умнее тебя, кто может позволить себе жить в этом несовершенном мире в радости, делая свой свободный выбор чистым сердцем и здравым умом?
— Может быть! Но я гоню эти мысли прочь, потому что так можно возненавидеть всех и каждого. И, я искренне позавидовал этому Егору. Честность, заложенная в его характер в детстве, помноженная на трудолюбие, ответственность и здоровье, двигают его к цели, позволяют ему объять весь мир мыслью и любовью, быть с ним едиными. Всё это делает его непотопляемым оптимистом. И я верю ему, что, несмотря на все наши мелкие пакости, мы не в состоянии сломать его судьбу. Он сам сохранит себя и найдёт свой, достойный его путь. Не то, что мы с тобой! Сухая придорожная пыль, поднятая и унесенная ветром, чтобы слепить глаза идущим к цели.
— Кроме свободы выбора есть ещё и смирение! Не каждый является в мир сыном Петра и внуком Ивана, потомком двенадцати поколений Красновых, имеющим этот стержень внутри себя. Родителей не выбирают и с этим надо смириться.
— Не надо мне двенадцати поколений Чагиных! Скажи мне только одно, почему именно мы с тобой безотцовщина? И не ты, и не я, не знаем своего единственного, данного нам судьбою, отца?
— Селяви! Такова жизнь.
— Это не ответ. А твой Егор сегодня, вполне толково, мне всё это объяснил.
— Это, как же? – Заинтересовался Лавров.
— Ты, знаешь, что я всегда относился к их социализму, как к неудачной экономической формации. Мы оба не понимали её механизма насилия и не принимали её. Такая формация, в каком виде она существует, была для нас чуждой. Её неприятие, наш скрытый протест, это отчуждение, наверное, и сделало нас циниками. Но Егор мне объяснил сегодня, что виноват вовсе не социализм, а те, кто сто с лишним лет силой тащил нас в эту гнусную форму эксплуатации, которую эти безмозглые, безграмотные бесы назвали социализмом и которая обошлась России в триста миллионов человек убитых, замученных и не родившихся. В том числе и наших отцов, попавших в эту мясорубку. Российская пассионарность схлопнулась. Захлебнулась в собственной крови.
— Почему безмозглые, безграмотные бесы? Великий Ленин написал сорок пять томов сочинений, которые мы, студенты, вынуждены с благоговением изучать.
— Но вскрытие показало, что мозгов то у него нет! Сплошная известь, как у этого истукана. Но я не об этом. Я о безграмотности бесов. Белинский, их призвавший, кончил, оказывается, только два курса университета. То же можно сказать о Куйбышеве и Кирове, наших томских студентах, чьими именами названы улицы и города, университеты и академии, хотя они тоже кончили по полтора курса на каждого. Это же можно сказать и обо всех наших вождях. Я не говорю уже об образовании Сталина. Лишённые базовых знаний о законах природы и общества, недоучившиеся студенты, призванные к насилию лозунгом о диктатуре, что они могли предложить обществу?
— Коротышки – всегда авторитарны! Малограмотные всегда склонны диктовать! Из малограмотных недомерков и вырастают авторитарные диктаторы. Живущие по бандитским понятиям, они могут построить только бандитское общество, прикрытое сказками о славных робин гудах, пекущихся о народном благе. Быть великими инквизиторами подарившими «счастье слабосильных» великому народу. А всем несогласным предложить лагеря и вертухаев на пулемётных вышках.
— Это был их Великий Эксперимент! Попытка воплотить на Земле вековую мечту о справедливости! Мечту извращённую малограмотной интеллигенцией в безграмотной стране! Эксперимент, который, как они думали, должен был изменить мир.
— Легко любить всё человечество! И на собаках надо было ставить опыты, прежде чем экспериментировать на людях! Достоевский ведь предупреждал об опасности недоучек с их правом на бесчестие, свободных от совести. А насчёт эксперимента? Время и рыночная экономика изменили мир и без них. И слишком велика была цена, заплаченная за их опыты. Да, ну их! Скажи-ка мне лучше, что ты думаешь о нашем социализме, как о «сухой ветви западного рационализма»?
— Всё едино! И я тоже уже склонен предположить, что ленинское «сегодня рано, завтра поздно», это не стратегия октябрьской революции, а взятые социалистические обязательства перед мировой закулисой устроить русский погром именно 7 ноября 1917 года, ко дню американских выборов, происходящих восьмого ноября.
Лавров рассмеялся такому предположению, как забавному анекдоту. Потом спросил:
— Проекты Восток и Запад, рыночная и государственная экономики были запущены одновременно, в конце Первой мировой войны в разных частях света. И ты полагаешь, что это было сделано из единого центра одним и тем же кукловодом?
— Не знаю. К 1937 году следователи НКВД составили поимённый список всех 4002-х членов надпартийной масонской ложи Керенского. Ложи, устроившей февральский и подготовившей октябрьский перевороты 1917 года, в которую входили и видные большевики. Жаль, конечно, но Нью-Йорк находился вне компетенции НКВД. А то наши доблестные чекисты подняли бы из могилы банкира Якова Шифа, который, защищая права евреев в России, направил всю финансовую мощь своей империи на разрушение России и заставили бы его дать признательные показания о паролях, явках, кому, за что и сколько уплачено. И тогда можно было бы говорить о том, как легли карты Восток, Запад, Рынок и Государство. Кто банковал, и кто был на прикупе.
— И Германия, на примере краха России, поняла сокрушительную мощь шифов и варбургов, испугалась их единства и целеустремлённости, сплотилась вокруг Гитлера, охотно приняла бредовые расовые теории и организовала массовый геноцид евреев. Шесть миллионов евреев превратилось в пепел! И, если бы не Россия, не Москва, не Сталинград, их было бы в разы больше. И это всё, чего добился Яков Шиф?
— Россия так велика и так многообразна, что прежде чем замахнуться на неё, сто раз подумай, чтобы не погибнуть под её обломками. А, как говорил твой Егор, все мы лишь случайные хаотические процессы, пришедшие в этот мир на короткое время. Каждый по-своему ощутивший радость бытия, в меру сил и возможностей вкусивший от древа познания, в меру своего эгоизма оседлавший удачу и понимающий бремя ответственности. Все мы множим хаос бытия, все мы создаем будущее и все в ответе за происходящее.
— Ещё он говорит, что в этой пучине хаоса всегда надо стремиться к цели, жить для чего-то большого, ради чего можно и умереть. Для него это истина! Но она чужда нам, циникам, заложникам своего эгоизма, страдальцам одиноким и отчуждённым, почему-то возомнившими себя хозяевами жизни. Ты думаешь, что он прав?
— Я думаю, что в этой истине содержится главная идея будущего — идея служения обществу, продиктованная свободным выбором богочеловеческой мудрости, где нам, циникам, одиноким и отчуждённым индивидуалистам места не будет. Он, наверное, прав! Но речь сегодня не о нём. Плюс минус одна сакральная жертва к этим тремстам миллионам загубленных душ, что это изменит в будущем? Важно то, что сегодня я шваркнул по мордам всему собранию, перечеркнув его решение. Унизил их всех перед властью. А это не забывается.
— Может начаться протестное движение.
— Не смеши! Для этого они ещё слишком зашорены, ленивы и трусливы. Но если и начнётся, то я тут причём? Вёл собрание не я. И требовал крови не я, а Иваненко, который уже будет за границей.
— Ну, ты и сукин сын! – Сказал Лавров.
— Стараемся! – Улыбнулся Чагин. Он встал, подошёл к скульптуре вождя и погасил окурок о нос Ильича.
Лавров тоже встал, они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Чагин пошёл в комитет комсомола, а Лавров домой.
***
Егор и Холин молча шли по освещённой центральной улице. Город, как ни в чём не бывало, по-прежнему, двигался и торопился жить. Шумел голосами прохожих, швырял им в лицо заряды дождя и мокрого снега, хрустел под ногами льдинками, хлюпал в лужах и шуршал шинами автомобилей. Было холодно и слякотно. Егор молчал, молчал и Холин, пока они не дошли до ажурного здания аптеки, с фасадом, обильно украшенным лепниной, у спуска в татарскую слободу, и встали под ярким фонарём. И Холин, тонко прочувствовав момент, чтобы нарушить затянувшееся молчание, тихо начал читать Блока, растягивая слова: «Ночь! Улица! Фонарь! Аптека!»
Егор улыбнулся деликатности друга:
— Нет! Мне сейчас больше нужен Есенин: «И кричу я в хохочущий сброд: Ничего! Я споткнулся о камень! Это к завтраму всё заживёт!»
— Буянов говорит, что завтра начнёт поднимать студентов и преподавателей в твою защиту.
— Никого он не организует. Все разобщены, ленивы и не любопытны. И напуганы властью со времён сталинского террора. Проще фигу держать в кармане, да анекдоты шёпотком рассказывать, чем ввязываться в какой-нибудь протест. Надо самому думать о себе.
— Раньше о себе надо было думать! Говорил же тебе, не ввязывайся в дискуссии! Отвечай на вопросы скромно «Да», «Нет», и дело в шляпе! Нет у них никаких аргументов против тебя. А перед манипулируемым стадом, ты никто! Ведь так прекрасно начал! А потом понесло! Восток, Запад! София, Богочеловек! Их проблемы знаем только мы с тобой. И этого нам с тобой больше, чем достаточно. Нет пророков в своём отечестве! Красиво же, этот Чагин, нас подловил.
— Надоело! Кругом одни маски! Сорви любую маску, а под ней жалкое существо, нацеленное на выживание, посредством навязанной стаду глупости, лжи и хитрости. Стыдно за себя, стыдно за всех! Должен же кто-то когда-то сказать, что всё это ложь и самообман. И короли то голые. Что на Западе, что на Востоке! И аудитория была подходящая. Спасибо, что выслушали. Может кому-то когда-то пригодиться. И случилось, что случилось!
— Приди к Виктору Марковичу. Он будет тебе рад. Переведёшься к нему, сдашь разницу в предметах. И, вперёд! Большому кораблю большое плавание! И пусть потом завидуют белому океанскому лайнеру мелкие шлюпки и баркасы. Это единственное, на что они способны!
— Нет! – Сказал Егор. – К Виктору Марковичу я не пойду!
Он полез в карман, достал серебряный перстенёк с чёрным топазом, разрушающим всё, что построено на лжи, полюбовался его, сверкающими в отражённом электрическом свете фонаря полированными чёрными гранями, и, не глядя, через плечо выбросил в пожухлую траву газона.
— Ну, тогда в Москву?
— Если я позвоню Инне завтра, то послезавтра, я думаю, она будет уже здесь и тебе придётся поискать место в общежитии.
— Ничего! Поищу! Лишь бы тебе польза была.
— Польза была? Это большой вопрос, в чём польза?
— А, что есть сомнения?
— Нет. Сомнений нет. Но вместе с этим серебряным перстнем, я выбросил всё своё прошлое.
— Почему так жестоко? — Удивился Холин.
— Я строил себя, своё Я, свой мир, свою Вселенную, стоящими на твёрдой непоколебимой основе личной честности, трудолюбия и ответственности. Свой мир познания законов Мироздания, стоящих на непоколебимости фундаментальных истин добра и справедливости. Но зачем мне эта моя Вселенная, если она способна рухнуть от одного соприкосновения только с одним циником и его грязной каруселью?
— Да, это так! Мы оба строили свой мир, как мир добра, как созидательное содружество своих современников. И сегодня мы убедились, что это не так. Кроме содружества, этот мир ещё бардак и грязная карусель, управляемая циниками! И, чтобы изменять мир, прежде, чем выбрать друга, надо знать кто твой враг. Сегодня мы увидели его лицо, узнали его грязные методы.
Но причём здесь Инна? В ваших отношениях нет грязи. Она будет для тебя чистым островком добра и справедливости. Добрым надёжным другом и опорой.
— В этом-то и беда! Я никогда не хотел воевать с властью. И без меня слишком много крови и вражды! Я хотел, получив знания, своим трудом воспитывать из «трудящихся масс» граждан. Но, оказавшись в Москве, с её неограниченными возможностями, имея такой надёжный и крепкий тыл, я заброшу учёбу и науку, как этот перстень, и с яростью оскорблённой невинности, обрушу свой гнев, ярость и талант на великих инквизиторов и прислуживающих им циников. Я, в этом мире бардака, вечно сражающийся с циниками и их грязными каруселями, всегда буду обречён на поражение, никогда не стану победителем и буду смешон, как сумасшедший Донкихот, ради прекрасной Дульцинеи, сражающийся с ветряными мельницами. А мне это надо?
— Если понятие прекрасной Дульцинеи, кроме Инны, расширить на весь народ, то подвиг твой будет бессмертен.
— А мне это надо? Каждый народ заслуживает того, что он заслуживает. Пока он своеволие предпочитает свободе, хитрость — честности, показуху — трудолюбию, разгильдяйство — ответственности, пока он ищет пред кем преклониться и кому вручить совесть, этот народ всегда будет не только полем битвы между добром и злом, полным вражды и предательств, но и источником, рождающим разного рода циников, демагогов и инквизиторов, ведущих его в тупики истории. Родником, питающим этот бардак, это застойное гнилое болото. И никакие герои, никакие их подвиги его уже не спасут. Жить ему, в им же сотворённом бардаке, все оставшиеся человечеству двести пятьдесят лет. Ведь 4 апреля 2212 года я не отменял. Конец может быть и раньше, потому что, где нет любви к человеку, веры в него, вера в силу машин может лишь приблизить конец. Поэтому Я, Егор Краснов, Краснов Тринадцатый, честный, трудолюбивый и ответственный, считаю, что я рано вышел из тайги в «мир», к «табашникам», думая, что меня примут таким, какой я есть. Я считаю, что главной целью моей жизни являются радость моя и счастье моих близких! Здесь я хотел обрести силу и знания, чтобы, став сильным и мудрым, попытаться весь мир сделать своими ближними. Но я ошибся. Здесь, как и в доисторические времена Экклезиаста, всё суета сует и томление духа. И во многая мудрости много печали! Поэтому я возвращаюсь к своим истокам. К своему чистому трудолюбивому народу. К жертвенной ответственности трудолюбивых пчёл. Туда, где не предадут меня ни при каких обстоятельствах. Туда, где в душе у каждого есть место Богу, где благополучие каждого дома построено на честности, трудолюбии и ответственности, и каждый входящий скажет мне: «Мир вашему дому».
— Жаль! Но, кроме «сброда», там был ещё целый зал народа, который тебя выслушал, понял и поддержал. А обида? «Это к завтраму всё заживёт». Так, что, давай, доживём до завтра!
Под холодным осенним дождём, вдоль глухой кирпичной стены аптеки, по стёртым каменным ступеням тёмной и скользкой лестницы, они молча спустились вниз на Татарский переулок, прошли мимо полуразрушенной мечети, превращённой в пивзавод, и свернули на свою татарскую улицу.